Уже несколько лет актриса Ольга Остроумова является членом попечительского совета Николо-Берлюковской пустыни, что находится в Ногинском районе Московской области. Однако за такой официальной формулировкой ее должности стоит самое непосредственное участие в деле восстановления обители. Хотя сама Ольга Михайловна против таких «громких», с ее точки зрения, слов. Но разговаривая с Остроумовой, понимаешь — на жизнь пустыни она смотрит не снаружи, а изнутри. И рассказ ее о монастыре напоминает рассказ человека… о своем доме.
Без чего нельзя возродить жизнь в разрушенной обители? Почему жертвовать на восстановление храмов не менее важно, чем на больницы и приюты? Что открывает для себя современный человек, приезжая в монастырь? Ответы на эти вопросы мы попытались найти в беседе с Ольгой Михайловной и игуменом Евмением (Лагутиным), настоятелем Николо-Берлюковской пустыни.
— Ольга Михайловна, чем для Вас так дорога Николо-Берлюковская пустынь?
Ольга Остроумова: Это место я полюбила сразу, как только попала сюда впервые. Помню, моя подруга, режиссер Алла Плоткина, однажды сказала мне: «Ты обязательно должна побывать там!». Казалось бы, что такого особенного может быть в одном из многих российских монастырей? Но когда я приехала в пустынь, поняла, чем была так восхищена Алла. Там словно благодать по земле разлита, по-другому мне и описать трудно! Входишь в монастырские ворота и попадаешь в какой-то другой мир. Мир, в котором ты не ощущаешь себя чужим, ненужным.
Бывает, приедешь в иную обитель и чувствуешь, что священнослужители или монахи как бы отстранены ото всех. Это меня всегда пугало, смущало как-то... А в Николо-Берлюковской пустыни я почувствовала доброжелательность, открытость, расположение со стороны братии. Ну и кроме того, ведь монастырь рождался заново на моих глазах, его судьба стала частью моей судьбы. Я была здесь, когда на храме еще и строительных лесов не было, потом приезжала — появились огороженные дорожки на территории, потом с супругом Валентином Гафтом наблюдали, как поднимали на купол крест. Сегодня здесь обустроены кельи, насажен сад, в огороде помидоры 700-граммовые вырастают!
Игумен Евмений: Я родился в семи километрах от Николо-Берлюковской и с детства видел обитель. Мне тогда не раз думалось: почему ее никто не восстанавливает? Я и предположить не мог, что стану настоятелем Николо-Берлюковской пустыни и начну ее реставрировать... Те монашеские корпуса, которые были построены до революции, сейчас используются психбольницей № 16 города Москва. Большой Троицкий собор занят пищеблоком, в алтаре моют посуду, в храме Василия Великого расположилась администрация больницы, в алтаре сидит женщина — главврач, а храм Всех Святых превращен в больничные палаты. Нам отдали только то, что было в полном разрушении: колокольню, храм Христа Спасителя, в котором даже крыши не было, и небольшой флигелек.
— Наверное, нелегко было все это восстановить...
Ольга Остроумова: Я убеждена, что все получилось сделать потому, что была вера в дело, причем радостная вера. Мне везет, что я встречаю таких людей, как отец Евмений, которые верят именно так — радостно, счастливо, с чувством, что все будет хорошо. И действительно — им дается по этой вере. Часто вспоминаю случившуюся с отцом Евмением историю. В Мытищах для обустройства территории храма, где он тогда служил, нужен был гравий. А где его взять, если ни денег, ни связей? «Хожу, делаю что-то и постоянно прошу Богородицу помочь», — говорил мне тогда отец Евмений. И вот однажды заезжает в ворота храма КамАЗ, и водитель просит батюшку: «Слушай, у меня машина сломалась, с грузом я не доеду. Можно у тебя разгружу?» Грузом оказался гравий, водитель его выгрузил и сказал, что забирать не будет.
Я убеждена, что благодаря такой радостной вере братии монастыря Николо-Берлюковская пустынь никогда не останется без помощи Божией и человеческой.
Игумен Евмений: Кирпичи восстанавливать не так сложно, как духовную культуру монастырской жизни. Раньше столетиями, из поколения в поколение, от старца-монаха к молодому послушнику-келейнику передавались правила жизни монашеской. Сейчас неоткуда их черпать. Современные монахи фактически — основоположники. Мы стараемся опираться на святоотеческую литературу. Но без знания устной традиции, без преемственности поколений очень сложно. Это глобальные трудности. А если брать частности...
Первое, с чем обычно сталкиваются настоятель и насельники, — это бытовые нужды. Ведь приходится начинать практически с нуля. Однажды отец Илий, духовник Оптиной пустыни, спросил: «Вот вы пришли восстанавливать храм или монастырь, с чего начнете?» — «С храма, с территории, с келий», — послышалось в ответ. А он: «С туалета. Ну не по кустам же бегать!» Обязательно нужно решить вопрос, где жить братии — не под открытым же небом! Не менее насущный вопрос: где служить. Монастырь без молитвы восстанавливаться не будет. Все это сложно, но преодолимо: мне уже 15 лет приходится заниматься реставрацией, восстановлением и строительством, и Господь никогда не оставлял и всегда мне помогал, потому я всегда и радостный.
— А в какой помощи монастырь нуждается сегодня?
Ольга Остроумова: Да в любой! Можно, например, привезти и посадить яблоню. Или приехать и сложить каменную стену. Если не получается приехать, то можно просто дать денег — они понадобятся, ведь еще столько надо восстановить. Неважно, физически ты помогаешь, духовно или материально. Это одно и то же. Ведь ты своей душе делаешь благо, жертвуя на храмы, на монастыри. Значит, ты на что-то еще надеешься.
— Но есть люди, которые считают, что, если уж помогать деньгами, то больнице или приюту, а не монастырю…
Ольга Остроумова: Такая логика мне не очень понятна. Конечно, жертвовать больницам и приютам необходимо. Но ведь тот же больной человек может прийти в монастырь — за помощью, за поддержкой, чтобы хоть как-то отдохнуть от суеты и недоброжелательства, которых так много в этом мире. А если вспомнить о духовных болезнях, которым подвержены мы все, то вопрос, ради чего помогать монастырям, и возникать не будет. Да ради нас самих хотя бы! Ведь стоит просто прийти в монастырь, помолиться в храме, искренне попросить чего-то — и человеку становится лучше. Я не знаю, как это «работает», почему Господь устраивает именно так, но у человека действительно наступает просветление.
Игумен Евмений: Телесные, психические и духовные болезни тесно взаимосвязаны. Как показывает моя священническая практика и вся двухтысячелетняя церковная жизнь, мы все страдаем за грехи. И если мы выдираем корень зла, то есть снимаем грех с души человеческой, то возможно и телесное выздоровление. Подтверждение всему сказанному я видел на протяжении семи лет, когда служил в храме при мытищинской Центральной районной больнице, где причащал, исповедовал, соборовал. Один из пациентов больницы — сейчас священник в Томской епархии. А когда я увидел этого человека впервые, у него был отек мозга, врачи считали его безнадежным и перевели умирать в «палату смертников». У него оставался последний шанс — обратиться к Богу. Он стал исповедоваться, причащаться. Выписавшись из больницы, этот человек оставил свою прежнюю деятельность в музыкальном бизнесе и стал священником… Без лечения духовного не получится лечения телесного.
— А почему обязательно ехать в монастырь? Бога ведь можно найти и в храме на соседней улице…
Ольга Остроумова: Можно и не ехать. Но если раз ты там побывал, такого вопроса уже не возникнет. Монастырь — это пядь земли русской. Там ощущаешь себя частью, звеном неразрывной цепочки, идущей от предков до потомков. Там прикасаешься к чему-то дающему надежду на то, что ты не совсем пал, что ты еще можешь восстать, надежду на будущую жизнь. В быту ты можешь думать иногда: я что-то значу. А вот когда приезжаешь в монастырь, заходишь в храм, понимаешь, что ты малость перед Богом...
