(33 голосов, средняя: 4,76 из 5)
Загрузка...
Приблизительное время чтения: 6 мин.
Очень давно, еще при Брежневе, купил я церковные книги. Купил случайно, сам не знаю зачем. Верующим человеком я не был. Однажды только, лет в 16 из любопытства, за компанию вместе с мальчишками с нашего двора, хотел войти в храм во время пасхальной заутрени. Но «на пути к Богу» тогда стояла милиция: «Будешь стариком, — сказал мне страж порядка, — тогда можешь туда ходить, а пока…» — «Как?! — тут же вскипело мое юношеское самолюбие. — Кто-то за меня решает, куда мне ходить?!»
Наутро обида на милицию прошла, а интерес остался. Что же там скрывается? Почему мне нельзя на это посмотреть?
После Пасхи опять пошел в храм. Попал на богослужение, но, ничего не поняв, вышел все тем же советским юношей, интересующимся церковью из протеста против вездесущего ока комсомола и партии.
Без подпитки интерес стал угасать и угас бы совсем, если бы не курс атеизма в университете. Читался он скверно, с той же милицейской установкой: все это ерунда, сказки, хитрости обманщиков… Тут уж я крепко усомнился в справедливости этих утверждений: слишком старательно ограждали нас от этой «ерунды». Поэтому, когда мне на работе под большим секретом предложили «церковные книги», вспомнил историю с Крестным ходом и купил. Бегло полистал, для вида поторговался, но отдал столько, сколько просили, — 5 рублей.
Дома книги рассмотрел внимательно. До той поры ничего церковного, даже свечки, в руках я не держал, а тут — книги, да еще написанные старинными буквами. Их было много, штук двенадцать: тоненькие брошюры и толстые книги, в родных и самодельных переплетах. Сразу привлекла внимание нестандартного размера книга — служба с Акафистом Божией Матери. На авантитуле, скрывавшемся под листом вощеной бумаги, покоилось цветное изображение иконы. Именно так: покоилось. Мне казалось, что икона не напечатана на листе, а хранится там как в каком-то ковчеге. Никогда доселе не видев церковнославянских букв, тем не менее, прочитал: «Образ Богоматери, зовомый Иверский, — и чуть ниже: — принесенный в Москву с Афона, лета…» Далее следовали буквы, которые в цифры переложить не удалось.
Не дозрев до чтения, я лишь рассматривал книгу. На одной из страниц заметил три капельки от восковой свечи — следы молитвенных трудов неведомых мне прежних владельцев.
Время от времени книгу эту я доставал, смотрел на икону и убирал в шкаф, где лежала она с остальными до лучших времен. И времена эти наступили...
Весной 1991 года я крестился. Не знаю, насколько типичным было мое обращение к вере, но элемент чуда в нем присутствовал. Долго я оставался под впечатлением от происшедших перемен, с ревностью неофита взялся за исполнение правила и вспомнил о своей давней покупке. Снова рассматривал книги, теперь уже с чувством причастности к жизни, которой жили мои дедушка и бабушка, их братья, погибшие в русско-японскую войну, — вся дореволюционная Россия.
В одной из книг я нашел утренние и вечерние молитвы. «Молитвослов» — спонтанно возникло название. Каким же радостным открытием было совпадение слов из нее и тех, что звучали в храме! Разбирая рисунок незнакомых букв, я вдруг «вспомнил» молитву к Богородице, к Спасителю. Будто знал когда-то и просто забыл.
Обложки у молитвослова не было, ее заменяли сложенные вдвое листы из школьной тетради Нины Трофимовой. В далеком ноябре 1934 года Нина училась различать падежные окончания в словах «товарищ», «труд», «трактор». Склоняла по падежам «избы», «бани». Писала изложение на тему о первом тракторе. С учетом утрат в тексте изложение выглядело так: «…его к нам рано. Тот час вокруг трактора столпились все колхозники. И долго его рассматривали ... к трактору прикрепляется долголемешный плуг». Невыразимой тоской веяло от этих детских строк. Словно и мне вместе с Ниной Трофимовой нужно идти в колхоз, стоять на ветру возле трактора и под стальным взглядом «товарищей» со всеми кричать «ура!» А на другой странице было другое свидетельство — фрагменты диктанта под названием «Председатель собрания». «На председателе лежит обязанность, — выводила Нина нетвердым почерком, — руководить собранием… Никто, кроме председателя, не может прервать чью-либо речь. …разрешением говорить…» Так «руководители собраний» вместо «доброго и вечного» сеяли в детском сознании чувство рабской покорности.
