В день воздушно-десантных войск мы были на юге, в одном из наших простых приморских городов. Я укладывала младших. А наш папа пошёл заказывать пиццу, чтобы еще посидеть со старшими детьми и с друзьями ― такими же многодетными папами, поехавшими с нами на мелководье Азовского моря ради своих ребяток. Когда вернулся, рассказал нам эту историю.
Сижу, говорит, жду пиццу. Заходит пожилой уже вэдэвэшник, берет пиво. Лет 60 ему, не меньше. В форме. Грустный такой. Один сел с пивком...
Я ему говорю: «Брат, ты чего грустишь? Праздник ведь!»
Надо же как-то подбодрить человека!
А он: «Да как-то горько мне, что ли. Жизнь тяжелая. Приходится вот на пляже убираться. Тьфу ты...»
Тут логично, конечно, было бы посочувствовать. Ну как так, правда? Человек в возрасте. Такую сложную службу прошедший. Столько всего умеющий. Собирает окурки, пакеты и всякую такую ерунду ― за копейки наверняка. Но у моего мужа эта логика почему-то никогда не срабатывает. И это спасительное свойство, по-моему, было подмечено еще Пушкиным в Петруше Гринёве, который во всех видел людей и во всём видел смысл.
«Да ты чего, брат! Ты такое дело делаешь! К тебе сюда дети со всей страны приезжают. А ты для них чисто делаешь. Представляешь, они ехали сюда долго. Приходят каждое утро на пляж с мамками, а там чистый песок. И море! Ты видел, как они там радуются?»
Смотрю, говорит, мужик-то воспрял, глаза загорелись: «А ведь и правда не зря! Детишкам-то».
