Мы возвращаемся из-под Ржева*. Три дня в походных условиях, и в багажнике — останки советских солдат и офицеров Великой Отечественной войны. К этому можно по-разному относиться. Но хочется дотянуться и дотронуться до них рукой — вот они, наши безвестные, все, что спустя почти 70 лет осталось от нескольких солдатиков. А таких только по официальным данным в этом районе полегло около 2 миллионов. Несколько миллионов...
Весна — поисковики открывают свою «вахту памяти».
...«Мы с Кириллом пойдем за останками, а вы «позвените» дальше» — поисковики разделяются. Игорь и Кирилл остаются копать на лесной поляне, а Митя и Вася углябляются дальше в лес, с металлоискателем. Он свой — как и все прочее оборудование. Сегодня поисковиков пять человек: четверо парней и одна девушка. На вопрос: «Как вы собрались, как стали поисковиками?» — немилосердно отшучиваются!.. Все разные, и, быть может, иначе эту компанию было бы трудно представить вместе: бывший военный моряк, юрист, пиар-менеджер, студент-физик.
Сезон поисков — ранняя весна, поздняя осень: растительность не так мешает прокладывать путь по лесу, копать. Место, куда поисковики решили ехать в этот раз, почти неосвоенное: «Мы, — говорят они, — «в первой десятке»: рядом две мертвые уже или вымирающие деревеньки, доски от чьих домов идут на растопку пытающимся здесь жить; кругом — болото, местность труднопроходимая. «Как находите место, куда ехать, где копать?» А место нашли по батальонной карте, определили, где стояли наши войска, где немцы. Все это должно ожить, когда приходишь на место... И — оживет.
...Снимаемся с места по утру.
— Солнце вообще-то на востоке восходит.
— А по GPS восток во-о-о-н он где, — кто-то из ребят показывает несколько в другую сторону. — Я ж говорю — аномалия!
Солнце остается где-то слева, а все, кто хочет, встают на утреннюю молитву вместе с иеромонахом Дмитрием (Першиным), лицом на восток, доверясь на этот раз GPS. Иеромонах в компании поисковиков оказался неожиданно: случайное знакомство, общая цель, очень быстро принятое решение — и вот на клочке земли где-то под Тверью стоят три палатки, на костре уже готовится завтрак.
«С 1992 года наше Братство Православных Следопытов (БПС) проводит 6 мая Георгиевский парад, в котором по всей стране участвуют тысячи скаутов, кадетов, казаков. И мы давно думали над тем, как нам не на словах укоренить этот посвященный Дню Победы парад в истории. Чтобы «(пра)правнуки победителей» могли что-то сделать для них самих. Так родилась идея направить вместе с опытными поисковиками первые поисковые группы Братства под Санкт-Петербург и сюда. На Радоницу совершим отпевание и перенесем останки погибших в Спасо-Богородицкий Одигитриевский монастырь. Тем самым Георгиевский парад, в котором участвуют поисковые группы БПС, даст начало Георгиевскому крестному ходу, одна из задач которого – погребение погибших в местах воинской славы».
Завтрак — и в дорогу. Бодро пройденные первые 400 метров проселочной дороги — и поворот в лес, в болото. От старой сельской дороги ничего почти не осталось, колеи залиты водой по колено, может, глубже. Поисковики идут — кто как: на одном кеды, на другом – прорезиненные брюки от костюма химзащиты, кто-то, словно портянками, оборачивает ступни ног пакетами в надежде не сильно вымокнуть! Лес, вода, солнце. Пути до места полчаса. Добираемся до места, где переправа только по одному – по поваленной елке. Вот и оно: здесь кончается болото и тропинка уводит резко наверх.
Ребята вышли на эту возвышенность в первый день: после болот вскарабкались на пригорок, сухую, даже уютную площадку. Место, говорят, очень грамотно выбрано, — видно, опытные командиры стояли, может, ветераны еще Первой мировой. Тут многое очевидно с первого взгляда: несколько линий обороны, вот угловые окопы, они теперь залиты водой. «Две землянки, — показывает Кирилл. — Очевидно, крыша провалилась, котлован залило. Если воду откачать, поднять крышу, там много чего можно найти, но для этого нужны серьезные силы и время».
Известно, что в этом районе полегло очень много людей — бои были страшные. Но проходит полдня прежде, чем лопаты ударяются об уже почерневшие от времени кости. Их невероятно много. То ли почерневшие от времени, то ли сгоревшие — черные, со следами, похожими на подпалины, кости, среди которых невозможно пока найти ни одной целой. Массовое захоронение? Госпитальное? Или просто все здесь «покрошил» артобстрел?.. «Это редкость — такое количество останков в одном месте», — Игорь берет лопату и забирается в яму, немного копнет, затем уже начинается «ручная работа»: погружая руки в почву и холодную весеннюю воду, накопившуюся на дне ямы, один за другим достает комья земли, глины. Отец Дмитрий аккуратно запускает пальцы в эти комья грязи, кажущиеся поначалу однородными — и время от времени извлекает какие-то предметы. Обломанные ребра, фрагменты суставов, обломки костей рук и ног, куски опаленной шинели, солдатский шлем, ложки, консервные банки.
