Красивая женщина с безупречными манерами и органическим неприятием хамства. Заботливая жена, мама и бабушка. А еще — генерал-майор милиции, депутат Государственной думы, ученый, общественный деятель, обладающий обостренным чувством гражданского долга. Наш разговор с ней — о профессии, вере, чести и законе о полиции.
Татьяна Москалькова,
генерал-майор милиции, заместитель председателя Комитета Государственной думы по делам СНГ и связям с соотечественниками, доктор философских и юридических наук, Заслуженный юрист Российской Федерации. Родилась 30 мая 1955 года в Витебске. Окончила Всесоюзный юридический заочный институт. 20 лет служит в органах внутренних дел, прошла путь от рядового референта до первого заместителя начальника Правового департамента МВД РФ.
Награждена многими ведомственными наградами, в том числе огнестрельным оружием, орденом Почета, орденом Святой равноапостольной княгини Ольги, грамотой Патриарха. Замужем, воспитывает дочь.
Вера и Уголовный кодекс
— Татьяна Николаевна, каково было Вам, верующему человеку, работать в советской правохранительной системе? Приходилось ли вставать перед дилеммой: поступить по закону или по совести?
— Я 10 лет, с 1974 по 1984 год, работала в отделе помилования Президиума Верховного Совета РСФСР, а там от сотрудников как раз и требовалось по совести оценить человека, то есть посмотреть на него с той стороны, с какой безличный закон иногда этого сделать не может. В справке, которую мы готовили на комиссию по помилованию, нужно было написать и о своем понимании сути происходящего, посмотреть на всё через призму высшего закона — закона нравственности. Работая над таким документами, мы выходили за рамки сухой юридической оценки поступка осужденного, смотрели, как складывалась его судьба, что случилось с его семьей, каково его отношение к совершенному преступлению. Мы учитывали поведение, желание искупить вину, характеристики из мест заключения, старались понять, насколько готов человек к жизни в обществе, не озлобился ли он на мир, не потерял ли человеческого облика.
— Разумеется, при этом очень важно, какие люди давали заключение о помиловании, каковы были их представления о хорошем и плохом...
— Конечно. Мне повезло, что многие годы отдел помилования возглавлял Семен Тимофеевич Коровин — фронтовик, немало повидавший в жизни, но сумевший не очерстветь и сохранить человечность и сострадание к людям. Он был для меня не только начальником, но и учителем, другом, духовным наставником. Он не уставал повторять, что для сотрудника такого отдела не могут быть пустыми слова честь, милосердие, справедливость. Представления об этих понятиях формируются в первую очередь в семье. Мой папа был офицером ВДВ. Он видел свое предназначение в служении Родине, наверное, потому спокойной работе в Генеральном штабе предпочел службу в воинской части, выполнявшей боевые задачи на дальних рубежах Родины.
Мама была настоящей женой офицера, всюду следовала за отцом, благодаря ей в доме всегда царил уют и атмосфера взаимопонимания.
Но самое большое влияние на мой характер, отношение к жизни оказал мой старший брат Владимир. Его жизненным кредо всегда остается девиз: «Поступай с другими так, как ты хотел бы, чтобы поступали с тобой».
Папа считал, что мужчина должен расти защитником Отчизны, поэтому, когда брату исполнилось 10 лет, отдал его в Уссурийское суворовское училище. Из сохранившейся переписки тех лет я знаю, как тяжело Володя переносил разлуку с домом, как остро переживал, что не приспособлен к новой жизни. Но годы в училище не только сформировали и закалили его характер, он обрел там преданных друзей, которые со временем стали и моими друзьями.
Он не очерствел душой и через годы пронес большую любовь к людям. Я никогда не слышала, чтобы он кого-то осуждал, о ком-то говорил плохо. Он всегда исповедовал библейскую заповедь: «Не суди, да не судим будешь! Кто я, человек, чтобы судить других?!» Глядя на брата, я училась примиряться с поступками других людей и прощать их.
