Ему достаточно было чуть слукавить, и он остался бы жив. Но он поступил иначе. Этот человек сделал свой выбор, понимая, сколь высока может быть плата за него. О судьбе священника Димитрия Клепинина — статья журнала «Фома».

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть

Допрос

О том, что происходило в тот день, сохранилось несколько свидетельств. Причем одно из них принадлежит... гестаповцу по фамилии Гофман. Он проводил обыск в доме, где находились близкие отца Димитрия, и между делом поделился с ними подробностями случившегося.

...Перед немецким офицером стоял невысокий худощавый человек — невзрачный, с носом картошкой. Сквозь очки в стальной оправе смотрели близорукие, чуть косящие глаза. Обычный штатский, никакой не заговорщик. От него требовалось лишь подтвердить, что к организации «Православное дело» и ко всему «противозаконному», что происходило у матери Марии (Скобцовой) на улице Лурмель, он отношения не имеет... Немец намекал, что отпустит арестованного, если тот пообещает не помогать неблагонадежным. Но священник молчал.

— Объясните, ради кого вы стараетесь?! — не выдержал гестаповец. — Ради этих... евреев?!

Тогда отец Димитрий взял в руки свой наперсный крест:

— А об Этом еврее вы слыхали?..

И тут же получил удар кулаком в лицо. Но не шелохнулся, лишь прошептал разбитыми губами:

— Если вы меня освободите, я буду делать то же, что и раньше.

— Что ж, вы сами себя погубили.

Гестаповец вышел, и охрана принялась жестоко избивать священника. Участь его была решена — концлагерь.

В тени матери Марии

Священник Димитрий Клепинин не был ни ученым-богословом, ни ярким проповедником. После него остались только дневники, письма и немногочисленные воспоминания — в основном в связи со знаменитой монахиней Марией. Мать Мария (Скобцова) — героиня французского Сопротивления, которая организовала на парижской улице Лурмель приют для бедняков и русских эмигрантов, а во время фашистской оккупации — для тех, кого преследовали оккупанты, в первую очередь для евреев. Спасшая многих людей, сама она приняла мученическую смерть в концлагере.

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Монахиня Мария (Скобцова)

Но свой ежедневный подвиг мать Мария совершала не одна. Рядом с ней самоотверженно трудились ее единомышленники. И скромный пастырь Димитрий Клепинин был одним из них.

Слабый мальчик

В 1904 году в семье известного архитектора Андрея Николаевича Клепинина и его жены, педагога Софьи Александровны, двоюродной сестры известной поэтессы Зинаиды Гиппиус, родился третий ребенок — сын Дима. Крестным отцом мальчика стал знаменитый писатель Дмитрий Мережковский.

Клепинины жили в Пятигорске. Целебный воздух, благоприятный климат, горы... Но Дима рос слабым и болезненным. Ему не было и года, когда он перенес тяжелейшее воспаление легких. Полностью он так и не оправился — рос хилым, отставал от ровесников в физическом развитии, казался беспомощным… и при этом испытывал острое чувство сострадания ко всем слабым и обиженным, любил животных, был очень честным и смелым. А кроме того, обладал тонким чувством юмора, и те, кто сходились с ним ближе, скоро проникались к нему симпатией.

Семья у Димы была набожной. Софья Александровна читала детям Евангелие, писала тексты молитв. А когда они перебрались в Одессу, открыла там школу, где сама преподавала Закон Божий. Она была мировым судьей, помогала бедным… Дима был очень привязан к маме.

Расставание с Россией

В 1919 году Одессу заняла белая армия, и Дмитрий пошел служить матросом на торговый пароход. А когда его семья переехала в Турцию — подальше от гражданской войны, — поступил в Константинополе в американский колледж.

В 1921-м Клепинины перебрались в Сербию. Вместе с другими русскими семьями поселились в окрестностях Белграда. В их большом доме проходили собрания православного студенческого кружка, и Дима вместе с кружковцами часто ездил в Ново-Хоповский монастырь. Это утверждало его в вере.

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Монастырь Ново-Хопово в 2006 году. Фото: 7nebons // CC BY-SA 3.0

Как писала Анна Гиппиус, сестра известной поэтессы, «он нашел среди этой молодежи ту подлинную церковную среду, которую его душа, вероятно, уже давно инстинктивно искала и в которой произошла его настоящая и уже окончательная встреча с Церковью».

У могилы матери

Февраль 1922-го. Кладбище под Белградом. Дмитрий стоит у могилы внезапно умершей матери, Софьи Александровны, которую он так горячо любил. «Я пришел на могилу моей матери с тяжелым игом житейским, — писал он впоследствии,— и все казалосьтаким запутанным и безысходным, и нашел легкое бремя Христово. Не знаю более счастливого момента моей жизни и благодарю за все, что Бог дал мне перенести. После этого я иначе устроил свою жизнь и легче было отстранить всю запутанность разных обстоятельств...»

