Когда в 1968 году на экраны вышла «Ночь живых мертвецов», общественность требовала запрета фильма за его невыносимую жестокость. Сегодня образы, созданные Джорджем Ромеро, используют в комедиях вроде «Зомби Шон». Живые мертвецы развлекают детей в «Пиратах Карибского моря». Мы перестали бояться былых страшилок, но упорно продолжаем придумывать новые. Последние сорок лет — лишь малый отрезок на долгом пути человеческой культуры, постоянно создающей страшные образы, а затем развенчивающей их. Вопрос лишь в том, для чего на самом деле нам это нужно?

Ответ психологов прост и короток: человеку нравится бояться. Удовольствие примерно то же, что и от экстремального спорта. И такое объяснение можно было бы принять, вот только… Если дело лишь в этом, то человечество уподобляется классическому персонажу хоррора, убеждающему себя, что странный шорох за спиной — просто порыв случайного ветра, и рядом никого больше нет.

Но есть и куда более серьезная причина, по которой человечество тянет к страшному. Опыт страха и его переживания является для нас попыткой дотянуться до явления, которое далеко не все выделяют и замечают. До ужаса в чистом виде.

Страх и ужас кажутся синонимами, но если вдуматься, то разница между этими понятиями очевидна: первое из них — это чувство, вызванное столкновением с чем-то вполне вещественным: бандитом в подворотне, угрозой войны или, скажем, газетными статьями про маньяков. А вот ужас — совсем иное, он рождается от столкновения с тем, что невозможно описать словами, потому что это нечто находится за пределами наших представлений о мире. От бандита можно убежать или вызвать милицию, врага на войне — победить, газету отбросить в сторону — и страх пройдет. Но ужас вызывает у нас то, что человек в принципе не может контролировать и даже не способен понять.

Крестьянский фольклор из тургеневского «Бежина луга», полотна Босха… На протяжении всей истории человечество разными путями через опыт банального страха пыталось разобраться именно с ужасом, но получалось это отнюдь не всегда. Кто-то стремился избежать прямой встречи с ним, придумать, чем от него заслониться. Кто-то, наоборот, сознательно искал встречи с ужасом, потому что разумно предполагал: если это чувство является частью иного, будущего мира, нам все равно предстоит соприкоснуться с ним, если не сейчас, так после смерти. А значит, стоит хоть немного понять его природу и подготовиться.

В конце концов, почему мы так сильно боимся небытия? Почему ничто пугает нас сильнее всех реальных угроз нашей жизни? Может быть, потому что мы ощущаем себя его частью?

Редакция

Обозреватель "Фомы" Юрий Пущаев рассуждает о страхе и ужасе в современном кинематографе и о том, почему мы решили посвятить этому Тему августовского номера "Фомы".

 

Страх и ужас

Немецкий философ Хайдеггер назвал страх простой, «неонтологичной»* эмоцией: причина страха всегда внутри нашего мира. Ужас, напротив, — это встреча с чем-то запредельным. Конкретный предмет, вызывающий его, отсутствует. Причина ужаса — «ничто и нигде». В то же время ужас имеет вездесущий характер. В нем или в него оседает и проваливается целый мир.

А главный «предмет» ужаса — это смерть. Смерть абсолютно неизбежна и в то же время совершенно непонятна, поскольку ее по определению невозможно представить, пока жив.

Скорее всего, большинство из читающих эти строки переживали нечто подобное. К примеру, в детстве, пытаясь осознать бесконечность Вселенной или конечность собственной жизни. И этого ужаса перед неотвратимостью собственной смерти не миновать никому. Как от него ни прячься, он все равно рано или поздно даст о себе знать.

Евангелие говорит нам, что даже Христос в Гефсиманском саду тосковал и ужасался (Мк 14:33). Архиепископ Иоанн Шаховской в своей книге «Апокалипсис мелкого греха» так объяснял этот евангельский эпизод, говоря о Христе: «Его ужас был ужасом нашего отпадения от Небесного Отца и ужасом принятия на Себя нашей оторванности от Отца... Вся мука оторванности от Бога — осознанная и неосознанная людьми в мире — вошла в Его безгрешное естество, совершенно во всем соединенное с Отцом. Ужас Гефсиманский и Крестный был не только Его, Иисусовым ужасом, но и ужасом... гибели всех людей, народов и веков...».