— Вы сказали, что росли в офицерской семье. А в советское время это чаще всего значило полный запрет на упоминание Церкви. Как же Вы пришли к вере?
— Действительно, мой отец был офицером, а значит обязательно партийным, коммунистом. Но Церковь никто из нас не отвергал. К тому же обе мои бабушки были верующими. Они главным образом и занимались моим православным воспитанием и просвещением. И тогда пришло понимание, что Бог внутри нас, а не только в храме, что Бог — это все наше мироздание, и ты в нем не песчинка, а творец добра. Родители словами и делами всегда воспитывали нас в духе библейских заповедей.
В церкви я впервые оказалась в семнадцать лет. Работала я тогда в центре Москвы. Кругом были большие и маленькие храмы, и однажды я зашла в один из них. Я не знала ни значения праздников, ни имен святых, ни молитв, но меня поразила и очаровала таинственная, светлая и чистая атмосфера в храме. Постепенно стала узнавать названия икон, читать жития святых, вникать в службу.
У каждого на пути к вере наверняка были свои судьбоносные встречи. Моя случилась в начале восьмидесятых годов. У меня была аллергия, и кто-то из знакомых отправил меня к деревенской бабушке, которая хорошо разбиралась в целебных травах. Она дала мне разные сборы и рекомендации по лечению, а потом спросила: «Ты же крещеная?» Получив отрицательный ответ, она вдруг сказала: «Так тебе же ничего не поможет! Нужно чтобы душа и тело были в гармонии, тогда только лечение возможно». Помню, как я удивилась ее словам, как в разговорах с ней я неожиданно открыла для себя, что кроме видимой жизни есть невидимая. Такие понятия для нас — детей социализма — были тогда недоступны.
— Но, насколько я знаю, Вы даже в своей научной деятельности обращались к вопросам веры...
— Действительно, через несколько лет после этой истории, уже будучи аспиранткой Института государства и права Академии наук СССР и работая над кандидатской диссертацией на тему «Уважение к чести и достоинству личности как принцип уголовного процесса», я поняла, что постичь основы права невозможно без познания морально-нравственных ценностей.
Тогда я и начала глубоко и серьезно изучать религиозную литературу, стала чаще встречаться и беседовать с православными священниками.
Дело в том, что наука предполагает принципиально иной принцип познания действительности. В науке любой довод и вывод надо доказывать. А в религии, в моем понимании, все скорее аксиоматично: «Бог есть, потому что Он есть!». В своей научной деятельности мне не раз пришлось обращаться к событиям, описанным в Евангелии. Работая над докторской диссертацией («Нравственные основы уголовного процесса»), я погружалась в богословские труды всё глубже и глубже. И постепенно осознанно обретала веру. Мои родители, брат, духовник протоиерей Иоанн Вавилов всячески поддерживали меня, наставляли и укрепляли меня на этом пути.
Вот так и получилось, что, научно занимаясь нравственным измерением уголовного процесса, я столкнулась с вопросом: что лежит в основе справедливости, достойного отношения к личности? И постепенно я поняла, что никакие нравственные ценности не могут быть жизнеспособными, не могут изменить жизнь человека, если основаны они не на вере в Бога.
Дело чести
— Как получилось, что Вы выбрали такую непростую для женщины профессию?
— После окончания школы я никак не могла определиться, кем стать — юристом или журналистом. В это самое время была убита сестра одного из близких друзей брата. Расследование ее убийства наши семьи переживали очень остро, мы видели, что оно идет с трудом, дело то прекращалось, то возобновлялось вновь (одним из обвиняемых был сын прокурора). Но в конце концов суд вынес виновным справедливый приговор. А я увидела цену этой справедливости и осознала значение правосудия в жизни человека. И решила поступать в юридический институт. Вскоре я пошла работать в Инюрколлегию, а позже — в отдел помилования Президиума Верховного Совета РСФСР. В 1984 году по комсомольскому призыву я перешла в юридическое подразделение МВД и там занималась в том числе подготовкой материалов к помилованию, а главное — законотворчеством.
