«И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» – читаем мы в книге Бытия (2:9). В дальнейшем одно из этих деревьев сыграет ключевую роль в истории грехопадения: именно плод с дерева познания добра и зла вкусит Ева, а потом угостит им Адама, вопреки ясному запрету. В результате оба окажутся изгнанными из рая, отрезанными от другого дерева – дерева жизни.
И что же это за деревья, интересуются читатели Библии? Причем тут вообще какая-то растительность?
Если мы обратимся к отцам Церкви, мы не найдем у них единого мнения. Св. Иоанн Златоуст считал, что само выражение «познание добра и зла» указывает на результат: Адам и Ева вкусили от плодов этого дерева и на собственном опыте убедились, что послушание Богу есть добро, а непослушание – зло (7-я беседа на Бытие). Он категорически отрицает мнение, будто само по себе дерево давало людям какое-то познание. Здесь Златоуст явно с кем-то спорит, но с кем?
На самой заре христианства существовала даже такая секта офитов (от греч. ὄφις «змей»). Это была разновидность гностицизма – широкого и расплывчатого течения, сторонники которого видели высшую ценность в тайном религиозном знании, недоступном простым смертным. Гностики создавали сложные мифологические системы со множеством всяких сущностей и действующих лиц – такое знание, действительно, не всякому доступно. Так вот, офиты, помимо прочего, верили, что в плодах этого самого дерева заключалось некоторое спасительное для людей знание, которого их хотело лишить злое божество. А доброе божество, обернувшись змеем, убедило их отведать плодов. Понятно, что прямому смыслу Библии такое толкование противоречит, и Златоуст его сходу отвергает.
Впрочем, мы видим, что Златоуст тут скорее рассуждает о грехопадении, а про дерево не говорит практически ничего конкретного. Он, как и другие богословы антиохийской школы, впрочем, считает это дерево вполне настоящим. Другая богословская школа, александрийская, как обычно, старалась интерпретировать его в аллегорическом духе. Так, св. Григорий Богослов считал, что «дерево греха есть созерцание божественных вещей, запрещенное несовершенным, но доступное совершенным» (Слово 38), подобное говорил и Св. Иоанн Дамаскин. Но при таком подходе получается, что никаких деревьев там вообще не было, что это всего лишь поэтическая фигура речи.
Итог дискуссиям подвел в VІІ в. Анастасий Синаит: «истинная природа двух райских деревьев совершенно неизвестна и знание ее не является необходимым для Церкви». Очень трезвый вывод, особенно для тех, кто считает, будто отцы Церкви ответили абсолютно на все вопросы и были притом вполне единомысленны меж собой.
А что можем сказать мы сами, исходя из библейского текста?
Во-первых, что такое «добро и зло?» Как «небо и земля» означает весь этот мир, а «день и ночь» – сутки (включая утро и вечер), так, по-видимому, это выражение относится ко всему спектру нравственных оценок. А что же тогда такое «познание»? В библейском языке это не просто «владение информацией»: муж познает свою жену в первую брачную ночь не в том смысле, что он узнает о ней нечто новое, а в том, что между ними возникает самая тесная близость, какая только возможна между людьми. Есть в Библии и выражение «познавать Бога» – не просто читать о Нем разные умные книги, а стремиться к жизни в единстве и гармонии с Ним, насколько это доступно человеку.
Итак, получаем что-то вроде «опытного проживания всех нравственных оценок». Туманно… Но не о том ли говорил и Златоуст? Именно плод этого дерева позволил Адаму и Еве на собственном опыте понять, что есть добро (жизнь с Богом) и что есть зло (преступление заповеди). Причем выбор они сделали сами. Если повернуть это немного иной стороной, у нас получится вот что: человек в какой-то момент принимает решение действовать самостоятельно, без Бога определять, что будет для него благом, а что – вредом. И это не просто умозрительное заключение, это действие, это опыт, это, если угодно, навык. Именно такой выбор, стремление самому выстроить для себя шкалу нравственных оценок, и уводит человека от Бога.
Тогда он лишается «древа жизни», то есть доступа к источнику вечной жизни в ее полноте и многообразии. Обратим внимание, что автор и здесь мог сказать «древо жизни и смерти», предоставив человеку выбор – но не сказал, ибо выбора нет. Так для младенца материнская грудь – источник пищи, а не «пищи и голода», любви, а не «любви и безразличия», единения с матерью, а не «единения и разлуки». Голод, безразличие, разлука и смерть тоже будут у человека – но лишь тогда, когда он лишится этого источника.
Возможно ли возвращение к этому дереву? Собственно, вся остальная Библия повествует о трудном обратном пути. В самом ее конце, в книге Откровения (22:2) рассказывается о Новом Иерусалиме, то есть новом мире, который возникнет, когда исчезнет этот: «Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева – для исцеления народов». Удивительный образ дерева, растущего одновременно по обе стороны реки, непредставим в нашем мире (хотя сразу вспоминаются рассказы физиков про электрон как волну и частицу и про принцип неопределенности). Видимо, это символическое указание на преодоление в Царствии Небесном всего, что разделяет нас здесь и сейчас.
Но были ли там настоящие деревья, или это просто такой красивый образ? Следуя за Анастасием Синаитом, мы можем только сказать: точно не известно, да и не обязательно нам это знать. В конце концов, и слова «рай» мы не найдем в оригинальных текстах Библии: еврейское גַּן, греческое παράδεισος означают просто «сад» или «парк» (такие были при дворцах персидских царей, собственно, греческое слово заимствовано из персидского языка). Понятно, что рай, каким бы мы себе его ни представляли, лишь похож на парк, но не является парком в том же смысле слова, что и, к примеру, Парк Культуры в Москве. Возможно, так было и с деревьями – мы имеем дело со сложной метафорой, если есть парк или сад, то должны быть и плодоносящие деревья, слово для обозначения рая само задает следующий за ним образ. Но может быть, там, в закрытой для нас глубине веков, действительно были какие-то деревья со своими плодами. В любом случае, мы верим, что тот мир, который существовал до грехопадения, был мало похож на наш, и деревья в том мире тоже должны были быть другими. Какими – нам не известно.
Да, и последнее. На многих изображениях мы видим, что плод с древа познания добра и зла выглядит как яблоко. Традиция это настолько сильна, что надкушенное яблоко было выбрано фирмой Apple в качестве своего логотипа (сегодня эта фирма не дает прямых отсылок к книге Бытия, но среди рекламных плакатов ее ранних лет есть и такие, которые явно указывают на историю грехопадения).
Что ж, фирма имеет на это полное право: мы все живем в падшем мире и символика этого грехопадения на наших айфонах и айпадах вполне может напоминать нам об этом. Тем более, что их использование и в самом деле может оказаться сродни тому, что произошло в райском саду, так что надкушенное яблоко здесь выглядит как предупреждение, как череп с костями на столбе с проводами высокого напряжения.
Вот только ниоткуда не следует, будто это было и в самом деле яблоко. Просто плод надо было как-то изобразить – а какой плод в Европе или даже на Ближнем Востоке привычней яблока? Стали изображать яблоки. Вечные истины вообще с трудом переводятся на повседневный язык, тут неизбежна большая доля условности. Но что поделать, если иначе о них не рассказать тем, кто живет в повседневности?
На анонсе картина Густавп Климтп. Древо жизни. 1905 - 1911 гг.