Нет, герои Андрея Платонова — не вымысел, булгаковский Шариков — тоже. Чего стоят только одни правила поведения, отпечатанные миллионными тиражами на обложках ученических тетрадей. «Никогда не сиди в комнате в верхней одежде и в шапке», — учили создатели новой культуры. Через 22 года после захвата власти они уже не могли внятно объяснить детям, почему нужно снимать шапку при входе в помещение. А правда, почему? Ведь там нет икон, нет никакой святыни. Кого же уважать, когда все равны? Перед кем «шапку ломать»? Вот и не ломали. Зато успешно ломали сознание. В школе — диктантами, позже — директивами, приказами, решениями партии. Помните «Левый марш» Маяковского: «Кто там шагает правой?! Левой! Левой!»? По какому случаю он был написан? Ответ прост: русская армия во все времена начинала строевой шаг с правой ноги. Но не нормы строевого шага занимали большевиков, а даже малейшая память о духе православного воинства. И ведь добились своего, переучили!
Борьба за дух начиналась в школе, как и сейчас, на обложках школьных тетрадей. На обложке тетради Нины Трофимовой, отпечатанной в типографии им. Володарского, можно было прочитать и такое: «Когда входишь в школу, в дом, тщательно очищай обувь от уличной пыли и грязи». Или еще интересней: «Не плюй никогда на пол — это вредно и грязно». Другими словами, для советских детей подобные нормы были не очевидными. А вы говорите — Шариков!
Но, слава Богу, большевикам не удалось перевоспитать всех, пробраться в каждый дом. Мама или бабушка Нины сохранила для нее молитвослов, а Нина, научившись читать, перевернула обложку из старых тетрадей и познакомилась с маминым богатством. Иначе молитвослов не попал бы мне в руки.
Прошло тридцать пять лет со дня приобретения мною Нининого наследства. И однажды, находясь по делам в одном издательстве, я вспомнил о нем.
Профиль издательства — духовная литература. Усилиями сотрудников подготовлены и вышли в свет десятки, сотни наименований книг, брошюр, святоотеческой литературы. Но как особую реликвию хранят там рукописные акафисты, жития святых, сборники духовной поэзии, переписанные от руки людьми в эпоху гонений за веру. Конечно, по сравнению с морем книг, выпущенных издательством, эти листки больше похожи на высохшее русло маленькой речушки. Но ведь только эти самые речушки и сохранили для нас море.
Рассматривая рукописные и современные издания акафистов, я вспомнил экспозицию в музее Солженицына. Примерно в те же годы, когда безвестные старушки переписывали акафисты, одна женщина, рискуя свободой, перепечатала на машинке роман Солженицына. Музей создавался еще при жизни автора, и эта копия там была выставлена. Получив номер телефона отважной машинистки, Александр Исаевич позвонил ей и лично поблагодарил за мужество… Время идет, забывается советская эпоха, скорби и опасности тех лет. Скорее всего, современные школьники вряд ли понимают, в чем смысл подвига этой женщины.
Еще меньше надежды на то, что большинство наших соотечественников вообще когда-нибудь узнает о том, как в советское время сохранялась вера. Так неужели труд безвестных старушек останется в памяти только наследников архива или сотрудников издательства?!
Будучи исполнители слова, а не слышатели только (Иак 1:22), они не надеялись своим трудом достигнуть земных целей, потому и награда их ждет не земная.
А награды верным Богу Господь раздает Сам.
Молитвословы, жития святых, сборники духовной поэзии переписывались от руки, набирались на печатных машинках и тайно хранились в домах советских граждан.
Вот интересно, пишет человек 62-го года рождения, что никаких гонений на Церковь не помнит.
Я - 78-го года рождения, прекрасно помню, как учителей заставляли дежурить в пасхальную ночь у храмов, чтобы на службу ни в коем случае не попали дети.
Я знаю, что при моем крещении зимой 79-го священнику предьявили не мамин паспорт, а тетин. Ей, рабочей на заводе, было не страшно. А вот маму за крещение ребенка вполне могли отчислить из пединститута.
Мне доподдинно известен случай, когда молодому педагогу на партсобрании прилюдно пеняли, что он в общественных местах здоровается со священником.
Так что если кто-то чего-то не видел. это еще не значит, что этого не было.
Светлана. Удивительно, но Сталин именно нежеланием крестьянства принимать трактора объяснял необходимость коллективизации. По крайней мере, так выглядела его логика, согласно воспоминаниям Черчилля. Сейчас я их процитирую. Причем не вижу причин сомневаться в их подлинности: Сталин признаёт, что коллективизация была жестокой по отношению к крестьянству, но даёт очень серьёзное объяснение, почему вдруг тема трактора приобрела для руководства СССР такую остроту. И не станем забывать, что любой тракторный завод -- это обычно производитель танков и военных тягачей. Так вот, цитирую:
"Было уже за полночь, а Кадоган все не появлялся с проектом коммюнике.
«Скажите мне, – спросил я, – на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?»
Эта тема сейчас же оживила маршала.
«Ну нет, – сказал он, – политика коллективизации была страшной борьбой».
«Я так и думал, что вы считаете ее тяжелой, – сказал я, – ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей».
