Антиохийских Патриархов не раз звали на Русь для разрешения важных церковных споров. А когда турки устроили в Сирии резню, погубив десятки тысяч православных, Россия первой пришла на помощь истекающей кровью древней братской Церкви. С тех пор в Москве есть Антиохийское подворье. Уже тридцать лет его настоятелем является епископ Филиппопольский НИФОН (Сайкали). Ливанец, выпускник Московской духовной академии, он так долго живет в России, так глубоко, изнутри, знает свою многонациональную паству, что стал живым мостом любви, связывающим наши народы.СПРАВКА: Епископ Филиппопольский НИФОН (Сайкали)
Представитель Патриарха Антиохийского и Всего Востока при Патриархе Московском и Всея Руси, настоятель Антиохийского подворья в Москве.
Родился в городе Захле (Ливан) 4 декабря 1941 года, в 1959 году после окончания евангелического колледжа в Захле и математического факультета университета в Бейруте рукоположен в диаконский сан. В 1964 году окончил Московскую духовную академию со степенью кандидата богословия, рукоположен в священники. Был секретарем митрополита Захлейского и Илиопольского Нифона (Саба). В свободное время преподавал математику и английский язык в школе Св. Анны в городе Райяк (Ливан) и десять лет исполнял обязанности Епархиального церковного судьи в городе Захле.
В 1977 году в сане архимандрита назначен настоятелем подворья Антиохийской Церкви в России. В 1988 году в Дамаске (Сирия) принял епископскую хиротонию при участии митрополита Минского и Слуцкого Филарета (Вахромеева), в то время председателя Отдела внешних церковных связей Московской Патриархии. Награжден орденами различных Православных Церквей: Русской, Румынской, Греческой, Болгарской, Чешской, орденом «За веру и Отечество», орденом Ливанского достоинства.
В России под его духовной опекой живет небольшая антиохийская диаспора – сирийцы, палестинцы и ливанцы. Епископ Нифон духовно окормляет также антиохийскую паству в Греции.
О «Меншиковой башне» – храме архангела Гавриила, что в Архангельском переулке близ Чистых прудов – я слышала давно. Рассказывали, что сподвижник Петра I, Александр Меншиков, захотел построить церковь на целых три метра выше, чем колокольня Ивана Великого, и что через несколько лет после окончания строительства в вершину храмового купола ударила молния, вызвав пожар. Суеверный народ, истолковавший это как гнев Божий, пустил о храме дурную славу, и тогда заброшенную церковь надолго облюбовали масоны, устраивавшие в ней собрания ложи и расписавшие ее своей символикой. Потом здание снова вернули Церкви и восстановили. С 1948 года оно принадлежит подворью Антиохийского Патриархата. Кстати, в храме находится уникальная икона архангела Гавриила в очень красивом серебряном окладе – такой нет больше нигде в мире.
Однажды мой друг сказал, что каждый год на Страстную Пятницу на Антиохийском подворье во время службы поют византийские песнопения по-арабски, и я решила пойти туда, чтобы услышать все самой…
В храме как дома
Церковь была полна народу, а в центре стоял смуглый, седой епископ в полном облачении и пел. Его глубокий звучный голос, казалось, наполнял все вокруг невероятно печальным плачем о Распятии Господа. Владыке вторили две женщины из хора. Казалось, не было вокруг храмовых стен и шумной Москвы – все мы в одно мгновение перенеслись на Ближний Восток и услышали почти то же погребальное пение, которое слышали еще апостолы и жены-мироносицы.
С тех пор я еще несколько раз бывала на Подворье, а недавно мне удалось познакомиться с его настоятелем – владыкой Нифоном, епископом Филиппопольским. Я попросила его рассказать, как ему пришла мысль перенести на русскую почву древние восточные христианские традиции.
«Наша Церковь очень древняя, – улыбается владыка, – и некоторые из ее традиций я действительно «привез» сюда. У нас на Подворье, к примеру, есть традиция в Вербное воскресенье устраивать детский крестный ход со свечами, ведь по преданию именно в этот день Господь благословил детей. А в Страстную Пятницу, как Вы знаете, у нас в храме поются на арабском языке те песнопения, которые в России обычно читаются по-церковнославянски. Так что к прекрасным духовным традициям русского народа я добавляю немного и христианской красоты Востока».
Я слушаю владыку, который хорошо говорит на русском языке, и потихоньку осматриваюсь. Он принимает меня в личной резиденции, находящейся прямо рядом с храмом – здесь он и живет, и служит, и работает. Простой кабинет с журнальным столиком, иконы на стенах, никаких излишеств. Зато в храме, прямо за окном, полным ходом идет ремонт – подготовка к празднованию 300-летия со дня освящения. А во дворе уже распустились цветы.
