«Я думал: Господи, как же хорошо было бы умереть сейчас» — яркие истории о встречах со старцем Кириллом (Павловым)

Впервые мне довелось увидеть батюшку в 1995 году. Это был непростой, переломный и вместе с тем очень хороший для меня период. Мне было неполных 24 года, за спиной оставались 5 лет работы в «Аргументах и фактах» и «Общей газете», командировки в разные уголки страны, череда поездок в Чечню – с самых первых дней войны. Впереди, казалось, ждало самое светлое будущее: к этому моменту я занимал должность обозревателя отдела национальных проблем «Общей газеты», все складывалось для меня на удивление удачно, работа была по-настоящему интересной, я ее любил. И вместе с тем… Вместе с тем эту любовь превозмогало одно непреодолимое желание: принадлежать всецело Богу, служить Церкви и людям, и монашество я видел как самый прямой путь к этому. На тот момент я был уже готов уволиться из газеты и поступить на работу на московское подворье Троице-Сергиевой Лавры, чтобы начать таким образом свой труд в Церкви. И честно скажу – мало кто поддерживал меня тогда в этом намерении, никому, видимо, не верилось, что решение это носит основательный характер, что мне удастся так легко отказаться от той жизни, к которой я, казалось, был так крепко привязан.

Поэтому тогдашний настоятель подворья игумен Лонгин (Корчагин; ныне – митрополит Симбирский и Новоспасский) и отправил меня к отцу Кириллу – за благословением на этот переход.

В тот день или, скорее, уже вечер, батюшка принимал в крестильне у храма святителя Филиппа, митрополита Московского, в Переделкино, где находилась резиденция Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия: уже в то время отец Кирилл большую часть времени проводил именно в Переделкино, лишь периодически возвращаясь в Лавру.

В крестильне собралось много народу, было сумеречно (так, по крайней мере, запомнилось мне), царила тишина – мы все либо думали о том, о чем хотим спросить батюшку, или молились. Очередной человек отходил от отца Кирилла, выходил из крестильни, и на его место заступал следующий. Кто-то исповедовался, кто-то просил совета, кто-то, наверное, просто изливал свою скорбь.

И вдруг… Никогда этого не забуду. Вдруг раздался – даже не крик, а какой-то дикий вопль, похожий одновременно на плач и на хохот. В нем не было ничего человеческого: человек не может так ни плакать, ни смеяться. Такая в этих звуках была боль, такое отчаяние и такая вместе с тем злоба… Я очень хорошо помню, какой ужас ощутил в тот момент. И, конечно, не я один – невозможно было не испугаться: так неожиданно и так страшно было происходящее. Но помню я еще отчетливее и другое: совершенно непоколебимое спокойствие отца Кирилла. Он словно не заметил происходящего.

– Помогите батюшке подняться, – попросил он тех, кто находился рядом.

И люди бросились поднимать стоящего на коленях перед отцом Кириллом пожилого священника. Это он так кричал… Его, притихшего, сразу обмякшего и, как ни удивительно это звучит, успокоенного, утешенного, отвели в сторонку, где он и присел, потому что идти в этот момент не мог.

Спустя какое-то время наступил и мой черед. Я хотел поговорить обстоятельно, но народу оставалось по-прежнему много, а один вопрос был важнее всех прочих: благословит ли отец Кирилл мое решение и мои планы. Я волновался – и оттого, что не знал, что ответит мне батюшка, и просто потому что впервые встретился с ним. Общение с самыми разными людьми было моим привычным занятием, рабочей повседневностью, но все профессиональные навыки в одно мгновение оказались забыты, и я чувствовал себя беспомощным и бестолковым ребенком – такая сумятица царила и в мыслях, и в душе.

И именно как с ребенком, которого нужно успокоить и поддержать, говорил со мной отец Кирилл. Выслушав мой вопрос, он благословил меня на смену моей деятельности и поддержал в намерении связать свою жизнь со служением Церкви. На тот момент это было главным, в чем я нуждался.

После меня к батюшке подошла моя мама. Я не знал, о чем они говорят, но в какой-то момент увидел, что отец Кирилл, сидевший чуть наклонившись, вдруг распрямился и радостно, по-детски рассмеялся.

Я не мог не спросить потом маму, что вызвало у батюшки такую реакцию. Оказалось, что она говорила ему о том, как переживает в связи с моим выбором, а точнее – с желанием всем сердцем монашества. В этот-то момент отец Кирилл и рассмеялся так неожиданно и так радостно и сказал:

– А ты вместе с ним иди!

Прошли годы после этой первой встречи, и по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия игумен Лонгин совершил на Московском подворье Лавры постриг моей мамы в монашество с именем Евфросиния в честь преподобной Евфросинии Полоцкой – уже после того, как я был пострижен с наречением имени Нектарий в честь святителя Нектария, Эгинского чудотворца.

***

Одним из самых частых советов отца Кирилла – и в живом общении, и в его письмах, которые мне довелось прочесть – был такой:

– Полюбите читать Святое Евангелие.

Сегодня многие уже знают эту удивительную историю – о том, как найденное на руинах Сталинграда Евангелие буквально перевернуло всю жизнь Ивана Павлова, будущего духовника Троице-Сергиевой Лавры архимандрита Кирилла. А тогда достаточно было лишь послушать, как говорит о Евангелии отец Кирилл, чтобы понять, что в знании его и следовании ему заключено абсолютно все, что нужно в этой жизни человеку.