Игумен Евмений: Храм — дом Божий, но размеры его ограничены. Человек, входя в ограду любой церкви, ощущает себя как бы совершенно на другой территории. Вошел за ограду храма — и как-то на душе потише стало, благодать ощутилась, вышел — и уже мысли побежали суетные. Территория монастыря — это большое поселение, со своим хозяйством, со своей жизнью, со своими заботами. И человек, пришедший в монастырь, словно попадает в поток православной жизни. Если храм — это источник, то монастырь можно сравнить с рекой.
— Но ведь из этого мира люди вновь возвращаются в свою жизнь — с суетой, заботами и тревогами...
Ольга Остроумова: В стенах монастыря в тебе свершается нечто необычайно мощное, словно землетрясение! Главное — суметь удержать это состояние как можно дольше. Если получится, то суетный мир не сможет задавить тебя — ты будешь более терпимым к окружающим, внимательным к близким… А вообще, знаете, монастырь можно назвать микрокосмосом, маленькой моделью жизни. Ведь что в его стенах? Труд, о душе заботятся, друг к другу относятся так, как мы бы хотели, чтобы и за его стенами относились. Конечно, бывает по-разному, все-таки и там — люди. Но жизнь они, тем не менее, стараются строить, опираясь на идеал. Поэтому в нее и хочется окунуться. И сначала ты даже не представляешь, сколько шелухи с тебя там слетит. Даже если в следующий раз долго не сможешь выбраться в монастырь из-за повседневных забот, ты знаешь, что все, прочувствованное в обители, осталось в тебе...
— А правильно ли сегодня многие люди подходят к поездкам в монастырь? Ведь раньше паломничество в обители было сопряжено с преодолением трудностей, люди пешком шли к святыням. А сейчас, когда расстояния сократились, все больше развивается «паломнический туризм», где все тебе на тарелочке подносят...
Ольга Остроумова: Да пусть сначала будет туризм! Для того чтобы пройти тысячу миль, надо сделать первый шаг. Все равно такая поездка, пусть с экскурсией, пусть «за компанию», не может не затронуть души человека, а душа просит у нас одного: красоты, сострадания и высоты духа. И человек в следующий раз приедет уже более осознанно. Я не видела ни одного монастыря, в котором было бы плохо. Были мы, например, в Свято-Успенском Пюхтицком ставропигиальном женском монастыре города Когалыма в Западной Сибири. Там так красиво! Монахини — улыбчивые, доброжелательные. В любом монастыре ты сразу внутренне оттаиваешь, словно бы отслаивается с души что-то. Все ненужное — злоба, недоброжелательство — остается там, за воротами. Главное — просто сделать первый шаг.
Храм Христа Спасителя сейчас реставрируют. Но основные монашеские корпуса сейчас используются психбольницей № 16 города Москва.
Игумен Евмений: Без храма, без монастыря невозможно посмотреть на свою жизнь со стороны. И каждый человек, посещая святыню, обязательно уходит с маленьким открытием внутри себя. Он вдруг начинает видеть то, чего раньше не видел. И это уже на всю жизнь.
Сейчас в Троицком соборе размещен пищеблок, в храме Василия Великого — администрация, а церкви Всех Святых (на фото) — больничные палаты.
— Сами Вы скоро собираетесь вновь съездить в Николо-Берлюковскую?
Ольга Остроумова: Да, причем я хочу пожить там немножко вместе с внуками. Когда человек один раз в неделю придет в храм и уйдет — это одно. Я в детстве жила при церкви, все лето проводила там, и у меня совершенно другое отношение к церковной жизни. Я чувствую себя не просто гостьей — это уже стало моим. Когда человек достаточно долго живет «внутри» монастыря (ведь для этого не обязательно становиться монахом или монахиней), когда видит своими глазами, то происходит воспитание души, и, что важно, происходит безо всяких нотаций и подсказок. Поэтому я и хочу туда привезти внуков.
Фото Владимира Ештокина