Владыка замечает мой взгляд.
«Да, это прекрасная церковь, я очень ее люблю. Я вообще считаю, что храм Божий должен быть красивее всех светских зданий, чтобы душа любого верующего человека, входящего туда, почувствовала, что она – на Небе, что она – дома… Хочется, чтобы люди всегда чувствовали радость оттого, что они пришли в церковь, и благословляли Бога, что Он продлил годы нашей жизни и дал нам возможность Его прославлять.
Я считаю, что эта церковь по архитектуре объединяет в себе Запад и Восток. Кстати, никогда не думал, что стану настоятелем храма во имя архангела Гавриила, ведь моего родного отца звали Гавриил. За каждой службой молюсь за него. Вот сейчас мы заканчиваем украшать храм к празднику, а когда я только приехал служить сюда тридцать лет назад, здесь тоже нужен был ремонт. Помню, как сам вынужден был доставать все, даже краску для стен, и платить рабочему жалованье из своих личных денег. Чего только не пришлось пережить за те годы…».
Благословенные трудности
В России в советское время антиохийскому епископу действительно пришлось нелегко. Но владыка с готовностью отвечает на вопросы о первых годах своей жизни в нашей стране, хотя по его лицу видно – то время для него было тяжелым.
«Я впервые приехал в Россию в 1959 году, осенью. Помню, было уже очень темно. Я даже испугался: улетал из дома – было солнце, а прилетел сюда и словно попал во тьму... Меня встретили в аэропорту и увезли в Троице-Сергиеву Лавру, где я должен был учиться в семинарии и академии.
Поначалу было очень трудно. Я вырос в верующей семье, но к церковной жизни еще совсем не успел привыкнуть – меня посвятили в диаконы прямо перед тем, как отправить в Россию. Русского языка я тоже, конечно, не знал, поэтому пришлось заниматься с преподавателем, причем общим языком у нас с ним был французский, который я к тому времени уже хорошо выучил».
Сейчас-то владыка знает в совершенстве не только арабский и французский, но и русский и английский. Не каждый посол читает для собственного удовольствия литературу на языке той страны, в которой работает, а вот владыка Нифон известен среди дипломатов своей любовью к Пушкину и Достоевскому… Русский народ и его культура стали для антиохийского епископа почти родными. Когда-то, чтобы остаться служить в Москве, он даже отказался стать митрополитом в Австралии.
«Я очень благодарен тем, кто тогда учился со мною и учил меня, за то, что они меня терпели. Я ведь был человеком иной культуры, и начать хотя бы понимать разговоры на чужом языке мне было очень тяжело. Но все бросить и уехать домой я бы никогда не смог, ведь мой наставник и духовный отец, митрополит Илиапольский Нифон (Саба), который и отправил меня в Москву, очень на меня надеялся. Только чтобы не позорить его перед Русской Церковью, я молчал, когда было особенно трудно, но все первые месяцы я жил здесь в слезах. Понимая мои трудности, тогдашний Патриарх Алексий I даже говорил инспектору Академии архимандриту Питириму (впоследствии митрополиту Волоколамскому и Юрьевскому), чтобы от меня требовали чуть меньше, чем от всех остальных.
Чтобы войти в атмосферу новой жизни, потребовалось время. Прошло примерно полтора года, прежде чем я смог полностью вжиться в свой новый статус диакона. А в том, что никем в жизни, кроме священнослужителя, я быть не могу, я всегда был уверен.
Трудностей добавляло то, что я был в СССР иностранцем, и за мной, конечно, наблюдали. В самое трудное время, когда я не мог общаться ни с кем, не боясь подставить человека, приходилось общаться только с дипломатами. До сих пор среди них у меня много друзей во всем мире.
Но, несмотря ни на что, на самом деле я никогда не жалел, что принял священный сан. Наоборот, я самый счастливый человек на свете. Господь дал мне возможность общаться с такими разными людьми! Я очень благодарен Богу за все, что мне довелось испытать в жизни. Когда-то приезд сюда был для меня вызовом, а стал благословением».
Мне интересно, как же все-таки удалось владыке Нифону, будучи не только иностранцем, но и священнослужителем, каждый день жить под неусыпным оком советских властей и в то же время избегать давления. Владыка поясняет, что у него была возможность научиться этому дома.