Жизнь, которую в конце поджидает неизбежная смерть, несет ее уже с самого начала в самой себе. А значит, несет с собой и ужас, который подспудно образует некий неустранимый фон жизни. Ведь с библейской точки зрения человек, как часть сотворенного мира, вызван из небытия творческим словом Божьим: Посмотри на небо и землю и, видя все, что на них, познай, что все сотворил Бог из ничего* (2 Мак 7:28). Как говорил святитель Филарет, митрополит Московский, «творческое слово есть как адамантовый мост, на котором поставлены и стоят твари, под бездной Божией бесконечности и над бездной собственного ничтожества». И чем сильнее человек отвергает Бога своей жизнью, мыслями и поступками, тем обостреннее он чувствует в себе (пускай и неосознанно) это самое ничто, из которого он сотворен. Святитель Феофан Затворник уподоблял жизнь отпавшего от Бога человека — стружке, закручивающейся вокруг собственного небытия.

Крик. Э. Мунк. 1893

 

Онтология или психология?

Ужас связан с ощущением нереальности или призрачности мира, с осознанием того, что он на самом деле не таков, каким его привыкли видеть. Всё, что ты видишь вокруг, в любой момент может рассыпаться вместе с тобой и твоим сознанием. Собственно, и фильмы ужасов часто эксплуатируют это внутреннее понимание человека, что мир в основе своей не таков, каким он обычно предстает перед нами. Для кинематографа в жанре «хоррор» часто характерна размытая грань между сном и явью, как, например, в «Кошмаре на улице Вязов», когда непонятно, где действуют герои, — здесь или во сне.

Как преодолеть ужас? Тут возникает развилка. Что делать: либо преодолевать его на онтологическом уровне — путем возвращения к Богу (путь «обожения»), либо на уровне иллюзорном — с помощью психологических приемов, которые лечат симптомы, но не вызывающую их причину. Первый путь — религиозный, однако современная цивилизация и массовая культура идут преимущественно вторым путем.

Ужас перед собственным небытием предлагается анестезировать, отключить или заглушить целым набором рецептов, иногда вполне эффективных. Например, у психологов есть простой, но действенный метод помощи в преодолении детских страхов, когда ребенку предлагается нарисовать то, чего он боится. Когда ты объективируешь свой страх и выносишь его вовне, его легче преодолеть. А главное — это уже не ничто, способное вызвать ужас, а нечто вполне посюстороннее. Всего лишь страшное. Недаром наиболее сильные с творческой точки зрения фильмы о «Чужих» — это первые, где самих монстров практически не видно. Впрочем, потом монстров стало полным-полно.

История культуры — история бесконечных попыток заменить ужас страхом, населив пустоту разными клыкастыми, хвостатыми и рогатыми, но, главное, осязаемыми сущностями. Ведь чем страшны бесы? Бес — существо, которое отказалось от Бога и лишило себя онтологического наполнения. В нем пугает захватывающая тебя агрессивная пустота, то самое ничто. А чёрт с рогами и сковородкой или посланцы иных миров — все это совсем не так страшно, ведь можно потрогать руками. Кстати, интересны замечания специалистов о том, что примерно с 80-х годов рогатые черти в бреду алкоголиков почти полностью сменились пришельцами. В любом случае и над тем, и над другим можно посмеяться, спросив верующего друга: «неужели ты действительно веришь в чертей?», держа при этом в уме комический образ из «Чертенка номер тринадцать» или, в более культурном варианте, совсем земного в своих поступках булгаковского Воланда.

Высмеять — это, кстати, второй, не менее мощный способ преодоления «симптома ужаса», такой же эффективный, как и прорисовка. Именно он во многом породил сегодняшнее изобилие фильмов в стиле черного юмора.