— Читая интервью с Вами, понимаешь, что честь, достоинство сотрудника милиции — для Вас понятия очень важные. Но вот сегодня по отношению к милиции, к сожалению, не так часто можно услышать эти слова...
— Действительно, в медийном пространстве создан крайне негативный образ милиционера. Возможно, серьезные поводы для этого на самом деле есть. Но я ответственно заявляю, что подавляющее число сотрудников милиции сегодня добросовестно выполняют свой долг. Проблема в том, что даже многочисленные подвиги и героические поступки милиционеров мало интересуют СМИ.
— Однако если говорить не о личности отдельных милиционеров, а о системе МВД в целом, то вряд ли с уверенностью можно сказать, что все хорошо. Не случайно ведь появилась идея закона «О полиции»?
— Не случайно. И сразу скажу, что у меня позитивное отношение к этому закону. Необходимость перемен в правоохранительных органах назрела давно. С одной стороны, общество не удовлетворено качеством работы милиции, а с другой — сама милиция недовольна своим социальным статусом, низким уровнем заработной платы, огромными очередями на жилье, — всё это мешает ей выполнять свои обязанности. Небольшой пример: когда в середине восьмидесятых годов я пришла на работу в МВД, у меня была зарплата, сопоставимая с зарплатой начальника цеха на производстве. И еще — мощный социальный пакет, который дисциплинировал, заставлял дорожить своей должностью и относиться к работе щепетильно. А сейчас сотрудник органов внутренних дел с десятилетним стажем получает 14 тысяч рублей в месяц! В середине двухтысячных годов произошло полное разрушение социального пакета, «Жилищный кодекс» лишил милиционеров права на социальное жилье из государственного фонда, а накопить деньги для покупки жилья из своей заработной платы они никогда не смогут. Таким образом, разрушилась и антикоррупционная система! А ведь правоохранительные органы несут особую службу, связанную с риском для жизни и здоровья. Ежегодно при исполнении служебных обязанностей более 5 тысяч сотрудников получают ранения и становятся инвалидами, погибают более 400 милиционеров! Их вдовы и сироты получают оскорбительно маленькую пенсию. Бывали случаи, что с гибелью сотрудника его семью, стоявшую в очереди на получение квартиры, вычеркивали из списков, мотивируя это тем, что метраж занимаемой жилплощади на каждого человека увеличился.
Считаю, что в законе можно было более подробно прописать пункты, связанные с социальной защитой и социальными гарантиями. Очень важно, чтобы в дополнении к «Закону о полиции» появились также новые законы, определяющие новый социальный статус работника правоохранительных органов, что позволит нам перейти от набора в милицию к отбору.
— Но достаточно ли для качественных перемен только пунктов о социальном статусе?
— Нет. И поэтому очень важно, что проект закона содержит много нравственных и этических норм, которые раньше содержались в отдельном документе — «Кодексе чести» сотрудника органов внутренних дел. Сейчас они подняты на ранг выше, и будут закреплены в законодательном акте. В том числе и такая норма поведения: не только на службе, но и в быту полицейский должен вести себя высоконравственно, чтобы своим поведением не бросить тень на честь и достоинство полицейского.
Вытащить из бездны
— Вы уже несколько лет особо занимаетесь проблемой наркомании. Почему эта проблема так волнует Вас?
