Мы привыкли к тому, что если в дореволюционной России и были рабочие демонстрации, то обязательно антиправительственные, с драками с полицией и т.д. Однако это не так. Например, 19 февраля 1902 года в самом сердце Москвы, в Кремле под патриотическими лозунгами прошли 60 (!) тысяч рабочих. Эта демонстрация была приурочена к очередной годовщине отмены крепостного права. После панихиды у памятника Александру II напротив Чудова монастыря и возложения венка к подножию монумента рабочие молились за здравие царствующего Николая II и пели гимн «Боже, царя храни». Причём на альтернативной демонстрации на Тверском бульваре, устроенной социал-демократами в это же время, рабочих было гораздо меньше.
Удивительно то, что под верноподданические лозунги рабочих собрал «Совет рабочих механического производства г. Москвы» – организация, которая была создана под контролем Сергея Васильевича Зубатова, начальника Московского охранного отделения с 1896 года, а в 1902 году ставшего во главе Особого отдела Департамента полиции. К тому времени Зубатов возглавил политический сыск по всей Российской империи. Он знаменит тем, что вошел в русскую предреволюционную историю как руководитель и вдохновитель легального рабочего движения, которое его противники окрестили малосимпатичным словом «зубатовщина» или системой «полицейского социализма». Успехи этого начинания были так велики, что в 1903 году стало даже казаться, что хитроумный Зубатов похитит у социал-демократов их базу и главную надежду – российский пролетариат, и избавит тем самым Россию от надвигающейся революционной катастрофы.
Дело в том, что Зубатов практически первым во власти разглядел, какую опасность будет предоставлять для государства союз политического радикализма и рабочего движения. Он очень точно уловил, что революционные идеи – это не столько идеи рабочего класса, сколько идеи о рабочем классе. Для марксизма, считал он, пролетариат является скорее инструментом, внешним орудием, которым в революционных целях пользуется партийная интеллигенция. Собственно, об этом в эти же годы писал Ленин в своей знаменитой работе «Что делать»: сознание рабочих само по себе порождает лишь экономическую борьбу, и поэтому главная задача революционной интеллигенции как раз и есть бороться с экономизмом и внести в массы революционную сознательность. Вот что об этом уже после своей отставки писал Зубатов:
«В 1896 г. в Москве обнаружилось массовое рабочее движение, поднятое революционерами. Естественно, за арестами главарей, в помещение охранного отделения потянулись массы необычных клиентов — в лице рабочих. Новизна явления должна была вызвать к себе особый интерес. Конечно, к делу можно бы было отнестись и совсем формально. Но, с другой стороны, ничто не воспрещало заняться им и по существу, заглянуть в душу явления, особенно если сцены опроса сопровождались слезами, моленьем о прощении, до киданья в ноги и поцелуев рук включительно, и воочию проявлявшимся полнейшим непониманием того преступления, наличность которого точно устанавливалась отобранными при следственных действиях формальными уликами. Конфликт между правдой формальной и правдой действительной вырисовывался с полной ясностью. С другой стороны, поступая с этой массой темных людей формально, сознательное должностное лицо рисковало не только не достичь конечных целей своей служебной деятельности, но и являлось способным “рубить тот сук, на котором сидело”».
Поэтому Зубатов решил попробовать перехватить рабочее движение у революционеров, направить его в легальные рамки, выбить почву из под их ног.
Зубатов в молодости сам был близок к революционным народовольческим кругам, заведовал частной библиотекой, которая стала прибежищем для одного конспиративного кружка. После ареста его перевербовывает тогдашний начальник московского охранного отделения ротмистр Н.С. Бердяев. Зубатов становится сначала секретным сотрудником, а потом и чиновником по особым поручениям в московском охранном отделении. Проделав стремительную карьеру, он в 1896 году, в возрасте всего 33 лет становится начальником московского охранного отделения.
Зубатов был отменный полицейский чиновник и руководитель. При нем дела в охранном отделении идут образцово. Он вводит строгий учет, фотографирование преступников и дактилоскопию, учит своих подчиненных супербережному обращению с агентурой: «Вы, господа, должны смотреть на сотрудника, как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее, как зеницу ока. Один неосторожный шаг и вы ее опозорите...» Также он учреждает «летучие отряды» филеров, которые при особых обстоятельствах могут выезжать по заданию в другие города и места империи. Московская школа филеров, созданная им и знаменитым (в узких кругах) Евстратием Медниковым, считалась лучшей в российской полиции.
Зубатов, хорошо понимавший психологию революционеров, проявляет исключительные способности по склонению их к даче откровенных показаний и перевербовке. После своей отставки Зубатов пишет в одном письме: «Моя продолжительная и бессменная служебная деятельность, с массою людских встреч и предложений, привела меня к убеждению, что вся политическая борьба носит какое-то печальное, но тяжелое недоразумение, не замечаемое борющимися сторонами. Люди отчасти не могут, а отчасти не хотят понять друг друга и в силу этого тузят один другого без милосердия. Между тем и с той, и с другой стороны в большинстве встречаются прекрасные личности. Начиная с 1897 г., я пытался найти почву для примирения. Для этого я сам беседовал с арестованными, изучал их, дружился с ними, докладывал о результатах своих сношений с ними верхам, ломал с ведома последних целые дела, взывал к реформам, доказывая выгодность всего этого и с полицейской точки зрения, и с личной точки зрения тех, “кому вольготно, весело живется на Руси”. Выйдя на волю, освобожденные из-под стражи глубокомысленно объясняли мои действия “заигрыванием”, провокаторством, а консервативный элемент видел в них “гениальничание”, отрыжку революции».