Лишь один раз в руки попадается заветная гильза: в отличие от немцев, у которых для опознавания служили специальные алюминиевые жетоны, наши солдаты записывали свои имена и звания на бумажке, которая хранилась в гильзе от патронов винтовки Мосина. Вот такую гильзу и нашли — пустую. Такой способ записи данных о солдатах делает опознание практически редкостью, и еще более оно усложняется бытовавшей у наших приметой: считалось, что не к добру оставлять опознавательные записки — напишешь, так ничего другого и останется, как тебя по ней опознавать! Иногда свои имена вырезали на ложках или других личных предметах, поэтому любая ложка служит надеждой: а вдруг, вдруг! Рассматриваешь ее, смываешь грязь, вертишь в руках... В этот раз не повезло — никаких имен, никаких личных наград, никаких подсказок.
Когда на широком полиэтиленновом полотне, разостланном неподалеку от ямы, оказывается достаточно предметов, можно предполагать, что здесь было. Поисковики думают, что сначала немцы шли в разведку боем и, встретив серьезнейшее сопротивление, отошли. За нашими окопами нашли гильзу от крупнокалиберного орудия — 120мм, легкая и тяжелая артиллерия у нас была, даже зенитка стояла. Но немцы вернулись дивизией, с минометами, и смели наши позиции.
«Смотрите, — Кирилл поднимает с земли ржавый пулеметный диск, от ППШ и вертит его в руках, — он весь в решето, видите пулевые пробоины? Можно себе представить, какая тут была плотность огня!». Время от времени попадаются металлические пластины, изрешеченные, как сито — возможно, солдаты доставали эти нехитрые средства хоть какой-то защиты в близлежащих деревнях, как-то старались укрепить их на окопах...
Митя и Вася пошли дальше в лес, тут такое ощущение, что вся земля звенит, «кричит» под металлоискателей: где громче, где послабее. Ощущение новое и очень своеобразное — когда звенит земля. Здесь откапали крупнокалиберный снаряд, уже без взрывателя, здесь же нашли 120мм гильзу, и консервные банки — наши и немецкие. А вот гильзы без маркировки — предположили, что наравне со всеми в бой шли НКВДшники. Судя по батальонной карте, здесь стояла одна рота. «Стояли насмерть, — говорит Митя. — без возможности отступления, без надежды на подкрепление. А надо понимать, против кого мы воевали: немцы были очень хорошо организоваными, дисциплинированными солдатами»...
К концу третьего дня на раскатанной на земле полиэтиленовой ленте множество останков и найденных предметов. Ребята уставшие, лица уже гораздо более серьезные, сосредоточенные. Отец Дмитрий аккуратно, не удаляя полностью кору, вырезает на ближайшей сосне знак креста; поверх привычной походной одежды одевает рясу, епитрахиль, разжигает кадило... Запах горящей древесины, запах жженой одежды, запах раскаленного металла, горячих, дымящихся пулеметных гильз — все это лес слышал, и, наверное, удивляется теперь этому незнакомому запаху — аромату ладана. Первая за 70 лет панихида прямо на месте гибели...
"Мы возвращаемся. Останки солдат пробудут в Москве до конца недели, 14 мая на Крутицком подворье отслужат панихиду, и солдат захоронят — под Смоленском, в монастыре, на чьей территории — по распоряжению Патриарха — совершаются именно такие перезахоронения.
Перед отъездом заезжаем в деревню к памятнику погибшим в Великой отечественной войне. Рядом на скамеечке сидят две женщины, весело разговаривают, шутят. Одна из них, приглядевшись к Мите, вдруг подносит руку ко рту в полуиспуганном жесте: “Погоди, я тебя узнаю. Твой дед здесь жил. И ты сюда приезжал год назад!”. Приезжал, правда — поисковики и красили этот памятник.
Как-то странно их теперь воображать какой-то закрытой кастой со спартанским уставом, романтическими героями с развевающимися на ветру волосами — как многим кажется издали. Романтика, доля приключений, даже определенный пафос — наверное, не без этого. Здесь еще другое что-то — желание прикоснуться к настоящему, сделать что-то настоящее?... «Пойти пиво попить в честь Победы, наклеить на машину лозунг — мне бы не хотелось так отдавать должное воевавшим. — говорит Митя. — А что мы можем сделать? Ухаживать за братскими могилами, принести к ним свежие цветы, заниматься поиском на месте сражений».
Мы прощаемся, разъезжаемся каждый своей дорогой.
В багажнике автомобиля — кости... Вроде, должно быть жутко. Но ощущение мирное. Такое, будто это возвращение домой: кто-то бережно, руками переберет эти останки, и солдаты вернутся в землю уже не чужаками, в муках, а — своими, в каком-то покое.
Перед глазами проплывает еще безлиственный весенний сияющий лес, чавкающие тропинки, отрытые одиночные окопы, а в ушах звучит голос Владимира Высоцкого:
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие как часовые.
Отражается небо в лесу как в воде,
И деревья стоят голубые.
А поисковики еще вернутся туда, за их товарищами, и, возможно, не раз.
*Поисковая экспедиция проходила рядом с поселком Белый, под Ржевом.
Фотографии Валерии Посашко.