***

Я очень хорошо помню, как батюшка молился, когда я задавал вопрос, решение которого могло стать поворотным в чьей-то судьбе. Этого невозможно было не видеть – как он просит об ответе и как этот ответ дается или же нет.

Приведу лишь один такой пример. Я приехал к нему исповедоваться и вместе с тем попросить совета о том, как поступить женщине, нашей прихожанке, оказавшейся в непростой ситуации: муж собирался уехать из России в Европу, ей совершенно не хотелось туда, но и бросить его она не могла. Я вкратце описал ее положение и спросил отца Кирилла, что же ей делать. Батюшка погрузился в молитву. И – это было так очевидно! – ответа не было. И мне он тоже ничего не ответил.

Я вышел из кельи. Зашел кто-то из братии, потом еще кто-то… И вдруг дверь отворилась, и Батюшка показался на пороге:

– Иди сюда!

Он был удивительно радостный и словно торопился поделиться со мной:

– По поводу этой женщины… Вот что… Если она любит своего мужа, то пусть едет с ним, а потом… пусть возвращается.

…Пойди пойми такой ответ! Но понял и я, и она. Она совершенно спокойно, мирно поехала с мужем в Европу. И по прошествии кратчайшего времени он неожиданно понял, что это была ошибка, они вернулись в Россию, и желание покинуть ее у этого человека больше не возникало.

***

Чудной эпизод, о котором никак не могу не упомянуть.

Я стоял у бокового входа храма в честь святителя Филиппа, митрополита Московского в Переделкино. А батюшка шел по дорожке со стороны Патриаршей резиденции. По пути он остановился, отвечая на чей-то вопрос, и в этом момент к нему подошла пожилая женщина. Она, видимо, была душевно нездорова, поскольку, приблизившись к отцу Кириллу, она стала двумя руками гладить его бороду. А он… Он продолжал говорить с человеком так, словно ничего и не происходило, не обращая на эти действия вообще никакого внимания. Кто-то отвел ее в сторону. Но она снова подошла и снова стала гладить бороду батюшки – с каким-то детским выражением восхищения на лице. И реакция его была такой же, как и прежде – ее просто не было.

***

Все, кто бывал хотя бы раз у отца  Кирилла, знают, что никто не уходил от него без подарков. Его келья всегда напоминала небольшой склад – книг, икон, сладостей, которые он с радостью раздавал приходящим.

А под окном висела кормушка, куда прилетали жившие в переделкинском саду птицы. И они не оставались без подарков.

***

Иногда, когда я спрашивал отца Кирилла о чем-либо, я слышал в ответ:

– А что ты сам думаешь?..

И я вдруг понимал, что спрашивал, быть может, зря: все очевидно.

Но понимал и другое: насколько деликатен отец Кирилл, насколько избегает он подавления в чем бы то ни было воли человеческой.

Однако были и другие, совсем другие ситуации – случаи, когда не рассуждение, не опыт подсказывали ответ, а Господь извещал, что и кому должно сказать.

Один наш послушник ушел из монастыря, проведя в нем несколько лет. Он постоянно хотел вернуться, но решимости недоставало. Поехал к отцу Кириллу. И услышал:

– Возвращайся. Иначе погибнешь.

Ему стало страшно, и все же он тянул и тянул с возвращением. Хоть и для него очевидно было: вернуться надо…

…Потом, когда его привезли на подворье убитого, изувеченного, пока шло отпевание, я мало о чем мог думать, кроме этих слов батюшки.

***

Скорбью, но еще больше уроком стала для всех, кто любил батюшку, болезнь, приковавшая его на долгие годы к постели, практически лишившая возможности двигаться. Уже нельзя было ни поисповедоваться, ни спросить совета, можно было только приезжать и радоваться тому, что батюшка еще с нами. И удивляться его поразительному мужеству и смирению перед лицом этого последнего и такого долговременного, такого изнуряющего испытания. Я помню, как однажды стоял у его постели, глядя на него – такого родного, такого близкого, и думал, как же тяжело нам без его наставлений. И как же тяжело ему. А он вдруг сказал мне – словно в ответ на невысказанные мысли:

– Отец Нектарий, ты не унывай! Ни в коем случае не падай духом!

Я стоял перед ним, а он лежал, способный пошевелить только рукой, в которую матушка Евфимия вкладывала подарок для очередного посетителя, чтобы он хотя бы так мог передать кому-то из нас еще частичку своей любви. Лежал и убеждал меня не падать духом…

Я не раз тогда и впоследствии вспоминал о том, что неоднократно, поисповедовавшись у батюшки, после прочтения разрешительной молитвы, поднимаясь с колен, думал: «Господи, как же хорошо было бы умереть сейчас – когда я еще буду к этому настолько готовым!».

Батюшки нет сегодня с нами, и не возникает больше это чувство. И не ощущается ни с кем рядом то удивительное тепло – что словно жар от печки. Но я верю в его молитвенное предстательство о нас, всем сердцем надеюсь на то, что по его молитвам даст нам Господь все же, как должно подготовиться к той, иной жизни, в которой ждет своих чад дорогой и любимый отец Кирилл.