«Мне не Пушкина жалко. А людей, которые живут без него», — 25 высказываний главного пушкиниста об Александре Сергеевиче, себе и русской литературе

Приблизительное время чтения: 4 мин.

Я профессиональный филолог. 

Большую роль сыграла моя мама, которая мне читала «Медного всадника» на ночь. Я с пяти лет помню эту поэму наизусть.

Девятиклассникам преподавать «Евгения Онегина» бессмысленно. Это произведение для более взрослых читателей.

Я всегда говорю, что Пушкин — это наш национальный миф. Миф не как сказка, а как средоточие важнейших национальных ценностей и смыслов. Как говорит мой друг, выдающийся филолог Юрий Чумаков: факт — это то, что бывает «когда», а миф — то, что «всегда».

У нас есть свое национальное кредо — «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». Это и народное, и аристократическое кредо, поскольку оно предполагает ответственность высшего порядка за все, что ты делаешь.

Разговоры о том, что Пушкин устарел, звучат как симптом тяжкой духовной болезни всего нашего общества, теряющего связь со своими культурными корнями.

Мне даже приходилось выслушивать вопросы типа: «А нужно ли вообще сегодня преподавать классическую литературу в школах?». Я считаю, что для нашей культуры это уже в каком-то смысле эсхатологическая ситуация (Эсхатология — православное учение о конечных судьбах мира и человека, прим. ред).

Язык — это такая стихия, войдя в которую, непременно меняешься сам.

Если мы потеряем традиции преемственности классической русской литературы, если наследие великих авторов XIX века будет сложено в сундук и благополучно забыто, тогда — прощай, Россия. Тогда наша традиционная ментальность буквально за два поколения изменится настолько, что это будет уже совсем другая страна. Которая мне, честно говоря, малоинтересна.

Ни в одном европейском языке нет слова, которое в полной мере соответствовало бы русскому понятию «совесть».

Состояние отечественной культуры сегодня представляется мне весьма и весьма плачевным. Остается лишь верить в истину слов Чаадаева о том, что русский народ не принадлежит к нациям, которые развиваются по нормальной человеческой логике. Наше развитие происходит по верховной логике Провидения.

Понимаете, быть поэтом — это ведь очень тяжелая доля. Это — стихия, которая может унести человека куда-то даже вопреки его воле и желанию... Поэтому, когда я слышу разговоры о том, что Пушкин был православным поэтом, я всегда возражаю — нет, он им не был. Православный поэт — Хомяков, потому что он выражает в своих стихах православную идеологию. А Пушкин — поэт православного народа. Чувствуете разницу?

Это ведь еще Гоголь писал: «Говорить о вере брата твоего во Христе — дело страшное». Поэтому я всегда стараюсь очень осторожно высказываться о религиозных чувствах других людей. Их сердца видит Господь, а мы можем лишь строить какие-то предположения. Только чего они стоят?..

Икону ведь называют «окном в горний мир», и это не мы видим в «окне» Высшую реальность, а Она через него «смотрит» на нас; не икона для нас объект, а мы — для нее.

Настоящая, великая литература только и занимается «вечными вопросами» (они же — «детские вопросы»): что такое жизнь, смерть, добро, зло, любовь, наконец, главное: что такое человек.

Мне для понимания пушкинских строк требуется их произнесение, a не просто чтение глазами.

Культура как духовное возделывание человеческой души (культура по-латыни и есть «возделывание») теперь прислуживает цивилизации — устроению удобств житейского быта. Это страшней, чем всякие преследования и запреты.

Русская литература по природе своей была проповедником высоких человеческих идеалов, а мы такие люди, что, вдохновляясь высоким идеалом, можем совершать чудеса.

Мы в своих поступках гораздо хуже своей системы ценностей, но она — лучшая в мире.

Я был приглашен Ахматовой в гости: «У нее будет часа полтора времени»... Помню, меня это уточнение царапнуло: только-то? вот еще! И в то же время: а что я-то ей скажу? я — Ахматовой!? Одним словом, гордыня и трусость помешали мне встретиться с этой великой женщиной... Простить себе не могу.

Мой учитель — русская традиция, глава и знамя которой — Пушкин, мой главный поводырь.

Она (жена Татьяна Непомнящая, — прим. Ред.) — мой главный собеседник, советчик и критик, у нее точнейший вкус. Многие изречения и мысли я у нее просто ворую.

Основная коллизия современного мира — вовсе не в противостоянии государств, этносов, социальных групп, религий, а во всемирном, тотальном противостоянии корысти и совести; такой коллизии в человеческой истории еще не было.

Когда это было, чтобы все верующие шли одной толпой, одной дорогой «из пункта А в пункт Б» и были во всем согласны? 

Я живу в чужом времени. И порой у меня, как писал Пушкин жене, «кровь в желчь превращается». Потому что невыносимо видеть плебеизацию русской культуры, которая, включая и народную культуру, всегда была внутренне аристократична. 

Мне не Пушкина сейчас жалко. Безумно жалко людей, которые растут и живут без него. Потому что они теряют такие ценности, без которых человеку очень трудно оставаться человеком.