«С десятью миллионами, – сказал он, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами. Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами. Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить. После того, как вы изложите все крестьянину, он говорит вам, что он должен пойти домой и посоветоваться с женой, посоветоваться со своим подпаском».
Это последнее выражение было новым для меня в этой связи.
«Обсудив с ними это дело, он всегда отвечает, что не хочет колхоза и лучше обойдется без тракторов».
«Это были люди, которых вы называли кулаками?»
«Да, – ответил он, не повторив этого слова. После паузы он заметил: – Все это было очень скверно и трудно, но необходимо».
«Что же произошло?» – спросил я.
«Многие из них согласились пойти с нами, – ответил он. – Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или еще дальше на север, но основная их часть была весьма непопулярна, и они были уничтожены своими батраками».
Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:
«Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна. Раньше выращивались всевозможные сорта зерна. Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает еще большее увеличение снабжения продовольствием».
Я воспроизвожу эти воспоминания по мере того, как они приходят мне на память, и помню, какое сильное впечатление на меня в то время произвело сообщение о том, что миллионы мужчин и женщин уничтожаются или навсегда переселяются. Несомненно, родится поколение, которому будут неведомы их страдания, но оно, конечно, будет иметь больше еды и будет благословлять имя Сталина. Я не повторил афоризм Берка: «Если я не могу провести реформ без несправедливости, то не надо мне реформ». В условиях, когда вокруг нас свирепствовала мировая война, казалось бесполезным морализировать вслух.
[ Уинстон Спенсер Черчилль: Вторая мировая война Том 4, Часть вторая, Глава пятая. "Москва. Отношения установлены." ]"
Очень неприятный текст. Неприятный прежде всего потому, что начинается с вранья. Я сам родился в 1962 г. Ответственно заявляю, что никаких ограничений при посещении храма не было - ни на Пасху, ни в какие другие дни. Автор несколько лукавит - дело в том, что пасхальное богослужение проводится ночью, а при советской власти несовершеннолетние должны были ночью находиться дома. Скажу больше. Если милиция ловила несовершеннолетнего ночью одного (в смысле без взрослых) то у родителей могли быть большие проблемы. Аналогичные проблемы были бы если подросток плохо учился, хулиганил, но это наследие тоталитаризма и нам, жителям Свободной России это не надо.
Далее. Автор лукавит повторно, когда пишет о Маяковском. Он забывает сказать, что Маяковский из-за своего стихотворения имел очень большие проблемы.
Ну а объяснение почему надо снимать шапку (кстати только мужчинам) и верхнюю одежду в помещении характерно исключительно для поклонников Солженицына. На самом деле, ранее мужчина снимал в помещении не шапку, а шлем и не верхнюю одежду, а латы или кольчугу, показывая этим, что он доверяет хозяину дома.
Короче, вранье на вранье.
Р.S. А что плохого в сочинении про трактор даже я не понял.
Юрий, к сожалению, у многих людей вашего поколения совсем другие воспоминания...
Как странно... Разве трактор - аппарат насилия над детским сознанием? Всегда думала, что это помощник в нелёгком крестьянском труде... А правила поведения на тетрадке и вовсе не тянут на тоталитарный кнут безебразного советского воспитания! Однобоко, и, простите, явно без любви. А гонения на веру - когда их не было? Во все времена с сотворения мира... Только взгляд на это должен быть объективнее, что ли. Тем более у православного человека. Да, была попытка построить "Дом на песке", без фундамента - Правослвной веры, но это была попытка построить дом для свободных и счастливых людей, живущих по законам братства и равенства, и она чуть было не удалась! А в Вашей статье злые упыри исключительно ради... даже непонятно, чего ради, гнобили детей и верующих людей. Это какой-то взгляд через зеркало Андерсеновского тролля из Снежной Королевы. У нас было замечательное, счастливое советское детство, в котором трактор, грузовик, ракета - это для любого ребёнка: "Ух ты! Бежим посмотрим!", а не унылая экскурсия на осеннем ветру. А Господь - сам хозяин, решающий, когда в очередной раз очистить "зёрна" от "плевел" в своей церкви, недаром через всю Псалтирь и Ветхий завет красной нитью - "...не сохранил народ Твой заповеди Твои, вот и оставил нас Господь!". Дай Вам Бог любви и "жажды Истины", а не копания в собственных обидах и умозаключениях!
Я похожее чувство ощутила вчера читая журналы "Приусадебное хозяйство" за 1986 год. Трактора, плуг, председатель, избы - все то, что было жизнью описываемой в рассказе девочки - теперь дряхлая старина. Раньше деревья росли на церквях, теперь на зданиях заводских и фабричных корпусов. Одно созидаем, другое разрушаем. Что плохого в том, что детей учили вытирать ноги перед входом в помещение? Кто сейчас в школе этому учит? Не надо отвергать все, нужно жить с разумением, оставлять хорошее, забывая плохое. Иначе снова все повторится, снова будут в забвении церковные книги.