«Знаете, ведь еще в XIX веке в Сирии и в Ливане мусульмане-фанатики каждый месяц убивали тысячи христиан – и мужчин, и женщин, и детей. И в середине XX века, когда в Москве открылось наше Подворье, его настоятели вынуждены были помогать своей родине, потому что на Востоке Церковь жила очень бедно, и каждая копейка, которую тогда жертвовали христиане из России, была очень важна для антиохийцев. Так что, зная свою историю, теоретически я сразу был готов к трудностям с властью, но нужно было приобрести собственный опыт.
В 1964 году я закончил Московскую духовную академию и вернулся в Ливан. Меня рукоположили, причем сразу сделали архимандритом, и я стал помощником митрополита Нифона (Саба). Он был для меня образцом во всем, именно он научил меня жить в Церкви, и с тех пор я считаю, что именно священнослужитель должен играть огромную роль в приближении людей к вере. Позже я дружил с митрополитом Антонием Сурожским и всегда был совершенно согласен с ним в том, что никто не может прийти к Богу, пока не увидит на лице другого человека отблеск вечной жизни. Вообще, таких людей Церковь никогда не забывает. Я видел отсвет вечной жизни на лице митрополита Нифона.
Потом я какое-то время работал епархиальным судьей в Ливане, это такая специальная церковная должность. В моем ведении находились вопросы развода, усыновления, церковных наказаний за измену в браке. Кстати, за десять лет этого моего послушания развелись всего пять пар – остальные семьи удалось восстановить. С тех пор я знаю, что многие люди сами понимают, где и в чем они были неправы, и им просто нужно, чтобы их подтолкнули к возвращению в семью.
И только в 1977 году я вновь приехал в Россию, чтобы стать настоятелем Антиохийского подворья».
Церковь – не музей
В ливанских христианских семьях детям с малых лет прививают любовь и благодарность к Богу, а по воскресеньям все православные семьи обязательно собираются в храме. У нас таких крепких духовных традиций, влияющих на всю жизнь человека, пока еще нет, они только начинают возрождаться. Но владыка видит у «антиохийцев» и русских православных христиан немало общего.
«Все мои прихожане – прекрасные люди, многих из них я сам крестил и венчал, и даже ездил к ним домой, если нужно было помолиться у постели больного или причастить умирающего. Каждый день я принимаю людей по разным поводам, и вообще у нас очень сплоченный приход – многие здесь нашли себе друзей и постоянно общаются не только в храме, но и за его пределами. Каждое воскресенье и на все праздники я служу Литургию и говорю проповеди, причем стараюсь касаться максимально практичных вещей, потому что не хочу, чтобы христианство было для моих прихожан лишь красивой теорией. А 4 января, накануне Дня своего Ангела, встаю вместе с хором на клирос – читаю и пою как простой певчий.
Среди наших прихожан, конечно, есть и сирийцы, и ливанцы, но их в Москве не так много, так что в основном в наш храм ходят такие же обычные россияне, как и во все остальные храмы Москвы. Они спокойно молятся у нас и участвуют в Таинствах, ведь между Антиохийской и Русской Православной Церковью есть каноническое общение. Конечно, многих из тех прихожан, которые ходили в наш храм тридцать лет назад, сейчас уже нет на свете, но теперь к нам ходят их дети.
А вообще жизнь в Церкви не ограничивается только стоянием на службах. У нас на приходе постоянно кипит жизнь, есть воскресная школа – отдельно для детей и для взрослых. Мы устраиваем на Подворье благотворительные обеды и даем каждому, кто оказался за столом, пакет с продуктами на всю неделю – но это все равно мелочи по сравнению с тем, как Россия помогла Антиохийской Церкви в XIX веке. Вообще, чего только не пережила наша Церковь за свою историю: нашествие ислама, крестоносцев, турецкое владычество, и в конце концов, как и Россия – коммунизм...»
Между прочим, не только Россия помогала Антиохийской Церкви в трудное время. При советской власти Антиохийское подворье стало местом настоящего тайного паломничества: только там человек мог креститься или венчаться без «регистрации» – то есть его паспортные данные не передавались специальными наблюдателями в исполком, как в других православных храмах. Подворье Антиохийского Патриархата власть просто не могла к этому принудить. Вот люди и приезжали отовсюду, и епископ Нифон лично крестил и венчал тогда сотни православных со всей России, среди которых были и высокопоставленные чиновники, и просто известные люди.
