Рядовой Джохар К. сидел рядом со мной на глинистом склоне берега Аму-Дарьи и с тоской поглядывал на запад. На западе – родная Чечня. Стояла зима 1979 года. Мы оба служили в пустыне, в сутках езды от Чарджоу и в двух – от Ташкента. Но первая в моей жизни встреча с мусульманами состоялась раньше, ещё в Ашхабаде.
Открытых православных отправляли проходить срочную воинскую службу в Среднюю Азию. Вроде бы повсюду в Союзе – атеизм, а, тем не менее, негласным указом христиан погружали в среду исламской культуры. В Москве ислама практически не было. Даже Гейдар Джемаль – ныне вождь и символ – в те годы исканий и томлений порой захаживал на христианские подпольные собрания.
В Ашхабад призывников привезли в в/ч химзащиты. Здесь нас ждали стрижка, баня и ритуал смыслового преображения: вошел в баню по гражданке - вышел в «х/б-б/у» (форма хлопчатобумажная, бывшая в употреблении). Метанойя.
Я был молод и не понимал мистику ритуала, который требовал не мытья, а катанья. Сдуру действительно намылил голову. Тут-то ослепленного хозяйственным мылом и потянули меня за цепочку креста крепкие туркменские руки.
Крестик - красивый "карловацкий", подарок духовника, привезённый в СССР кем-то неведомым вместе с красочными иконками Ксении Петербургской из "самой Америки". Цепочка паяная - пока рвали, чуть шею не пропилили. Жалкие слепые попытки отстоять последнюю связь с прошлой жизнью завершились потерей зубов и краткой нотацией: "запомни, здесь тебе не Россия".
Позже я поумнел, окреп и в путешествиях по воинским частям Туркестанского военного округа встречал межрелигиозный конфликт с открытыми глазами. А другой крестик письмом мне прислал друг. Он получил его в Богоявленском соборе на всенощной из рук Патриарха Пимена. Алюминиевый, софринский. Я его носил на шнурке от солдатского ботинка.
Армия – не тюрьма. Люфт свободы намного больше. Выбор общения – шире. С Джохаром мы дружили, и, попадая вместе в наряд, много говорили о Боге. Он уважал меня за православное упрямство, бесконечные конфликты с командованием в отстаивании права носить крест и помогал прятать Евангелие, за которым охотился замкомроты по политическому воспитанию. Я уважал его за то, что он не боялся смерти. Он был единственный чеченец в батальоне. Грузины его ненавидели. Пытались убить, но в жутких драках он выживал, выходя победителем. Выживал потому, что каждый раз был готов умереть, и это превосходство над смертью заставляло бежать его противников.
Джохар был сиротой. Его воспитала бабушка, и вера была для него нормой. Естественной составляющей повседневной жизни. Порой казалось, что в вопросах веры нам не о чем спорить. Как часто бывает у молодых - поначалу находишь только общее.
И приходили в восторг от совпадения религиозного опыта. До тех пор, покуда Джохар не задал мне прямой и самый важный вопрос. Он проповедовал страстно и убежденно, пытаясь заставить меня полюбить его сокровенное. Мои "заблуждения" горячили его, раздражали.
Мы сидели на берегу Аму-Дарьи и глядели в глубокий котлован. Там копошились "химики" и солдаты. Они строили Тюямуюнскую ГЭС.
Как не предать "правило веры" и не порвать ткань человеческих отношений, уже связавшую двоих? И сегодня я не могу того понять. Здесь, именно здесь и находится первопричина того, что называют "религиозным конфликтом". Душевная связь и связь в Боге далеко не одно и тоже. Я не стал лгать Джохару. Встали. Он подошел вплотную. Пуговица к пуговице. Звездочка к звездочке. Душевное рвалось. Мы слышали треск этой невидимой ткани. Его глаза были полны. Они были полны непонимания.
До самого моего назначения в Ташкент на новое место службы, мы ни разу не посмотрели друг другу в глаза и не обмолвились ни словом. Накануне отправки он не зашел и в каптёрку на отвальную. Я забросил на сиденье вещмешок с сухпайком на двое суток. Ветер перемешивал кызылкумский песок с сухим снегом, обмётывая как веником плац. Начищенным сапогом я постукивал по заднему скату, затягивая погрузку. Мне хотелось видеть его. Заметил вдруг, что он стоит на крыльце казармы, безвольно опустив руки от одиночества. В одной белой нижней рубахе поверх зеленых галифе. Чуть заметным движением мы кивнули друг другу сквозь окна уазика, который разделял нас. Я уехал. Увозя Евангелие, которое помогал мне прятать Джохар.
