В 2006 году в своей книжке об «основах православной культуры» я признавался, что вряд ли способен сам написать учебник по этому предмету. Но три года спустя я все-таки сел за его написание. Зная, что это мне не по силам, что это не мое, что я этого не умею.
Через это «не-могу-не-умею-не-хочу» пришлось переступить из-за одной телевизионной картинки крупным планом.
Эта та секунда, когда митрополиту Кириллу было объявлено решение Поместного Собора. Его спросили «Приемлеши ли избрание?» И вот эта секунда до его ответа… На лице избранного патриарха не было ни тени торжества или радости. Это было лицо человека, собравшегося покончить жизнь самоубийством. Предельная решимость, почти отчаянная. Человек отчетливо понимал, что его приглашают на Голгофу, причем отнюдь не на экскурсию. Было видно, что этот человек зачеркивает все личное и готов всецело раствориться в том служении, которое на него возлагает Церковь...
Человек, который столь безжалостен по отношению к себе, имеет право возлагать трудные послушания на других. И потому, когда от Патриарха Кирилла приходят ко мне те или иные предложения, я не чувствую себя в силах их отклонять. Раз Патриархом дается послушание — значит, самому придется подрастать до той меры, которую оно задает. Ведь любые мои затруднения по сравнению с его трудностями просто ничтожны.
Вместе с тем, мой школьный непрофессионализм стал большим плюсом... Одной из причин послевоенного экономического взлета Германии было то, что они начали строить все с нуля. Американские бомбардировщики сравняли все их заводы и предприятия с землей, а Советский Союз в порядке репарации вывез оставшиеся заводы (и тем самым обрек себя на технологическое отставание в предстоящие десятилетия). Но руки и головы у немцев остались прежними, и вот они получили возможность, не держась за старые производственные мощности, сразу приступить к созданию новых индустриальных площадок.
Нечто подобное произошло и у нас. Двадцать лет моей жизни связаны с работой в университете, но никак не со школой. Я знал, что здесь я никакой не специалист. Это знание о моей немощи помогло: я знал, что не справлюсь сам, что мне нужны советчики. Именно поэтому я решил работать максимально публично, открываясь к любой критике, воспринимая ее и провоцируя. А критика иногда была настолько беспощадной (но справедливой), что приводила почти что в отчаяние: ничего у меня не получается!
Каждая глава прошла десятки редактур, я показывал эту работу и священникам, и методистам, и просто родителям, выставлял для обсуждения в блогах и очень серьезно вслушивался в замечания, значительная часть которых была совершенно справедлива. В итоге на днях услышал то, что и хотел услышать. Редактор издательства «Просвещение» признался: «Отец Андрей, пожалуй, у вас даже слишком простой текст получился». Это-то мне и было нужно: от уровня МГУ перейти к уровню младших классов.
Первоначально я вообще собирался писать совсем другой учебник, который просто рассказывает о жизни вот этого самого 4 «В» класса. По ходу дела дети друг перед другом ставят вопросы, имеющие отношение к Православию, обсуждают их, спрашивают прохожих, бегут в храм задавать эти вопросы священнику... Беда в том, что такой учебник потребовал бы вдвое большего объема, тогда как Минобразования поставило условие: две страницы на урок, включая иллюстрации и задания. Поэтому от игровой модели пришлось отказаться. Но два урока остались в этом стиле: самый первый — рассказ о Боге и последний в четвертом классе — о храме.
Главной моей задачей была борьба с прошедшим временем. Темой каждого урока должна быть некая константа в жизни человека, не зависящая от того, в каком веке он живет, — это раскаяние, совесть, добро, зло, вера, молитва. А большинство учебников по ОПК — это рассказы о том, как жил и творил чудеса некий древний пророк или святой. И с каждым новым уроком дистанция между миром ребенка и миром учебника не столько сокращается, сколько увеличивается, ибо учебник населяется все новыми, но все столь же древними и странными персонажами.