— Да вы просто посмотрите на цифры: ежегодно в нашей стране от передозировки наркотиков умирают более 30 тысяч человек в возрасте от 18 до 30 лет! Количество наркозависимых (только поставленных на официальный учет) выросло за последние 5 лет почти в 5 раз! Это большой преступный бизнес, в котором хорошо отлажена система вовлечения молодежи в употребление наркотиков. Проблема стала настолько глобальной, что давно касается каждого из нас. Наркоманы разрушают не только собственные жизни, они же калечат жизни окружающих! В нашей стране более 100 тысяч преступлений (в том числе 60 тысяч — тяжких) совершаются молодыми людьми в состоянии наркотического опьянения! В моем окружении тоже были люди, в том числе молодые мальчики и девочки, попавшие в сети наркобаронов. Вместе с друзьями я прошла долгий путь борьбы за их спасение: собирали деньги, искали клиники… Я не понаслышке знаю, как сложно в нашей стране извлечь наркомана из бездны забытья и вернуть его к нормальной жизни. Для этого требуются огромнейшие деньги. Наша медицина не спешит спасать население: практически нет бесплатных койко-мест, найти клинику, где можно бесплатно вылечить от наркомании, очень сложно!
Увы, российское законодательство еще и очень лояльно в отношении иностранцев, занимающихся сбытом наркотиков (в основном это гастарбайтеры из ближнего зарубежья, для которых доза — гарантия от безработицы). Я убеждена, что если иностранец попался на незаконном сбыте наркотиков, он должен немедленно выдворяться из страны и дорога в Россию ему должна быть закрыта навсегда! Слава Богу, недавно в первом чтении был принят закон о выдворении иностранцев, привлеченных к административной ответственности за незаконный оборот наркотиков. Думаю, нужно также в случае смерти ребенка от наркотиков законом установить наказание — вплоть до пожизненного заключения — тому, кто вовлек его в употребление наркотиков.
— Вероятно, у проблемы наркомании есть и более глубокие причины. Дело ведь не только в том, почему наркотики продают, но и в том, почему люди их покупают?
— Да, уже много лет наше общество находится в новой системе координат, в которой материальные ценности превалируют над духовными. А поскольку наркотики — один из наиболее доходных видов бизнеса, то я думаю, что наркодельцы вкладывают немалые средства для замалчивания этой темы в СМИ. Да и большинство теле- и радиопередач пропагандируют временные моменты искусственной радости. Но когда в стране из-за кризиса появляется шесть миллионов безработных, которые не знают, как сложится их завтрашний день, когда, окончив школу, молодежь не имеет гарантированного места работы, когда люди из-за подорожания услуг не могут позволить себе сходить на каток, в спортзал, попутешествовать, даже съездить в паломничество — в этой ситуации у людей происходит, без преувеличения, изменение психики. Стремление уйти от действительности начинает определять их мысли и поступки.
— Как Вы считаете, чем Церковь способна помочь в борьбе с наркоманией?
— Уверена, что у Церкви есть множество ресурсов для борьбы с этим злом — как с точки зрения просвещения, так и излечения. Очень хорошо, что в Церкви создано много общин, где наркоманов принимают, где им помогают избавиться от зависимости, и они сами помогают друг другу.
И, конечно, самое важное, что в Церкви воспитывают будущее поколение. При храмах и монастырях появляются церковноприходские, воскресные школы. Например в Толгском монастыре, где я часто бываю, есть постоянно действующая церковноприходская школа, много мастерских, в которых девочки обучаются ремеслу. Они вырезают из липы потрясающие киоты и оклады для икон, вышивают золотом, расписывают храмы, пишут иконы, шьют одежду. И глаза у этих девочек совершенно другие — в них много добра и света. Последний раз я была в Толгском монастыре на праздновании тысячелетия Ярославля. Ожидая приезда Патриарха Кирилла, сестры трудились, как пчелки. Они много работали и устали. Я заметила это и сказала, а в ответ: «Да что вы! Это святая усталость!». Их глаза светятся счастьем, у них установка на радость и доброту друг к другу. Невозможно представить, что воспитанные здесь дети в будущем попадутся на удочку наркоторговцам.
Фото из архива Татьяны Москальковой
