К празднику Нового Года у меня сложилось двоякое отношение. С одной стороны, этот день календаря достался нам в наследство от советской эпохи как языческая альтернатива Рождеству, как его заменитель и суррогат. И будучи человеком верующим, я вряд ли смогу придать дате 1 января то значение, которое утвердилось в современном обществе. Для христианской части моего сознания Новый Год всегда будет просто числом в календаре — таким же, как и прочие.
Но, с другой стороны, этот праздник мне все-таки дорог с детства, и чем дольше я пребываю в церковной ограде, тем большим становится желание найти хотя бы частичное оправдание тому светлому опыту, который был приобретен мною вне Церкви. Ведь Православие тем и уникально, что не стремится полностью перечеркнуть прошлое и без разбору вымести из него все, что не связано с именем Христа. Наоборот, восточному христианскому мышлению свойственно перенимать все лучшее, что было вне Церкви, преображая его в свете Евангелия. Примерно такую же работу я хочу проделать и сейчас, посмотрев на Новый Год с христианских позиций.
Мое сознательное детство пришлось на середину 90-х годов. Это было время, когда в своей основной массе люди по менталитету продолжали оставаться гражданами исчезнувшей страны под названием СССР. Поэтому могу с уверенностью сказать, что частично застал советский строй, и даже в некоторой мере сам являюсь советским человеком. И таких людей — много. Людей, родившихся в Союзе и знающих ту, отличную от современных реалий, жизнь.
Сравнивая новогодние праздники разных эпох, я вынужден с грустью признать: вместе с 90-ми от нас ушло очень важное осмысление Нового Года как светлого, чудесного, теплого и радостного дня. Безвозвратно ли оно ушло или нет — не знаю, но в любом случае сейчас мне в глаза бросается поразительный контраст между тем, что я знал в школьные годы, и тем, что мне приходится наблюдать в последнее время.
Для советского человека Новый Год носил сакрально-мистический характер, а сам день был наполнен ожиданием чуда. Более того, — не побоюсь такого сравнения, — большинство рядовых жителей ушедшей страны воспринимало ночь с 31 декабря на 1 января примерно так же, как верующие люди воспринимают Пасху. Как для христианина Пасха — это чудо Воскресения Христа, чудо новой Жизни и нового Царства, так и для воспитанника советской системы Новый Год — это чудо нового ожидания, новых надежд и новых свершений.
Такое, прямо говоря — «как-бы-религиозное», восприятие людьми этого праздника вполне закономерно. Ведь в каждом из нас от рождения присутствует то, что психологи называют «сакральным чувством», а христианское богословие — жаждой Бога. И даже если у человека отнять Бога, привив атеистическое мировоззрение, его душа все равно будет продолжать жаждать, ища своего Творца и, как следствие, наделяя те или иные вещи божественными качествами. Даже не зная о Пасхе, душа по этой Пасхе тоскует. Мне кажется, именно эта тоска и лежит в основе сакрального переживания Нового Года.
Новый год — это чудо, особенно для взрослого человека. Проблема в том, что когда тебе далеко за тридцать, ты совсем иначе, нежели в юности, начинаешь воспринимать собственную жизнь и тот груз ошибок, который скопился у тебя за плечами. Зрелому человеку свойственно чувство, которое выражается фразой: «Что-то в моей жизни не так...». При правильном развитии такая установка может привести к покаянию — то есть осознанию своего негативного опыта, его переосмыслению и исправлению самого себя. Конечно, при советском отношении к религии новогоднее подведение итогов нельзя назвать покаянием (ведь покаяние без Бога невозможно), но мистический элемент в привычном пожелании «нового счастья», на мой взгляд, бесспорно, был.
В поздравлениях, в забавных ритуалах под бой курантов, в стремлении нарядится во все чистое и красивое — в этих действиях человек подсознательно искал внешнее утверждение своему глубинному желанию быть иным, чем сейчас, начать жизнь с белого листа, стать новым человеком. В новогоднюю ночь он словно проводил некую черту и свято верил, что за ней у него обязательно начнется новая, правильная, счастливая жизнь.
Неудивительно, что именно Новый Год был больше всего любим и ребятишками, и людьми постарше. Советский человек знал много праздников — день танкиста, день пограничника, день космонавтики. Но эти даты — профессиональные, относящиеся к узкому кругу лиц. И даже ставшие традиционными 23 февраля и 8 марта не смогли занять того первого места, которое до сих пор остается за одной-единственной самой сказочной и самой трепетной ночью календаря. На мой взгляд, причина такого всеобщего почитания Нового Года кроется именно в его сакральном характере, в тех проблесках Христова света, которые озаряют собою этот праздник. Отсюда же — и его семейственность, его теплота, его уютность.
И вот сейчас я вижу совсем иную особенность новогоднего торжества — оно утратило ту высокую идею, которую имело еще лет 15-20 назад. Обычно к заслугам тех, кто был причастен к крушению советского строя, причисляется и то, что общество, наконец, избавилось от идеологии, очистилось от лозунгов, стало свободным от догм. Но при этом нельзя забывать, что любая форма человеческого бытия — будь это семья, социум или государство — религиозна по своей сути. Проще говоря, мы всегда имеем потребность в прочных ценностных ориентирах, которые могли бы сделать нашу жизнь хоть сколь-нибудь значимой и оправданной. Безыдейных вещей не существует, и если какую-либо ценность «отправляют на пенсию», вместо нее всегда придет другая, которая наполнит собою все окружающее «идейное пространство».
Ни для кого не секрет, что главным кумиром нынешнего времени стало потребление. Удовольствие как основная цель жизни все больше определяет особенности того или иного явления, и отмечание Нового Года — своего рода показатель того, насколько прочно потребительское мышление укоренилось в общественном сознании. Этот праздник давно уже превратился в шоу — пусть даже и более грандиозное, затратное и эффектное, но все-таки шоу. И если раньше многие из нас, желая друг другу «нового счастья», хоть чуточку в него верили, то сейчас за новогодним весельем не стоит ничего кроме, пожалуй, единственного желания — «оторваться» и на какое-то время забыть о своих проблемах. Конечно, на то он и праздник, чтобы дать человеку возможность разомкнуть рутинный круг, но беда в том, что при потребительском подходе само торжество превращается в рутину. Вместо трепетного ожидания получается очередное «отбывание»...
Можно много говорить о причинах такой трансформации, и все-таки закончить хочется чем-то светлым и радостным. Диагноз ясен, необходимо лечение. А оно может быть только одним — возвращением к сказке! И не важно, кто ты — мужчина или женщина, ребенок или старик, бедный или богатый. Сказки нельзя бояться — в нее надо верить. Верить и ждать ее. И может быть, приняв в свое сердце сказку, и дав себе некую внутреннюю установку на лучшее, мы постепенно вырвемся из привычного серого кольца забот и тревог. И прорыв этот будет не внешним и декларативным, а подлинным и живым, поскольку совершается не под хлопки петард и звон бокалов, а внутри наших сердец. А там — кто знает — возможно, этот шаг приблизит нас еще к одной Тайне, тайне кардинального изменения себя, а через себя — и всего окружающего мира. Тайне, которая на языке Церкви называется покаянием.