С психологической точки зрения и «прорисовывание», и высмеивание вполне действенны. Однако человек попадает в зависимость от этих суррогатных средств и начинает постоянно нуждаться во все новых и новых порциях «кинострашилок». На онтологическом уровне проблема таким образом не решается. Это напоминает ситуацию с больным зубом. Если спасаться одними лишь обезболивающими препаратами, зуб сгниет и развалится. Бегая от ужаса, прикрываясь банальным страхом, мы тоже рискуем, что, подобно зубу, может погибнуть наша душа.

Искусство ужаса

В то время как масскульт предлагает зрителю «психологическую анестезию», другие направления искусства продолжают искать выход из ситуации. И здесь весьма интересен тот факт, что сегодня, в эпоху постмодернизма, утверждающего отсутствие объективной истины, всё чаще именно искусство начинает указывать нам на религию как на способ справиться с ужасным.

Религия не решает проблем науки, наука не решает проблем искусства, и точно так же искусство может служить лишь проводником к решению религиозных вопросов, но не способно ответить на них окончательно. Ведь даже самые гениальные иконописцы не были способны передать свой духовный опыт в образе, неизбежно упрощая собственные чувства. Апостол Павел не рискнул описывать рай в своих посланиях, утверждая, что это все равно не выразить никакими словами.

Потому как ни велики были многие произведения искусства, вдохновленные религиозным опытом своих создателей, отчасти и они сыграли свою роль в упрощении потустороннего, его обмирщении. И в то же время действительно серьезное искусство осознает эту проблему, стремясь не выразить все до конца, а стать лишь проводником человека в мир подлинного духовного опыта.

Достаточно обратить внимание на то, сколь много места занимает эта тема в современной литературе и кинематографе. Такие кинохиты, как «Страсти Христовы» Мэла Гибсона или «Остров» Лунгина, прямо говорят о реальности религиозной жизни, призывая прибегнуть к ней как к единственному средству выйти за пределы окружающего нас предметного мира.

Таким образом, искусство все же подводит человека к мысли, что предельное и подлинно трезвое сознание возможности исчезновения себя и состояние ужаса на самом деле благотворны... Тот же Феофан Затворник говорил, что христианину «надо зажечь беду вокруг себя». Чтобы захотеть по-настоящему спастись, сначала нужно по-настоящему испугаться. Только чувство огромной и близкой опасности может встряхнуть человека и вернуть его к настоящей реальности, обратить к Богу. Это чувство, говорил епископ Феофан, «было у всех святых и никогда их не оставляло. Противное ему есть чувство довольства своим положением, которое успокаивает человека и погашает в нем всякую заботу о спасении: „Сыт — и что еще?“».

«Покаяние есть корабль, а страх его кормчий», —  писал Исаак Сирин. Но этот страх отличается от обычных житейских страхов тем, что в основе его лежит любовь к Богу как к совершенному бытию и страх за себя как за существо, падающее в ничто.

Избавиться ни от страха, ни от ужаса невозможно, как невозможно отставить в сторону вопрос о смерти. Темные, непросветленные страхи эксплуатируются в фильмах ужасов. Они словно «переводят стрелку», заставляя бояться всяких раскрашенных чудовищ, и вообще пугают внешними угрозами, а не тем, чего единственно стоит бояться и что на самом деле находится внутри человека. Как говорит архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской), можно достичь очищения и освящения страха. И тогда все житейские страхи отступают. Тогда выходит, что вопрос об ужасе — это на самом деле вопрос о спасении, в то время как современная массовая культурная индустрия ужасного — это лишь эксплуатация внутреннего порыва человека к настоящему, изживание этого порыва, перевод в сферу иллюзии.

* Онтология — раздел философии, учение о бытии и основных началах всего существующего. — Ред.

** В греч. тексте букв. «из не-сущих». — Ред.

Все материалы темы номера "Мода на ужасы"

 

 

0
0
Сохранить
Поделиться: