ФАТУМ, ОН ЖЕ РОК

Фатум человеческой истории состоит в том, что когда человечество стоит перед выбором, оно безошибочно выбирает ложный путь. Действие же Промысла Божия при этом выражается в том, что ложные пути каким-то не вполне понятным (а если правду сказать, то вполне непонятным) нам образом не ведут в пропасть, а отводят от нее. Получается какая-то высшая география, высшая геометрия, высшая топология и вообще высшее все что хотите. Впрочем, неудивительно — у Бога все высшее. Как представляется, благое действие Промысла Божия проявляется, в частности, и в области культуры, хотя множество ее деятелей утверждает, что все ровно наоборот.

Как приятно утверждать себя в том, что в мире, исполненном вражды, ты — на правой стороне.

До того приятно, что неохота вылезти из комфортных ощущений и задать себе простые вопросы:

Действительно ли мир преисполнен вражды настолько, что без нее — ну никак?

Действительно ли та сторона, на которой ты, — правая?

И даже если это так, то по праву ли ты пребываешь на этой стороне?

Итак,

Да, именно так у нас обстоят дела в падшем міре. А это значит, что у нас есть возможности преисполнять его миром (блаженны миротворцы...). И увы, умножать в нем вражду мы тоже можем.

А может, не надо? То есть умножать вражду?

Давайте посмотрим правде в глаза.

Мы привычно вздыхаем о том, что мир нам достался какой-то неуютный, падший, и совершенно походя продуцируем воздыхания на тему, что-де мол куда Бог смотрит, не отдавая себе отчета в том, что это во-первых невежливо, а во-вторых несправедливо. Потому что Господь спас мир на Кресте. А мы сами, подстрекаемые князем мира сего, вносим в этот спасенный мир вражду и разделение.

Не будем сейчас говорить — только вспомним на минуточку — о том, какой удельный вес в сознании среднего человека и — увы! — среднего христианина занимают враждебные чувства к другим народам, странам, религиям, к начальникам и подчиненным, к велосипедистам, соседям, собакам и кошкам, да что уж там, — к родным и знакомым.

Наш разговор о другом. О культуре. Но такова уж эта зараза, что и культурные воззрения, вкусы и пристрастия человека во многом обусловлены не любовью, а враждой.

Вот пакет привычных мнений, — настолько привычных, что их смело можно отнести к числу прописных истин, игнорируя то, что над подобными «перлами мудрости» так здорово потешался в свое время не слишком уж склонный к юмору Гюстав Флобер (1):

рок-культура — это контркультура, а контркультура враждебна собственно культуре, упадочна, деструктивна, способствует всеобщему одичанию и падению нравов. И еще художественно ущербна.

Уфф.

Вообще-то не впервой.

Скорбный аспект истории музыки

Основоположник инструментализма современной музыки (и еще многого чего) Клаудио Монтеверди (1567-1643) отнюдь не был восхваляем при жизни, а скорее наоборот; должное ему воздали уже в ХХ веке. Георг Фридрих Гендель в XVIII веке уехал из своей Германии от греха подальше в Англию. Всеобщее падение нравов и гибель человечества были возвещены в самом начале XIX века в связи с изобретением предельно безнравственного танца — вальса. Далее они провозглашались с завидным постоянством и с регулярностью, свойственной разве что эсхатологическим сектам. Ну, разумеется, культуру разрушили Бетховен, Вагнер, танго, Равель, Онеггер, фокстрот, додекафонисты(2), Шостакович (по мнению тт. Сталина и Жданова) и т. д. Кстати говоря, Вагнера ругали-ругали и вроде бы сами того не заметили, как модифицировали «под него» оркестровые инструменты.

Но всего этого для гибели человечества оказалось недостаточно. И вот, сначала появились «какие-то негры» с трубами, в том числе странно изогнутыми (то, что такую трубу — саксофон — изобрел потомок достойнейшего мейстерзингера Ганса Сакса, в расчет никак не принималось), а потом и хуже того: лохматые-волосатые и подозрительно веселые молодые люди с гитарами «под током». То и другое было громко и ритмично. Что и вызывало страшное раздражение; почему-то утверждалось, что это приносит непоправимый вред здоровью.

Не знаю, не заметила. Скорее наоборот. Очевидно, все зависит от того, на что настраиваешься.

Кстати, поскольку шквал неприятия обрушивается и на джаз, и на рок, мне пришлось рассматривать, как отражаются во мнениях музыколюбивой общественности оба эти направления. Взявшись писать про рок (3), я обратилась к джазу просто потому что их объединяет отторжение тех, кто видит свою культурную идентичность в противопоставлении и враждебности. И еще потому, что они легко и свободно — можно сказать, что и радостно и непринужденно — врастают в мировую культуру.

Сравнение — не враждебность

Но вот что у меня получилось. Как-то априорно считается, что сторонники классической культуры — люди культурные, а сторонники не-классической культуры — некультурные. Утверждается это обычно так же безапелляционно (и если честно, так же бессодержательно), как нечто аналогичное проделано в «арии» товарища Сталина в гениальной шутке Шостаковича «Формалистический раек». В мотиве угадывается «Сулико»:

Товарищи! Реалистическую музыку пишут народные композиторы,

а формалистическую музыку пишут антинародные композиторы.

Далее это объясняется тем, что антинародные композиторы не могут писать реалистическую музыку.

Тогда можно ожидать, что культурные люди знают, против чего они выступают. Я так и думала. Но результаты нескольких опросов показали, что ошибалась.

Простейший вопрос: «На чем играл Армстронг?» вызвал несколько неожиданные для меня результаты (опрошено было человек 25).

Один высокомерно спросил, кто это такой (4).

Один сказал: «На рояле». Здесь все понятно: черный музыкант, белый рояль, обычная гламурная картинка. То есть слышал об Армстронге, но не его самого.

Подавляющее большинство радостно говорили: «На саксофоне». Тоже понятно: где джаз, там и саксофон. Опять-таки не слышали или не умеют различать звуки инструментов, потому что Луи «Сачмо» Армстронг играл на трубе. Два человека это знали.

А ведь он был из числа величайших музыкантов ХХ века и хоронили его как национального героя.

Как-то я спросила серьезного человека, почему «Караван» Эллингтона — это джаз, а «Болеро» Равеля — нет. И получила ответ: потому что не соответствует канонам джаза. Спросив же, каковы эти каноны, получила в ответ молчание.

Начала конвергенции

Тут возникает юмористический момент: лет 20 назад «Наутилус» использовал равелевский барабан из «Болеро» во вступлении к «Отходу на север».

Когда-то была такая шутка среди действительно серьезно знающих музыку: «Джаз — это то, что не умеет играть симфонический оркестр».

С тех пор ситуация изменилась. Научились. И даже при включении некоторых дополнительных инструментов получили симфоджаз. А с другой стороны, был (не знаю, есть ли сейчас) джазовый ансамбль, который играл Баха.

Но и без того нельзя утверждать, что в области академической музыки осуществляется полная незыблемость и ничего не происходит. Еще как происходит! Не только инструменты модифицируются, но и манера исполнения претерпевает изменения. Речь даже не о том, что не слышать нам уже нечеловеческого туше Рихтера, непередаваемую, необъяснимую выразительность исполнения Марии Вениаминовны Юдиной, неповторимо индивидуальное исполнение Нейгауза и Софроницкого... А как во время Второй мировой играли в Америке Первый концерт Чайковского (есть запись)! Ничего похожего на конкурсную «школу беглости»! Это была песнь Европы (и России в первую очередь), не просто побеждающей, но всей своей многовековой историей опровергающей фашизм.

Допустим, ностальгию нужно мужественно преодолеть, уповая на то, что оно еще все будет. Не исключено, что и будет. Но сейчас хорошо обратиться к тому, что есть. А есть новая манера играть барочную музыку по-новому, синкопируя ее и получая нечто совсем иное. Интересно получается, между прочим. И еще можно услышать, например, бетховенскую «Элизу», вроде бы погружаемую в старину и исполняемую не на рояле, а на клавесине. Но это не тот клавесин, к которому мы привыкли в ХХ веке (а привыкли мы в свою очередь отнюдь не к тому, который в XV веке назывался чембало, и не к тому, который звучал в XVII, XVIII, XIX веках). Этот клавесин вовсе не понаслышке знает опять-таки, что такое синкопа, как заострить и ритм, и звучание. Конечно, можно по всему по этому воздевать очи и руки и вопрошать, куда катится мир. А можно и порадоваться тому, что он движется. Что же касается качения, которое почему-то воспринимается как катастрофа, то катящийся камень не обрастает мхом, как гласит очень-очень древняя мудрость. И необходимо признать, что носителями этой мудрости оказались те, кто уже давным-давно взял себе название ROLLING STONES, что и означает катящиеся камни.

Мало кто отдает себе отчет в том, почему Арам Ильич Хачатурян пользовался большой популярностью в Европе и в Америке. Выговорить его фамилию иноземцам было не так-то просто, но они нашли выход: во всем мире его звали Mr Sabre-Dance, г-н Танец-с-Саблями. Потому что его «Танец с саблями» может играть джаз. А «классический» композитор, который в состоянии писать музыку для джаза — это действительно класс.

Но да не обидятся на меня поклонники джаза, если я скажу, что джаз открыл пути к музыкальной свободе в области инструментовки, ритмики, мелодики, а рок довел эту свободу до очень высоких степеней.

Впрочем, кое-какое основание для соединения в один концепт джаза и рока у меня найдется, и это — достаточно авторитетное мнение Джона Леннона, который считал, что рок не умрет потому, что вырос из блюза, ритм-энд-блюза, джаза и кантри, а при таком здоровом происхождении прочность обеспечена. Он же заметил, что в виде рока продолжается фолк-музыка, и чем дальше, тем более справедливой предстает эта мысль.

Думаю, что и другие рокеры против Джона протестовать не будут.

Теперь всё больше про рок

В самом деле, в рамках рока возможно практически все.

С одной стороны, рок-хиты могут исполнять и симфонические оркестры, и духовые, и детский хор а капелла, и фольклорные вокальные ансамбли. Здесь воспроизводится афиша московского концерта Лондонского королевского филармонического оркестра, право же, достойная внимания, потому что она свидетельствует, что к симфоджазу присоединился симфонический рок.

Но что нам Лондон, когда вполне наш симфонический оркестр «Глобалис» выступает с программой, в которой играется музыка Виктора Цоя, а солирует на своей великой гитаре Георгий Каспарян!

С другой же стороны — состав инструментов в рок-ансамблях может быть чрезвычайно разнообразным: духовые, клавишные, электронные. Пожалуй, неизменны только три гитары да, естественно, ударные.

Рок демонстрирует все ритмы, на мой взгляд, доведенные до своего совершенства. Рок открыт ко всем музыкальным жанрам и приемам. Даже я, отнюдь не будучи музыковедом, увидела, что в своих композициях Бутусов как минимум дважды (в «Сердце камня» и в «Невесомости») применял принцип пассакалии, древнего вариативного повтора.

Примеч.: Мелодия песни Вячеслава Бутусова «Все, Кто Нес» довольно близко совпадает с фолией (португальский танец, популярный в Европе в XV-XVIII вв.) Винченцо Руффо (XVI в.):

Vincenzo Ruffo — La Gamba In Basso, E Soprano (Album: Altre Follie 1500–1750)

С другой же опять-таки стороны, кто сказал, что классическая музыка обязана быть застывшей? Никогда не забуду, как мой друг-композитор позвал меня послушать его новый опус. Вглядываясь в партитуру, я обнаружила неизвестный значок. Автор пояснил, что здесь нужно ущипнуть рояльную струну, как гитарную. Не очень понятно, кто бы этим мог заняться, но принцип мне понравился.

Однажды, разбираясь с музыкальной энциклопедией, я нашла дивный рисунок: прорись росписи античной вазы с тремя музыкантшами, играющими на арфе, кифаре и лире. И разослала этот рисунок с комментарием, что-де это прообраз рок-ансамбля с его соло-гитарой, ритм-гитарой и бас-гитарой. Было много радости и удовольствия. Кифара была немедленно поименована бас-кифарой, что вызвало сентиментальный вздох: услышим ли мы соло бас-кифары? На что я с упованием ответствовала: да, услышим — в предвечных селениях (имея в виду бутусовский Виргостан). Особо вдумчивым показалось мне замечание о том, что с рокерами античных музыкантш «роднит величественное спокойствие и убедительная простота в движениях, которая выдает цельность натур и пророческую одухотворенность». Наконец, увлекающийся компьютерной графикой и преуспевший в ней В. Бутусов придал этому изображению остросовременный и высокохудожественный вид, в котором мы его и предлагаем читателям.

И никаких барьеров во времени и пространстве. В общем-то это и называется свободой, и именно чувство свободы заставило Бутусова сказать, что «неважно, какую музыку человек любит, важно что он вообще способен любить».

А что касается широты взглядов, то прошу прощения, но к невыгоде любителей классики не могу не привести тезисы обсуждения, стихийно завязавшегося на сайте butusov-art. Кто-то написал, что «Черные птицы» напоминают шубертовского «Лесного царя» — действительно преисполненную ужаса музыку; возникло также сравнение с арией Рене из «Иоланты». Кто-то другой заметил, что да, но это несколько удивительно, потому что лично он отмечал более сходство с Шопеном, нежели с Шубертом (что-то есть от ноктюрнов в «На берегу безымянной реки»). Хотя Шопен более однообразен и повторяется... Вот вам и упертые фанаты, — всем бы меломанам такую широту и непредубежденность.

Не могу достаточно компетентно выступить за или против, но должна также сообщить, что люди, серьезно разбирающиеся в музыке, утверждают порой, что предтечей рока был Вивальди. Но эдак мы слишком далеко зайдем; об этом можно подумать и самостоятельно.

А как же идеология?

Да, да, конечно, найдется достаточное количество людей, которые очень многозначительно будут говорить, что рок — течение идеологическое и что идеология его — «не наша». Таких речей полагается пугаться. Но что если проявить минимум... даже не отваги, а здравого смысла, и спросить: а кто эти «вы?». От чьего лица выступаете? И найдется ли, с вашей точки зрения, в мире что-нибудь неидеологическое? Ведь при желании и под чистку зубов можно такую идеологию подвести...

Очень хочется начать эту, прямо скажем, не слишком красивую тему с прекрасного.

Как-то я придумала себе и ближним такое развлечение: говорила, что сейчас прочту «Песнь несостоявшегося рокера», и читала:

Тучи окутали души людей, тучи над нами плыли,

Да, темный туман окутал умы, а мы мальчишками были.

Наука пела бессмыслицу, искусство — радости тьмы,

Мир устал и состарился, но молоды были мы,

Когда солидные люди, надменные, как всегда,

Развратничали без радости, трусили без стыда.

В жизни разочарованы, смертью уязвлены —

Да, очень, очень состарился мир, когда мы были юны.

Любовь обратилась в гнусный порок, скука грызла умы.

Люди стыдились совести, но не стыдились мы.

Глупы мы были, слабы мы были, но не поддались им,

Когда их темный Ваал покрыл все небо, словно дым.

Мы глупо шутили, нелепо шутили, шумели в поздний час,

Но когда молчали колокола, звенели кубки у нас.

И весело, смело, просто, как птица поет сквозь даль

Сквозь ложь проступала правда и радость — сквозь печаль.

А мы были молоды, знали, что Бог рассеет горький чад,

Что вся Пресвятая Троица в доспехах спустится в ад.

Мы верили в Град Души, мой друг, когда не верили те.

Блаженны, кто не видел и верил в темноте.

Это — повесть о старых годах, о прежнем пекле пустом.

И кроме тебя никто не поймет, почему я вспомнил о том —

О том, как душу хотел погубить темный призрак стыда,

О бесах, что встали превыше звезд и рухнули навсегда.

О сомненьях, которыми мучились все, только не мучились мы.

Кто же поймет, кроме тебя? Кто, если не ты?

Все позади. Мы можем с тобой тихо поговорить

О том, как хорошо стареть и корни в землю пустить.

Нашли мы и Бога, и дом, и жену, нам весело вспоминать,

И я могу спокойно писать, а ты — спокойно читать.

Реакция бывала самая заинтересованная, но наилучшим, на мой взгляд, образом отреагировал самый что ни на есть действующий рокер Вячеслав Бутусов, который спросил:

— А почему «несостоявшегося»?

— А потому что инструментов не было, — отвечала я.

Действительно, этот текст принадлежит Гилберту Кийту Честертону и был опубликован в 1908 г. как пролог к роману «Человек, который был Четвергом» (5).

Так вот, я уверена, что вся идеология рока сосредоточена именно здесь, в балладе великого христианского апологета. Какова же эта идеология?

Привычно говорят, что рок содержит политический протест. Полно, так ли? Что же это за политика, что она годится и для Англии начала ХХ века, и для всего мира в конце этого века и далее? Давайте сопоставим поэзию Честертона с прозой Ильи Кормильцева, выдающегося рок-поэта (и не только), который как-то на заседании Свердловского рок-клуба периода его силы и славы сказал в ответ на обвинения в деструктивности рока (приводится по стенограмме, снятой с видеозаписи):

«Ну, во-первых, я думаю, что пафос разрушения плохих вещей значительно лучше, чем пафос созидания вещей ненужных. И поэтому рок-культура, даже если она призывает разрушать какие-то гадости, в любом случае не так деструктивна, как культура соцреализма, которая призывает созидать гадости. Мы ломаем старый развалившийся сортир. Наверное, это совсем другое действие, чем если мы взрываем Храм Христа Спасителя» (6).

А протест — да, он был и есть. Но только он не политический (то есть не событийный), а бытийный. Это протест против лжи, против лицемерия, против насилия, против воинствующей тупости, против подмены понятий, против грязи и смрада. Короче, против всего того, что делает наш прекрасный спасенный мир преимущественно падшим. И главным образом — против нелюбви.

Естественно при этом услышать о том, что рок сеет пьянство и т. д. Знаете что? Давайте помолимся о упокоении душ Моцарта, Бетховена и Мусоргского. А также о десятках миллионов людей вполне бесталанных, но тем не менее погибших от пороков. И не будем усматривать причинно-следственную связь там, где ее нет.

А лучше подумаем о том, как искусство, порицаемое теми, кто объявляет себя стражами высокой и чистой культуры, непринужденно в нее вливается. Не есть ли это то самое проявление воли Божией о мире, о котором говорилось вначале?

...Некогда диссидент и нонконформист, а ныне признанный классик русской литературы ХХ века Сергей Довлатов писал: «Бессмысленно делить литературу на официальную и подпольную, на русскую и советскую, на литературу метрополии и диаспоры. Существует одна литература — мировая». То же самое можно утверждать о музыке и о культуре как таковой. Но о музыке в особенности, потому что именно она названа универсальным языком.

...А что же рок? Слегка перефразируя уже старинные слова Эта музыка будет вечной, если я заменю батарейки, мы можем, как представляется, утверждать:

Это — музыка. И она будет вечной, как ей и полагается. Насколько бывает вечной музыка. И ведь все дело в том, что бывает: искусство не может умереть, как и человечество.

Не все мы умрем, но все изменимся (1 Кор 15:51).