Он понял значение страданий, осознал, что всё, на что надеялся в жизни, ушло. И вспомнил слова Спасителя: Приидите ко Мне все труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы. Возьмите иго Мое на себе… и обрящете покой душам вашим. Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть (Мф 11:28–30). Позже Дмитрий вновь и вновь обращался к матери в своих дневниках, разговаривал с ней, просил помощи и укрепления на пути, угодном Богу.

Иная жизнь

В 1925 году в Париже открылся Свято-Сергиевский православный богословский институт. И Дмитрий стал его студентом. Учился под началом протоиерея Сергия Булгакова. Позднее один из руководителей РСХД (Русское студенческое христианское движение) Федор Пьянов писал: «Богословский институт был для отца Дмитрия духовным домом. Хотя он не был богословом в точном смысле слова, тем не менее его духовная связь с отцом Сергием Булгаковым была огромна. Я думаю, он воспринимал отца Сергия не столько как ученого-богослова, но как личность, которая прошла тернистый, скорбный путь, как и вся русская интеллигенция, от марксизма к Церкви. Дмитрий поражался его огромным творческим даром».

После Богословского института Дмитрий окончил еще Богословскую семинарию в Нью-Йорке, а потом в Чехословакии помогал своему духовному отцу протоиерею Сергию Четверикову.

Наконец в 1934-м он вернулся в Париж. Жил на случайные заработки — нанимался чернорабочим, натирал полы, мыл окна... А параллельно служил псаломщиком и руководителем хора в храме Русского студенческого христианского движения, участвовал в летних лагерях и съездах движения.

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Мемориальная доска на доме 77 по улице Лурмель в Париже — в память о матери Марии и отце Димитрии — открыта 9 февраля 2003 года, через 60 лет после ареста.

Большое влияние на Дмитрия оказал митрополит Евлогий (Георгиевский). Во многом благодаря ему Клепинин пришел к мысли о священстве.

Но для принятия сана ему нужно было найти невесту. Застенчивому молодому человеку в этом деликатном деле помогали все знакомые, родственники — вся парижская православная среда. Наконец на одном из съездов РСХД Дмитрий встретил Тамару Баймакову, секретаря движения и корреспондента «Вестника» в Риге. Они были знакомы еще до его отъезда в Америку. Как свидетельствует митрополит Евлогий, «мы все хорошо знали и сердечно любили супругу Дмитрия Тамару Федоровну за ее золотое сердце, которое она отдала своему мужу, создала ему тихий семейный очаг, дала двух прекрасных деток и вообще пошла с ним нога в ногу по всему жизненному пути, по пути пастырства и, наконец, по страдальческому пути, так трагически закончившемуся. А какие чудные письма писал он ей из своего заточения, как утешал ее, как нуждался в молитве. Да, несомненно, она скрасила его одинокую жизнь и в самом заточении, и, умирая, он благословлял ее имя и ей поручал двух своих малюток».

Дмитрий и Тамара повенчались в 1937-м в церкви Сергия Радонежского в городке Коломбель в Нормандии. И тогда же митрополит Евлогий рукоположил Дмитрия в дьяконы, а вскоре и в священники.

А в1938-ом у Клепининых родилась дочь Елена.

Пастырь с улицы Лурмель

С осени 1939 года отец Димитрий служил настоятелем церкви Покрова Пресвятой Богородицы при общежитии матери Марии — того самого легендарного приюта на улице Лурмель, где находили помощь и поддержку обнищавшие русские эмигранты. Клепинины и сами жили при общежитии.

В 1942-м в семье появился второй ребенок — сын Павел.

Добрый мягкий пастырь полюбился прихожанам Лурмеля. Но вся мягкость его исчезала, когда вопрос касался Христовой Истины. Отец Димитрий становился непоколебимым. Это очень сблизило его и мать Марию. Батюшка не только крестил, венчал, отпевал, исповедовал и причащал, но и — вместе с матерью Марией — помогал психически больным людям, забытым или по недоразумению очутившимся в психиатрических лечебницах, и окормлял своих духовных детей, которых у него было множество...

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
В 2004 году отец Димитрий был прославлен Константинопольским Патриархатом в лике святых. Архиепископ Парижа кардинал Жан-Мари Люстинже объявил, что Католическая Церковь тоже будет почитать мучеников Лурмеля, в том числе Дмитрия Клепинина, как святых и покровителей Франции.