«Я расскажу вам, как я жил при советской власти, – говорит владыка. – Однажды на Вербное воскресенье у меня на службе присутствовал бывший президент Ливана Амин Жмаэль. И вдруг во время крестного хода я увидел двух людей «из органов» – без моего благословения и разрешения они фотографировали христиан, пришедших в храм, – видимо, чтобы потом передать снимки в соответствующее ведомство. Я, как был, в облачении, подошел к ним и у всех на глазах просто забрал технику, сказав, чтобы больше я их рядом с храмом не видел.
Тогда многие боялись, что последуют санкции, но ведь в рамках своего епископского служения я сделал то, что должен был сделать – защитил свою паству. Кстати, за подобное неуважение к органам мне потом ничего не было, но только потому, что я не был гражданином СССР и фактически по своему статусу являлся официальным представителем. Власть не могла ко мне подобраться, потому что я всегда старался действовать в рамках советского законодательства. В данном случае, исходя из указа об отделении Церкви от государства, госслужащие просто не имели права делать в моем храме что хотят! Это ведь их собственные законы, я их не нарушал (смеется). А однажды, еще при Андропове, перед Пасхой ко мне пришли человек десять из милиции и сказали, что крестный ход устраивать нельзя. Я им ответил: «У нас не музей, а Живая Церковь. К тому же нехорошо вам иметь за границей такую репутацию», – а у меня тогда на праздник были приглашены посол США Хартман, посол Люксембурга Гидемейзер и посол Нидерландов Ван Ахт. В итоге порядок во время крестного хода обеспечивали не менее ста сотрудников милиции. И на пасхальное приветствие «Христос воскресе!» милиционеры негромко, но все-таки отвечали: «Воистину воскресе!».
В то время в центре города было очень мало действующих храмов, поэтому в родительские субботы у нас на Подворье собиралось много людей. В одну из таких суббот я увидел, что староста, назначенный «органами», стоит у церковного ящика, с нетерпением ожидая окончания службы, чтобы забрать все пожертвования и поделить их со своими «работодателями». Это бывало и раньше, но в тот день я вышел на амвон и обратился к верующим со словами: «Дорогие и возлюбленные! Мы, священнослужители, многим вам обязаны. Поэтому все материальные пожертвования сегодня отменяются – у нас «ленинский субботник!». Через две недели этого старосту сняли.
Жизнь в Москве в то время, да и сейчас тоже – своего рода школа благочестия для любого человека, тем более для человека в духовном сане. Здесь он имеет прекрасную возможность укреплять свою веру и раскрывать свой потенциал в любви к людям».
Все эти годы служить владыке помогали русские священники, которых направляла на Антиохийское Подворье Московская Патриархия. Сейчас, когда представителям разных культур и традиций так трудно порой находить общий язык, даже удивительно, что у них не возникало никаких конфликтов.
«На протяжении всех этих лет я никогда ни на кого из них не пожаловался. У нас никогда не было ссор, мы понимаем друг друга с одного взгляда, – владыка шуточно сводит брови, демонстрируя этот самый взгляд. Но тут же становится серьезным. – Самое главное, что я стараюсь внушить им – это любовь к пастве, к церковному народу. Я всегда им напоминаю пример Господа, Который любит нас настолько, что ради нас не пожалел Себя. Люди всегда должны видеть в священнике своего отца и пастыря и не бояться приходить к нему за советом. Однажды я сказал одному священнику: я к тебе пошлю людей, исповедуй их, пожалуйста, очень долго. Он спросил: долго – это сколько, Владыка? Я ответил: спроси их обо всем, что тревожит их душу, дай им необходимые советы, но самое главное – будь к ним милосерден. В мире и так хватает горя, и ты должен уметь это горе и эту тяжесть взять на себя и понести.
Мы только служители Церкви, и хотя через нас, недостойных, Господь посылает Свою благодать, не мы разрешаем грехи. Господь через нас Сам делает это, и если мы помним, что через нас действует Бог, все меняется. А когда человек думает, что он сам разрешает грехи – это беда. Я очень люблю Достоевского, и всегда вспоминаю, как у него старец Зосима от всей души поклонился в ноги пришедшему к нему грешнику, Дмитрию Карамазову. Вот и мы тоже должны делать так.
Христиане вообще обязаны жить иначе и воплощать в себе все то, о чем говорят другим. Нам нельзя быть «как все»! Мы должны делить с людьми их радость, но не должны поддаваться на соблазны мира. Тогда и люди будут к нам по-другому относиться, и душа наша будет спокойна. Святость – это отделенность от всего злого, и если мы будем святы, мы действительно сможем радоваться. А жить надо в радости, ведь Сам Господь нам сказал: “Радуйтесь!”»
