Святитель Николай Сербский утверждал: «Истинные христиане всегда считали свою жизнь военной службой». Но говоря о «духовной брани», святые отцы подлинными воинами Христовыми называли прежде всего монашествующих. Вот только воюют они «не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф 6:12). И 22 июня, когда вся Россия вспоминает своих земных воинов, Церковь — так уж совпало — чтит память одного из этих Христовых воинов, преподобного Кирилла Белоезерского.
Как трудно Кузьме стать Кириллом
Коренной москвич, Кузьма (так его звали в миру) в молодости служил казначеем у своего родича, боярина Тимофея Вельяминова, человека влиятельного и горячего, которого на Москве боялись. И как ни тянуло Кузьму к монашеской жизни, найти игумена, который решился бы его постричь без разрешения дядьки, он не мог.
Но однажды в доме Вельяминовых остановился проездом знакомец хозяина, ученик преподобного Сергия Радонежского Стефан, игумен Махрищского монастыря. Видя, как искренне жаждет юноша иноческого подвига, он придумал, как исполнить его желания, приняв на себя вспышку хозяйского гнева: просто облек его в рясу, а когда боярин, увидев это, пришел в ярость, напомнил ему евангельские слова, и Тимофей смирился. А Кузьма принял наконец столь желанный ему постриг с именем Кирилл в Симоновом монастыре, где игуменом был племянник преподобного Сергия Феодор.
Повар — собеседник преподобного Сергия
И началась трудная наука послушания, когда молодой монах, горевший стремлением к аскезе, вынужден был, исполняя волю своего старца, вместо того чтобы строго поститься вынужден был ходить в трапезную вместе со всей братией и трудиться в хлебне и поварне. Но именно в хлебню к нему — к удивлению игумена и братии — бывая в Симонове у племянника, первым делом заходил преподобный Сергий и часами беседовал с Кириллом «о пользе душевной».
А тот, по-прежнему стремясь к подвигам, ночами молился, клал поклоны, первым приходил в церковь и стяжал-таки великие духовные дары — кротость и умиление. Но видя, что все это вызывает уважение братии, взял на себя подвиг юродства, за что... тут же был посажен на хлеб и воду.
| Читайте также:
Только через много лет начали сбываться мечты Кирилла о безмолвии — его перевели из поварни в келью писать книгу. Но к его удивлению новый труд не принес ему того умиления, которого он ожидал, и он вернулся к своей печи. А когда его сделали было игуменом монастыря и к нему за советом потянулись не только иноки, но и миряне, он сначала затворился, а потом и вовсе ушел из Симонова монастыря.
На Белоозере
Вместе с монахом Ферапонтом, уже побывавшем на Белоозере, Кирилл отправился за Волгу. Там, в лесной чаще, окруженной со всех сторон водой, он выбрал такое место, что даже Ферапонт не вынес такого «тесного и жестокого» жития, ушел и обосновался в 15 верстах от Кирилла.
Каково это — в XV веке, разменяв седьмой десяток, остаться жить в лесу? Один раз Кирилла, когда он спал, чуть не задавило упавшее дерево. Потом, расчищая место для огорода и запалив хворост, он устроил лесной пожар и едва спасся. А когда к нему присоединились ученики — двое окрестных мужиков и три монаха из Симонова, — соседний боярин подослал разбойников ограбить скит, решив, что там у монахов-москвичей наверняка есть чем поживиться. А еще раньше его келью пытался поджечь сосед-крестьянин.
Вообще в житиях XV и XVI веков постоянно встречаются описания нападений на отшельников и местных крестьян, и бояр, боявшихся лишиться земли, которая по княжескому указу в любой момент могла быть подарена монастырю.
Невидимая брань
О внутренней, духовной жизни святого Кирилла мы знаем мало — жития говорят лишь об особом почитании им Богоматери и даре постоянных слез. Зато мы знаем, что в свой обители он установил строгое общежитие, как у преподобного Сергия: монахи не могли иметь в кельях даже воды для питья, все совершалось по чину, «по старчеству», в молчании — и в церкви, и в трапезной. Правда, ни один источник не упоминает о наказаниях, налагаемых игуменом, а призывая к посту, он на трапезе предлагал братии «три снеди» и, заглядывая в поварню, заботился, чтобы братьям было «утешение», и сам — по старой памяти — помогал поварам. И только мед и вино были напрочь изгнаны из его монастыря — эту особенность Кириллова устава потом переняли на Соловках.
Сам игумен, как и его учитель, ходил в «разодранной и многошвенной рясе» и был так же кроток со своими обидчиками. А нестяжательность у Кирилла была выражена даже ярче — он не позволял монахам ходить к мирянам за милостыней и отказывался от всех дарственных на села. Так что при нем монастырь был беден и не мог особо благотворительствовать. При этом преподобный всегда настаивал на «служении любви», прославляя любовь как «главизну добродетелей» и проявляя ее при любом соприкосновении с людьми.
А нестяжание (в самом строгом смысле: не личный, а монастырский отказ от собственности) давало полную независимость от мира и дерзновение обличать грешников, даже если те — сильные мира сего. И Кирилл легко мог позволить себе, не заботясь о последствиях, отказаться посетить даже князя: «Не могу, дескать, чин монастырский разорити».
Правда, выдержать такую высокую планку дано лишь избранным, и завет нестяжательности в Кирилловой обители был нарушен тотчас после его смерти 9 июня (22 июня по новому стилю) 1427 года — монастырь вскоре стал богатейшим вотчинником Северной Руси. Но общежитие и строгое соблюдение устава сохранились в нем до середины XVI века, когда уже он, а не Троице-Сергиева лавра, стал центром живой святости.
«И вечный бой, покой нам только снится»
Сегодня Кирилло-Белозерский монастырь — это «матрешка» из двух монастырей: внутри Успенского находится маленький Иоанновский. Дело в том, что в годы опричнины ссыльные бояре щедро жертвовали на обитель, и территория вокруг каменного Успенского храма обросла церквями и всевозможными постройками, а Святая горка, самая древняя часть обители, на которой было только два храма — в честь Рождества Иоанна Предтечи и преподобного Сергия, — так и осталась за своей оградой. К началу XVIII века при монастыре выросла целая слобода, из которой вырос впоследствии город Кириллов.
Но в XX веке к началу Великой Отечественной войны в нем не осталось ни одного священника и монаха. Сегодня возрождённый монастырь сосуществует с музеем, а из храмов действуют лишь Сергиевский — летом, и Кирилловский — круглый год. Да и места для приема большого количества паломников в монастыре пока нет.
Но главное — обитель жива. И в ней, как и при преподобном Кирилле, монахи, как «мужественные ратники», по словам Иоанна Лествичника, «держат щит веры (...), отвращая им всякий помысл неверия и (...) всегда вознося меч духовный, убивают им всякую собственную волю, приближающуюся к ним, и, будучи одеты в железную броню кротости и терпения, отражают ею всякое оскорбление, уязвление и стрелы; имеют они и шлем спасения — молитвенный покров своего наставника».