С докладной запиской о необходимости создания сети легальных рабочих организаций под негласным контролем полиции Зубатов обращается к оберполицмейстеру Москвы Д.Ф. Трепову и министру внутренних дел В.К. Плеве. Причем эту докладную записку редактирует его единомышленник по многим вопросам, знаменитый бывший революционер, обративший из Савлов в Павлы, консервативный мыслитель Лев Тихомиров.
Зубатов понял чрезвычайную важность социальной работы среди широких народных слоев, то, насколько высшие классы России критически запоздали с этой работой: ведь революция была уже на пороге. Насколько изменения в социальной политике действительно назрели, показывает то, что Зубатову поначалу сопутствует очень больший успех. В его организации рабочие пошли массово. И за это его лично и его рабочие союзы сразу невзлюбили с разных сторон. Революционеры возненавидели его за то, что «зубатовщина» может лишить их массовой поддержки. Зубатова не приняли и предприниматели за то, что он поддерживает в конфликтах рабочих, а не их. А во власти слишком многим зубатовская затея казалось опасным заигрыванием с революцией. Вот что писал о сути своих начавшихся вскоре споров с министром внутренних дел Плеве Зубатов: «С находившимся в Москве, после своего назначенная, В. К. Плеве я имел три беседы, наполненных разговорами о недостаточности одной репрессии, о необходимости низовых реформ, о полной совместимости, на мой взгляд, исторических русских основ с общественным началом, о том, что реформаторская деятельность есть вернейшее лекарство против беспорядков и революций, о крайней желательности дать известную свободу общественной самодеятельности и пр. Покойный спорил со мною, уверяя, что в России нет общественных сил, а есть только группы и кружки. Стоит хорошей полиции обнаружить настоящий их центр и заарестовать его, и всю эту видимую общественность как рукой снимет. Верность этого он испытал на своей служебной практике, прикончив таким способом с “Народной волей”. Со всем жаром убежденного практика, я протестовал против этой ошибки, но дождался лишь за это иронической клички “Маркиза Позы”».
В итоге, увы, вскоре Зубатова под надуманным предлогом в отставку. «Зубатовщина» не удалась. Более того, его ссылают под негласный полицейский надзор во Владимир. Правда, после убийства эсерами Плеве в июле 1904 года Зубатова возвращают в Москву, восстанавливают в правах и дают пенсию, но на службу он уже не вернулся.
Могло ли его дело победить? Мог ли он спасти Россию от революции? Наверно, главное препятствие было в том, что, во-первых, за организацию рабочего движения парадоксальным образом взялась преимущественно политическая полиция, желая перехватить пролетариат у марксистов. Но чтобы этот перехват был успешным, он должен был быть поддержан и другими силами во власти, но там, к сожалению, Зубатова очень мало кто понял. Одни «внутренние органы» не могут снять социальную напряженность, если это не нужно тем, органами кого и чего они собственно являются. Лишь совместное движение всего властного аппарата навстречу рабочим, а не одной полиции в лице Зубатова могло спасти дело. Помешал и узколобый, прямо-таки тупоумный эгоизм российских промышленников и фабрикантов (вот ещё один печальный урок истории!): например, не смотря на просьбы полиции, московские заводчики отказались оплатить участие в той самой верноподданной демонстрации рабочих 19 февраля 1903 года и засчитали этот день рабочим как прогул.
И второе – все-таки Зубатов начал слишком опасную и рискованную игру, пытаясь пройти по лезвию бритвы между рабочими, революционерами и полицией, полагаясь во многом на свой талант манипулятора. Но где дела ведутся слишком уж секретно, всегда высок риск обмана и провокации. Ведь после отставки Зубатова во главе его рабочих организаций становится священник Георгий Гапон.
Снедаемый огромным честолюбием, он начинает обманывать уже всех, и очень по-крупному: революционеров, власть, рабочих. В итоге Гапон 9 января приводит под пули рабочих Петербурга... Конечно, при Сергее Васильевиче это вряд ли могло произойти. Но все же, в каком-то смысле инфраструктура гапоновской провокации, сама возможность тройной игры и бесконечных утаиваний была во многом создана самим Зубатовым. Конечно, он и предполагать не мог, чем все может обернуться, когда привлекал к совместной работе популярного среди питерских рабочих священника и проповедника Георгия Гапона: массовой гибелью людей и тем, что так скоро Кровавое воскресенье положит конец вере рабочих в царя и монархию.
Жизнь самого Зубатова трагически обрывается в марте 1917 года, когда монархия в России перестает существовать и фактически. Во время семейного обеда ему говорят, что царь Николай только что отрекся от престола. Зубатов молча выходит в соседнюю комнату – и стреляется…