Иерей Дионисий Костомаров, настоятель храма святителя Николая Мирликийского в Новой Ботанике, Орел
В одном из храмов города Орла, где я служил в свое время, появился новый батюшка. Священник был молодой, но служил давно, около десяти лет.
Шла первая седмица Великого Поста. Протяжные, неторопливые службы. Голос чтеца монотонен, темные тона облачений, земные поклоны, аромат воска. Атмосфера собранная, напряженная. Человека как будто зовут пройти путь от покаяния и изменения своей жизни к любви, ко Христу. В церкви по вечерам негде яблоку упасть: читается великий покаянный канон преподобного Андрея Критского. Пробуждающаяся весна, освобождающийся от оков холодов мир.
И вот пришла череда служить тому молодому священнику. После окончания покаянного канона большинство прихожан уходит, а к завершению великого повечерия остаются совсем немногие: самые стойкие, самые благочестивые — костяк прихода. Многие из них известны своей строгостью к исполнению устава: не просто ограничивают себя в еде, но и вычитывают Псалтирь, перечитывают Евангелие.
В тот вечер они были удивлены: молодой священник не делал положенные земные поклоны во время чтения молитвы Ефрема Сирина. Скажет «И не осуждати брата моего» и просто крестится, немного преклоняя голову. Конечно, настоятелю позвонили в тот же день, несмотря на позднее время. И конечно, не один человек: как вообще можно терпеть такое? Молодой, только что на приходе, а уже так нарушает устав. Демонстративно, на первой седмице.
Я того священника знал, мы с ним до сих пор близкие друзья, хотя он давно служит в другой епархии, принял постриг, теперь архимандрит. А еще я знал, что за полгода до перевода на тот приход батюшка в паломничестве попал в беду: он упал с горы и у него было больше 10 переломов, в том числе открытые переломы ног. Долго лежал в реанимации. Непонятно было, выживет ли. Непонятно было, будет ли ходить. Его, слава Богу, вылечили. Вылечили, кстати, евреи в клинике в Хайфе. Несмотря на то, что страховка не покрывала всего лечения. Священник не мог даже встать, но в больнице его мыли каждый день. Потом уже, во время реабилитации в Курске, за три недели отца не помыли ни разу, в палате стоял ужасный, обволакивающий смрад. А ведь наши, русские, православные.
Те, кто тогда жаловался настоятелю, ничего об этой грустной истории, разумеется, не знали. Но знали, что поклон после слов «не осуждати брата моего» надлежит делать.
Эта история не о том, что кто-то хороший, а кто-то плохой. Она про пост: зачем он? Пост нужен, чтобы не наши желания управляли нами, а мы — ими. Он о способности к самоконтролю, о направлении сил на добро. И воздержание и упражнения в благочестии тут не цель, не вещь в себе, но только средство. И если средство и цель меняются местами, то смысл сразу исчезает. Точнее, меняется с точностью до противоположного: думая о том, как ты угождаешь Богу, какие силы на это затрачиваешь, невольно начинаешь сравнивать себя с другими, «мытарями и грешниками».
А я знаю по себе, как сильно бывает желание вынести вердикт, когда видишь чужую глупость, чужой грех, чужие ошибки. Но, как бы банально это ни звучало, суд — он не мой, но Божий. От меня Господь ждет участия в чужой беде, непрохождения мимо. А если на это ни сил, ни доброты нет, то хотя бы — что я не стану тем, кто добивает слабого или оступившегося.
| Читайте также:
Время подойти к зеркалу. Протоиерей Павел Великанов отвечает на вопросы о Великом посте
Канон Андрея Критского: опять о том, какие мы плохие? Размышляет протоиерей Андрей Кордочкин