В те тяжелые годы в Париже часто кого-то хоронили. В основном бедняков. Отец Димитрий, сам болезненный и слабый, то и дело выезжал на кладбища, иногда по три-четыре раза в день. Для нищих похороны были бесплатные. «Наша церковь превращается в кладбищенскую, — говорила мать Мария, — почти каждый день — похороны».

Убежище

В июне 1940 года в Париж вошли фашисты. Многие русские вместе с другими иностранцами, не имевшими французского паспорта, оказались в лагере для интернированных Руалье близ Компьеня. И комитет помощи заключенным, организованный на улице Лурмель, стал отправлять им продуктовые посылки. Отец Димитрий благословлял эти отправки и регулярно служил молебны о спасении России.

К июлю 1942-го, когда Холокост во Франции вступил в кульминационную фазу, свидетельство о крещении превратилось для евреев в «охранную грамоту», спасающую жизнь. И отец Димитрий начал выдавать им такие свидетельства, утверждая, что Сам Спаситель поступил бы так же. Батюшка создал картотеку, куда внес сведения о восьми десятках новых «прихожан». Среди них он выделял две категории: одним «охранная грамота» была нужна формально — им он выдавал свидетельство о принадлежности к лурмельскому приходу, другие действительно хотели принять православную веру — их отец Димитрий готовил к таинству Крещения.

Когда же из епархиального управления в Лурмель пришло требование предоставить список новокрещеных, начиная с 1940 года, отец Димитрий ответил: «Все те, которые, — независимо от внешних побуждений, — приняли у меня крещение, тем самым являются моими духовными детьми и находятся под моей прямой опекой. Ваш запрос мог быть вызван исключительно давлением извне и продиктован Вам по соображениям полицейского характера. Ввиду этого я вынужден отказаться дать запрашиваемые сведения».

Между тем гонения на евреев переросли в планомерное уничтожение. Теперь им нужны были не бумаги, а убежища. Мать Мария со своими помощниками прятала несчастных на улице Лурмель — в общежитии, в часовне... Отец Димитрий уступил еврейскому семейству свою комнату: «Эти несчастные — мои духовные дети. Церковь во все времена была убежищем для жертв варварства».

Последняя литургия на свободе

Долго оставаться незамеченным это, естественно, не могло. 8 февраля 1943 года в приют нагрянуло гестапо. В кармане сына матери Марии, Юрия Скобцова, нашли записку женщины-еврейки, которой Юра носил еду. Письмо было на имя отца Димитрия. В нем была просьба выписать удостоверение о крещении.

Фашисты отобрали у батюшки удостоверение личности, велев на следующее утро явиться в гестапо. Юру забрали в качестве заложника: «Освободим, когда явится мать!» (Матери Марии в тот день в Париже не было.)

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Солдаты Вермахта в Париже

На следующий день, понимая, что ему уже не вернуться, отец Димитрий отслужил литургию — последнюю на свободе — и отправился в гестапо. А дальше — четыре часа допроса. И то самое предложение: «Пообещайте, что не станете помогать евреям — отпустим».

А на улице Лурмель арестовывали все новых и новых подозреваемых, в том числе и душевнобольных, которым мать Мария и отец Димитрий давали работу. «Православное дело» было ликвидировано. Но Тамаре, супруге Клепинина, с шестимесячным сыном и четырехлетней дочерью удалось бежать и скрыться в предместье Парижа.

В Компьене

...По лагерному плацу идет сутулый худой человек в очках. К нему подходит один из заключенных и протягивает... луковицу! Удача! Заключенные голодают, в поисках пропитания роются в очистках, а тут такой подарок! Священник рассеянно берет луковицу, благодарно кивает. Соседи по бараку оживляются: луковицу можно бросить в воду с картофельной шелухой — будет суп! Но их планам не суждено сбыться. Возле священника оказывается студент-серб — грязный, изможденный: сербы особенно голодали в лагере. И батюшка, ни секунды не задумываясь, протягивает ему луковицу. Серб хватает подарок и, не веря своему счастью, убегает. Товарищи хмуро смотрят на священника, а тот счастливо улыбается — он очень доволен тем, что только что сделал...

Когда разрешили передавать узникам посылки, отец Димитрий все, что получал от жены и близких, тут же раздавал другим. Свой барак он превратил в церковь: к кроватям заключенные прислонили доски от столов, соорудив самодельный иконостас. Жена передала отцу Димитрию антиминс, и он получил возможность совершать богослужения. Он готовил Юру Скобцова, попавшего в тот же лагерь, к принятию сана, каждый день служил литургию и вечерню или всенощную. И очень переживал, что не может воздействовать на советскую молодежь — к общим молитвам пленные из СССР долго были равнодушны. Но со временем батюшке все же удалось привлечь некоторых из них к участию в богослужениях.

