16 ноября 1940 года отец Димитрий писал супруге из лагеря: «Милая, дорогая Маня! К великой своей радости получил сразу три твоих письма... Благодарю за поздравления и пожелания. Я тебе тоже послал письма с поздравлениями, но, очевидно, ты их еще не получила... Маня, благодарю тебя за твои хлопоты обо мне, я еще не получал ответа на свое заявление. Чем увенчаются успехи, покажет будущее... О посылке не беспокойся, очень мало кто получает посылки и то из далеких мест... Хлеба мне пока хватает, а также и приварка. Здоровье мое слава Богу; приехала врачебная комиссия и осматривает всех нас, еще меня и моих товарищей не осматривала, каковы будут результаты, сообщу. Ты, Маня, спрашиваешь, кому ты могла бы написать письмо в случае моего молчания, таких товарищей и много, но ни на кого не покажу тебе, они тебе не знакомы, в этом случае пиши на начальника лагпункта... Тетрадь, конверты и марки, которые ты послала в сентябре месяце, я еще не получил, ты справься, почему до сих пор не получены мною. Посылаю письмо, а еще не знаю, когда напишу — конвертов нет, и то посылал письма без марок тебе. Да хранит вас Господь».
Через два года в лагере отец Димитрий умрет.
Священник Димитрий Касаткин с супругой Марией Михайловной и сыном. 1919 г.
***
Священномученик Димитрий родился 24 октября 1884 года в селе Борис-Городок Можайского уезда Московской губернии в семье псаломщика Василия Кирилловича Касаткина. В 1900 году он окончил Звенигородское духовное училище, в 1906-м — Вифанскую духовную семинарию и был направлен учителем в церковно-приходскую школу в селе Милятино Можайского уезда. В 1916 году он был рукоположен во священника к Космо-Дамианской церкви погоста Гвоздня Бронницкого уезда, где и прослужил до дня своего ареста.
Отец Димитрий был арестован 26 ноября 1937 года и заключен в коломенскую тюрьму. Здесь ему было предъявлено обвинение в том, что он произносил проповеди, совершал вокруг храма крестные ходы, а также агитировал против колхозов. Священник отклонил эти обвинения — одни как не содержащие никакого состава преступления, так как действия, в которых его обвиняли, входили в круг его не запрещенных властью пастырских обязанностей, другие, такие, как агитация против колхозов — как не имевшие места в действительности.
Были допрошены дежурные свидетели, в частности председатель сельсовета. Еще до ареста отца Димитрия ее часто вызывали в НКВД, где подробно расспрашивали о нем, много ли народу ходит в церковь и какого возраста по преимуществу. Представители власти в это время предпринимали усилия, чтобы закрыть храм, но всякий раз наталкивались на сопротивление населения, не желавшего лишаться в селе дома Божия. Прихожане часто приходили к отцу Димитрию домой посоветоваться, как отстоять храм, и власти считали, что виновником упорного отстаивания храма от закрытия является священник. 1937 год стал удобным временем для расправы с ним, и председателя сельсовета вызвали в НКВД для подписания составленной следователем характеристики на священника, которую она из-за страха за свою собственную судьбу подписала.
Тогда же был допрошен бригадир колхоза, который с 1935 года состоял секретным сотрудником НКВД. Прислушиваясь к разговорам и собирая слухи, он доносил о людях в районный отдел НКВД. В храм он не ходил с 1920 года и со священником мог встретиться лишь случайно. Как-то он шел мимо церковного погоста на покос, было это еще до восхода солнца, и столкнулся с отцом Димитрием, который спросил его: «Дядя Сережа, солнце не забыл, откуда всходит?» Эту реплику он понял так, что в колхозе слишком много работают, и как намек на то, что работу в колхозе надо бросать, о чем и сообщил сотрудникам НКВД, а затем подписал изготовленный следователями протокол допроса.
Подобную же характеристику, написанную на священника следователем НКВД, подписал и секретарь сельсовета. Свидетели как на нечто значимое и преступное в воззрениях священника указывали на то, что он утверждал: христианство существует уже две тысячи лет и переживет и колхозы, и советскую власть, в чем явно проявлялось, по их мнению, его неверие в конечное торжество социализма.
После допросов отца Димитрия отправили в Таганскую тюрьму в Москве. 5 декабря 1937 года тройка НКВД приговорила его к десяти годам заключения, и он был отправлен в исправительно-трудовой лагерь Беломорско-Балтийского комбината. 23 декабря он прибыл в Медвежьегорск, где для него начались дни каторжного труда, выдержать которые в течение десяти лет вряд ли было возможно, но на первых порах здоровье позволяло ему выполнять норму.
В 1939 году супруга священника Мария Михайловна направила жалобу в прокуратуру. Она писала: «На предварительном допросе следователем не было предъявлено ему никакого обвинения, не было также и какого-либо обвинительного материала или каких-либо доносов против него. Никакого судебного разбора по данному делу до сего времени не было, и он сам, как и я, не знаем, за что он выслан на десять лет... Прошу вас пересмотреть и установить степень его виновности и законность его ареста и высылки».
Начальник районного отделения НКВД на это ответил, что считает осуждение священника правильным.
В 1940 году, в день праздника Преображения Господня, отец Димитрий послал заявление в управление НКВД по Московской области с просьбой пересмотреть его дело. «Как священник, — писал он, — я обычно в праздничные дни произносил проповеди (как необходимую часть богослужения), в которых разъяснял то или иное событие из Священного Писания: его происхождение и значение с чисто религиозной точки зрения. Крестные ходы устраивались три-четыре раза в год и всегда по просьбе группы верующих, и всегда совершались только вокруг храма, не выходя за пределы положенной черты.
Поскольку совершение богослужения советскими законами не запрещено, следовательно, незапрещенной является и проповедь как часть богослужения, также и крестные ходы. Что касается обвинения в агитации против колхоза, то это обвинение голословно, так как не подтвердилось ни свидетельскими, ни иными какими-либо доказательствами. Вот на основе этого материала я и был осужден тройкой НКВД по Московской области в исправительные трудовые лагеря сроком на десять лет...
Моя вина перед советской властью состоит в том, что я священник и совершал богослужение и другие религиозные обряды, которые советскими законами не запрещены; но это не может служить основанием для моего заключения. В лагерях работаю стахановскими методами, ни одного отказа от работы не имею, ни одного выговора за нарушение лагерной дисциплины у меня нет. Прошу управление НКВД по Московской области мое дело пересмотреть, а также прошу мой десятилетний срок отменить и освободить меня от заключения».
Но и на этот раз священнику было отказано в рассмотрении его просьбы на том основании, что он «новых доводов для вторичного рассмотрения дела не приводит», а его самого отправили этапом в Талажское отделение Кулойлага в Архангельской области.
1942 год. Небольшой каторжный лагпункт. Шла война. Заключенные остались без пропитания — властям было уже не до них. И многих в этих условиях ждала голодная смерть. Отцу Димитрию только что исполнилось пятьдесят восемь лет, из них — девять лет обучения, десять — служба на поприще народного просвещения, двадцать один год — служба пастырем и пять лет заключения. Священник Димитрий Касаткин скончался в Кулойлаге 28 октября 1942 года и был погребен в безвестной могиле.
