В феврале 2016 отмечается юбилей Николая Лескова — 185 лет со дня рождения одного из самых противоречивых русских писателей. Это исследователь, помещавший свои энциклопедические знания прямо в художественные произведения, и беллетрист, писавший для «желтой» прессы. Это писатель, в разное время любимый каждым — «от царя до пономаря» — и ненавидимый всеми, от либералов до консерваторов. Почему? Вы сможете понять, прочитав список произведений Лескова, составленный «Фомой».
"Соборяне"
Быт русского духовенства впервые стал предметом любопытства российского общества отнюдь не в 1990-е годы. Когда в следующий раз вам или вашим знакомым в голову снова придут вопросы, не едят ли батюшки в ресторанах (трактирах) и не ездят ли на дорогих иномарках (в экипажах) — обратитесь к Лескову. Вы узнаете, какими удивительными бывают эти люди: увлекающимися, сомневающимися, бунтующими. Как они общаются с близкими, что читают и записывают перед сном, что думают об атеистах и о своем начальстве — архиереях, как они проживают каждый день и как уходят в мир иной.
И вы можете этому верить, ведь писал «Соборян» внук главного героя — по признанию Лескова, отец Савелий Туберозов «списан» с деда писателя, каким его помнили близкие люди. С тех пор ничего не изменилось, разве что трость священника, помогающую ему передвигаться по городишку, заменил автомобиль — так ведь и расстояния стали другими…
"Пугало"
Одна из тех повестей, которые, будучи прочитаны в детстве, дарят уверенность в силе добра, а будучи найдены в книжном шкафу взрослыми, возвращают веру в людей. Это произведение из цикла «Святочные рассказы», и весь он рассказывает об «обыкновенных чудесах», тех, что хранятся в человеческой душе. Если вы давно их не находили — почитайте «Пугало». Лесков здесь, как и в «Соборянах», как и во многих своих произведениях, основывается на собственных воспоминаниях и реальных ситуациях. В детстве он очень боялся хозяина постоялого двора, расположенного неподалеку от имения его родителей. Селиван внушал ему мистический страх, а все окрестные жители Селивана просто не любили, подозревая недоброе в его желании жить «на отшибе». Даже в его внешности все видели нечто страшное и неприятное. Но однажды семье Лесковых все-таки пришлось остановиться на ночь на одиноком, темном и зловещем постоялом дворе Селивана… Несложно догадаться, что все остались живы — иначе мы бы не имели в анналах русской литературы произведений великого писателя. А вот почему «тот же самый человек… которого все считали колдуном и злодеем <…> вдруг стал так хорош и приятен» — об этом вы непременно должны узнать сами.
"Запечатленный ангел"
Это та самая повесть, которая «нравилась и царю, и пономарю». Действительно, Александр II зачитывался «Запечатленным ангелом» — Лесков даже пользовался «высочайшим» отзывом, чтобы оградить повесть от цензуры. Там было к чему придраться: главные герои — старообрядцы, чьи иконы отбирают и опечатывают по приказу проворовавшегося чиновника, неудачно взявшего взятку у торгашей. Вот только вместо авантюрной повести или обличительной «желтой» статьи получилась… икона с житием — это было очевидно царю, это же пришлось признать цензуре.
Повествование строится вокруг попыток спасти шедевр «древлеотеческой» иконописи — на лике Ангела чиновники поставили печать, изъяв из моленной, а архиерей забрал образ в православный храм — ведь староверов в Российской Империи до правления царя-страстотерпца Николая II официально преследовали.
Трудно перечислить массу смыслов, заключенную в небольшую повесть. Богословие иконы, исследование отличий старообрядческой иконы от религиозной живописи, трепетное любование искусством соединяются здесь с поистине «закрученным» сюжетом. Здесь есть место и критическому взгляду на староверческое благочестие изнутри — а Лесков дружил со старообрядцами, самого «Запечатленного ангела» писал в мастерской иконописца-старовера. Есть место и скептическому взгляду на чудо, и на подвижников в пустыне, один из которых «грубительно грозит» другому — смиренному старцу. Зато благодаря этим теням как ярок свет истинно умной веры, человеческого взаимопонимания и любви к иконе как живому спутнику — нет, даже не жизни — бытия!
"На ножах"
Если вы давно хотели прочитать роман Достоевского «Бесы», но боялись утонуть в глубинах мысли «писателя-пророка» — возьмите лесковский роман «На ножах». Он легче, поскольку имеет детективную линию, а мы сегодня, в отличие от интеллигенции XIX века, скорее возьмем в руки детектив, чем философский трактат. Эти романы писались почти одновременно, вместе публиковались в одном журнале, и все же скорее Лесков повлиял на Достоевского: первые главы «На ножах» были опубликованы немного раньше «Бесов». Сам Достоевский писал об этом романе: «Ведь я эту Ванскок видел, слышал сам, ведь я точно осязал ее!.. Если вымрет нигилизм начала шестидесятых годов — то эта фигура останется на вековечную память. Это гениально!» И действительно — такие типы, увы, не вымирают. Те, кто «над всем, что сделано, ставили nihil», стали комиссарами, а потом «бандитами из 90-х». «Если Бога нет, то все позволено», — констатировал Иван Карамазов у Достоевского. Что помимо убийства позволено — нигилисты на лесковских страницах продемонстрировали наглядно.
Кстати, в этом романе есть один из редчайших лесковских автобиографических образов — Андрей Подозеров: «Как это нестерпимо для меня, что в наше время, — хочешь ты или не хочешь, — непременно должен быть политиком… Я бы не хотел ничего иного, как только делать свое дело с неизменною всегдашнею… уверенностью, что, делая свое дело честно, исполняя ближайший долг свой благородно, человек самым наилучшим органическим образом служит наилучшим интересам своей страны, но у нас в эту пору повсюду стало не так; у нас теперь думают, что прежде всего надо стать с кем-нибудь на ножи, а дело уже потом…» В эпоху соцсетей эти слова достойны размышлений.
"Леди Макбет Мценского уезда"
Эта история сегодня стала бы предметом обсуждения пары популярных телешоу. Это «темная сторона» и Лескова, и тех сословий русского народа, о которых из литературы мы знаем много хорошего, и самой России. История о том, как купчиха полюбила своего работника, а ради светлого чувства любви убила своего свекра, мужа и маленького племянника. Сравните повесть с шекспировским «оригиналом» и посмотрите новыми глазами на «бытовую сторону», которую, может быть, не замечали в русской литературе и языке. Во Мценском уезде страшна не эпическая череда убийств и даже не раскрывшийся позже обман — никакой любви там не было, что выяснилось уже на каторге, — а все эти «погребки», «подсолнечная лузга» и «пуховые постельки». Потому что смерть здесь — в обертке лубка, за привычным самоваром под яблоней и полуденным сном.
Фото автора