В лагере отец Димитрий не расставался с Библией — читал ее ночи напролет. Он даже организовал кружок по изучению жизни Иисуса Христа, Писания и богослужений.

А тем временем друзья священника хлопотали за него на воле. И не без успеха: немец пастор Петер, который, с одной стороны, благоволил к православным, с другой — имел достаточное влияние на оккупантов, пообещал замолвить за него словечко. При одном условии: требовалось, чтобы отец Димитрий заявил, что его деятельность в доме матери Марии ограничивалась лишь обязанностями священника.

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Вид на лагерь с вышки

Но ответ отца Димитрия расстроил его друзей: «В хлопотах обо мне ни в коем случае не надо отмежевывать меня от “Православного дела”. Это бросает тень на него. Это как бы соглашение с обвинениями... Мы все равно несем ответственность и одинаково ни в чем не виноваты».

В Доре

В декабре 1943 года узников перевели в концлагерь Бухенвальд, а оттуда — в подземный лагерь смерти Миттельбау-Дора. Там на подземных заводах без света и практически без воздуха голодные рабы делали для фашистов ракеты «Фау-2» — даже работа на бухенвальдских каменоломнях казалась на этом фоне курортом.

В Доре под землей работали, под землей же и спали. В 1944 году из 1000 человек через 2–3 недели оставались в живых 200. Впрочем, «живыми» их назвать можно было с натяжкой — больные, истощенные, немногие из них могли протянуть потом больше месяца...

И без того слабое здоровье отца Димитрия в Доре совсем пошатнулось. Но он продолжал поддерживать павших духом товарищей. Ему полагалась нашивка с буквой F, дававшая послабления заключенным французам. Но Клепинин эту нашивку сорвал и заменил ее знаком, выдававшимся советским заключенным, — он хотел разделить их участь.

Выглядел священник так плохо, что его бригадир обратился к начальнику-немцу:

— Дайте этому старику работу полегче! С такой тяжелой он не справится.

Начальник оглядел Клепинина, кивнул, но в последний момент поинтересовался:

— Сколько тебе лет?

И опять у отца Димитрия был шанс: назови он любой возраст — 65, 70, 75 лет, — поверили бы и дали послабление. Но священник честно сказал:

— Тридцать девять.

— Ну какой же он старик! — усмехнулся начальник, и послал отца Димитрия таскать неподъемные плиты.

Смерть

Мучительна была работа, но еще страшнее многочасовые переклички на ледяных сквозняках. Во время одной из них отец Димитрий простудился и тяжело заболел плевритом. Юрий Казачкин, входивший в группу «Православное дело» и тоже попавший в Дору, добился, чтобы Клепинина перевели в помещение для освобожденных от работы по болезни. Через несколько дней он смог навестить там отца Димитрия. Священник умирал. 8 февраля 1944 года Казачкин принес ему открытку, чтобы тот мог черкнуть пару строк близким, но Клепинин уже не мог ни говорить, ни писать.

Через день отец Димитрий скончался.

«Гестаповец сказал ему: «Вы сами себя погубили!» — история православного священника, который обрек себя на смерть
Аллея Праведников в саду Яд Вашем, мемориала Катастрофы (Холокоста) на окраине Иерусалима, — в память тех, кто помогал евреям во времена жесточайшего геноцида полувековой давности. Среди них монахиня Мария (Скобцова) и священник Димитрий Клепинин.

***

Когда исполнилось ровно 40 лет со дня смерти отца Димитрия, его дочь Елена, которая и сегодня живет в Париже, записала такое воспоминание о нем:

«Отец играет со мной, у нас в комнате он стоит на табуретке, он мне кажется гигантом, с его рук спускается белая птица из бумаги, которую он для меня смастерил. Я долго была уверена, что все “папы” — священники, и рассказала однажды сказку, где птенчик летит за своим папой и клювом тащит его за рясу домой!

И вот удивительное явление: воспитанная в церковной среде, окруженная друзьями отца, священниками (как отец Никон, будущий епископ), псаломщиками (как Алексей Бабаджан), регентами (как Федор Паторжинский), хористами, прихожанами нашего прихода; впитав все божественное как естественное течение от Отца Вседержителя через отца-служителя, я восприняла его смерть как непосредственное возвращение в лоно Отца, в рай. Меня больше взволновало горе мамы, чем отсутствие папы. Вышло так, как будто он остался навсегда в алтаре и не выходит к своей пастве, но это не грустно. Ведь он там, где Бог, и продолжает Ему служить.

Выходило так, что все прихожане и наша родня разделяли мое мнение. Все вспоминали его с такой любовью, с такой благодарностью, что грусть их была легка, как наша скорбь по распятому Христу, о Котором мы знаем, что Он воскрес».

6
0
Сохранить
Поделиться: