1917. Живая история — совместный проект журнала «Фома» и радио «Вера», посвященный столетию революционных событий.
В течение этого года мы будем говорить о событиях, которые имели место в России сто лет назад – в 1917 году. Попытаемся понять мотивации людей и разобраться в цепочке событий, которые привели, как писали раньше в учебниках, от Февраля к Октябрю.
Слушать:
Читать:
А. Митрофанова
В этой рубрике мы в течение года говорим о событиях, которые имели место сто лет назад, в 1917 году, и о людях, руками которых делалась тогда история. Лев Троцкий, один из идеологов и ключевых деятелей Октябрьской революции. Это он автор термина «красный террор». Он определял его как орудие, применяемое против обреченного на гибель класса, который не хочет погибать. Что это был за человек, который взял на себя право решать, кто обречен, а кто нет? Кто он, Лев Троцкий? Попробуем разобраться. И на связи с нами Василий Цветков, доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета и один из постоянных авторов журнала «Живая история». Добрый вечер, Василий Жанович.
В. Цветков
— Здравствуйте. Ну, наверное, здесь проявилась такая черта его характера, как стремление к политическому доминированию. И, с одной стороны, конечно, бесспорно совершенно, что Троцкий пытался, во всяком случае, оспорить пальму первенства в теории социалистической революции, в теории классовой борьбы с Лениным. Ну насколько у него это получалось, это уже другой вопрос. Но, во всяком случае, он к этому стремился, безусловно. И мы знаем, что Троцкий является автором многих работ уже после смерти Ленина, известна его деятельность на посту, в частности, основателя такого своеобразного Четвертого Интернационала, троцкисты так его называют. И в этом смысле он, видимо, стремился дать характеристики какие-то тем революционным событиям, которые в России происходили, как-то пытался их осмыслить, подвести под них теоретическую базу определенную. Хотя, конечно, как я уже сказал, расходящуюся с такими классическими ленинскими характеристиками, но весьма своеобразные характеристики были, очень емкие, броские, популярные, достаточно доступные для масс широких. И как раз одна из этих характеристик — это «красный террор». Еще у него есть похожая характеристика — это «красный потоп». То есть он стремился подчеркнуть как раз массовый характер революции и постоянно апеллировал к этой идее, что воля масс, требование масс, именно подразумевая под этим словом «массы» эксплуатированных, естественно, а не эксплуататоров, потому что эксплуататоры — это не народ, с его точки зрения, был. Он вот так вот их пытался как-то возвеличить, дать им свое место в истории, что ли.
А. Митрофанова
— А что такое троцкизм вообще, как бы вы это объяснили?
В. Цветков
— Ну, здесь разные точки зрения существуют на этот счет, причем диаметрально противоположные, совершенно, и не только среди современных авторов, но и в то время, и сто лет назад тоже. И когда в 20–30-е годы как раз шел разгром вот этой троцкистско-зиновьевско-бухаринской, как ее называли, объединенной такой оппозиции, конечно, допустим, если брать терминологию тех лет, 20–30-х годов сталинских репрессий, то это однозначно контрреволюционное направление, и более того, там, в общем-то, проводили параллели и с фашизмом, и со всякими нехорошими буржуазными теориями, ренегатства, отступничества от марксизма, ни в коем случае не какое-то его не развитие творческое.
В современном понимании, конечно, никоим образом нельзя отделять Троцкого от левого социал-демократического лагеря и лагеря левых радикалов тоже. То есть, конечно, может быть, и были такие попытки как-то там определить его оппозиционность, то, что он был против советской политики и так далее. Нет, это был человек, который был плоть от плоти и кровь от крови политики, которая проводилась Советской Россией в период революции, Гражданской войны, первых лет нэпа. Неслучайно ведь эти две фигуры, сопоставимые друг с другом, — в пропаганде и в советской, и в белогвардейской пропаганде постоянно подчеркивалось: Ленин и Троцкий — вот два вождя, равновеликих лидера. И, конечно, здесь не шла речь никоим образом об отделении его от марксизма, ленинизма. А вообще, конечно, есть довольно оригинальные такие мнения, оригинальные точки зрения у Троцкого.
Ну вот, хотя бы даже в отношении близкой нам темы, которую мы как раз с вами обсуждаем постоянно, — это 1917 год, позиция Троцкого, например, по отношению к приходу к власти большевиков. И известно, в чем разногласие было с Лениным. Троцкий считал, что нужно дождаться Второго съезда Советов и этот Второй съезд Советов уже примет решение о передаче власти Советам. То есть не нужен штурм Зимнего как таковой, а достаточно просто предъявить Временному правительства Керенского вот такой ультиматум в форме решения Второго съезда Всероссийского, и это правительство, как Маяковский писал, упадет перезревшею грушею, как только его потрясут. И, в общем-то, ничего особенного не произойдет. Ленин же, напротив, может быть, даже переоценивал степень опасности со стороны Временного правительства, которое грозило, по его мнению, ревкому, то есть считал — эта знаменитая его фраза «промедление в восстании смерти подобно», — что нужно скорее брать власть, то есть ставить съезд перед фактом свершившегося уже взятия власти.
Ну, здесь были определенные расхождения, конечно. Но потом знаменитая теория перманентной революции, то есть, согласно Троцкому, опять же определенное отличие от такого практически марксистского понимания. По Марксу-то ведь главное — это степень зрелости экономических условий, а Ленин отмечал, что экономические условия для социализма могут созревать, могут создаваться и уже на момент собственно создания государства советского. То есть можно сначала взять власть, а потом уже экономику поднимать до уровня необходимого такого высокого индустриального.
Ну а у Троцкого здесь как бы не было принципиальных споров с Лениным, но отличие было в том, что он считал необходимым не только в России эти кризисные явления всячески стимулировать и доводить до революции, но и в мире. В этом тоже был определенный смысл, наверное, потому что, конечно, если брать вот только Россию в одиночестве, собственно, действительно, довольно тяжелое было положение. Мы это и видим в 20–30-е годы, когда советская власть, по сути, железным занавесом закрыта от всего мира. А Троцкий был уверен, что мировая революция позволит создать эту всемирную республику Советов, соответственно, никакого железного занавеса не будет, а потом уже все народы пойдут к этому социализму.
Причем Россия в данном случае (тоже его, кстати, известная позиция) — это отнюдь не какая-то самоценная, самодостаточная страна, а она должна как раз стать своеобразным взрывателем для мировой революции, для мирового пожара, и в этом ее почетная роль. Сказать, что это были принципиальные такие, непримиримые вообще противоречия, разногласия, конечно, это будет, наверное, большой натяжкой.
А. Митрофанова
— Василий Жанович, но Троцкий сыграл одну из решающих ролей в событиях октября 1917 года. Но ведь сначала Россия утонула в крови, а потом он собирался весь этот революционный пожар распространить по всему миру. Скажите, а не было ли у него какой-то рефлексии, может быть, на тему того, что вообще-то, когда такое количество человеческих жертв, то есть, может быть, повод остановиться, задуматься, а настолько ли он прав? Или он был безусловно уверен в том, что все делает верно?
В. Цветков
— Если почитать его работы, каких-то принципов, свойственных такому традиционно русскому интеллигенту, если, например, брать его современников по кадетской партии, среди вот этих буржуазных интеллигентов, как их называли в то время, ну там такой рефлексии, пожалуй, не найти. Там как раз, скорее, наоборот, вот эта уверенность в том, что выбранный путь, он правильный, что нужно это делать, весь вопрос именно в тактике. Для Троцкого это очень важно. На момент 1917 года, Гражданской войны, это человек достаточно прагматичный, очень уверенный в правоте всех своих действий, считающий, что жертвы никакие, в принципе, здесь не важны, все оправданно. Ну даже вот это знаменитые децимации, которые он проводил, это же факт, в общем-то, среди красногвардейцев Красной армии, он считал тоже оправданным, потому что это необходимо для поднятия революционной дисциплины. Так что не только ведь «красный террор», собственно против белых, но он же еще был и против своих же тоже. Просто это действительно реалии тех лет. Правда, тут тоже вот нужно момент один отметить, что у Троцкого такая позиция, что, конечно, он не кровожадный, как иногда его в пропаганде отмечают. Но он считает, что буржуазия сама виновата в том, что приходится к ней применять такие репрессии, потому что она начинает сопротивление, она начинает гражданскую войну, она виновата в том, что приходится проливать кровь. И вообще это опять же необходимый процесс любого революционного движения, то есть без крови здесь не обойтись. Хотя желательно все-таки, чтобы ее было меньше. Но если уже идет война, гражданское противостояние, то здесь не приходится считаться с какими-то там буржуазными, демократическими, либеральными, вот он тоже это отмечает, ценностями, в том числе и по отношению к своим политическим противникам.
А. Митрофанова
— Спасибо вам большое за комментарий.
В. Цветков
— Спасибо вам.
А. Митрофанова
— Напомню, на связи с нами был Василий Цветков, доктор исторических наук, профессор Московского педагогического государственного университета и один из постоянных авторов журнала «Живая история».