А нам хотелось, чтобы ребенок понял: православная культура — это его мир, в котором он живет сейчас, сегодня.
Поэтому, вопреки обычному подходу, рассказ о молитве «Отче наш» начинается у нас не с того, что Христос в Евангелии дал ее своим ученикам. ведь ни Христос, ни Евангелие — не авторитет для нецерковных детей. Мы начали с того, что Герда молилась этой молитвой, когда входила в чертог Снежной королевы...
Привычно в учебниках ОПК и Закона Божия видеть пересказы библейских событий. Но в этом случае урок становится экскурсией в очень далекие времена, и снова между сюжетом урока и жизнью ребенка возникает стена… Поэтому я с самого начала говорил, что не учебник будет объяснять Библию, а Библия будет использоваться как иллюстрация к сюжетам учебника. Понимаю, что для слуха богослова это звучит дико, но методически это работает.
Проект сам по себе ставит нас в необычные условия. Во-первых, курс рассчитан на конец четвертого класса и одну четверть пятого — всего полгода в середине школьного обучения. Во-вторых, о Церкви невоцерковленным детям из невоцерковленных семей будут рассказывать невоцерковленные педагоги. Как правило, у этих педагогов нет ни особенной мотивации это делать, ни историко-культурного бэкграунда для рассказа о православии. И готовят их к преподаванию не священники и не богословы, а такие же как и они, Марьи Ивановны.
Поначалу я надеялся, что смогу быть председателем редколлегии, а никак не автором. И что для этого эксперимента мы возьмем уже готовые, наработанные учебники по ОПК. Но эти надежды рухнули: слишком уж специфическими оказались условия.
То, что читатели этого учебника будут мало связаны с жизнью Церкви, означало, что учебное пособие должно быть понятно и интересно прежде всего самому педагогу.
Я, честно говоря, сознательно писал его как учебник не только для детей. И думаю, у него будет такая же судьба, как у книжек о Гарри Поттере: сказки про него читают не столько дети, сколько родители, оправдывая себя тем, что надо же знать любимые книги своих детей…
Возможно, и учебник ОПК для четвертого класса станет первой книгой о православии не только для детей, но и для их учителей и родителей. Поэтому некоторые фрагменты в данной книге или необязательны или сознательно усложнены: можно было обойтись без какого-то сюжета, поскольку ребенку он не очень важен, но у взрослого этот не-детский эпизод оставит в памяти зарубку.
Например, в учебнике можно прочитать такой фрагмент. Разбив Наполеона, русская армия вошла в Париж. Парижане в трепете ждали мести за сожженную Москву... И вот на балу русский император Александр Первый пригласил на танец бывшую жену Наполеона Жозефину. Та с тревогой спросила: «Теперь, наверно, вы переименуете парижский мост Аустерлиц?» За девять лет до этого в битве под Аустерлицем войска Наполеона нанесли поражение русской армии, которой командовал Александр. В честь той победы Наполеон назвал мост в своей столице... Но русский царь ответил: «Зачем мне переименовывать этот мост? Мне достаточно, что по нему прошли мои солдаты!»
С другой стороны, понимание того, что учебник будет работать в нецерковной среде, привело к отсечению некоторых традиционных сюжетов православной педагогики. Пришлось отказаться от некоторых сюжетов, которые могут спровоцировать недоумение и возмущение светского педагога. К примеру, от пересказа Шестоднева. В четвертом классе библейский рассказ о творении мира можно дать лишь упрощая его — и он неизбежно произведет впечатление еврейской сказки (по крайней мере на родителей и учителей). А нецерковный учитель не будет прилагать усилий к тому, чтобы объяснить детям, что со временем им откроются более глубокие понимания этого текста… И уже в пятом классе уроки природоведения начнут обличать зарисовку из четвертого класса…
Или, например, учение о Троице. Честно говоря, этот догмат и семинаристам-то не просто объяснить, так как же будет светская учительница рассказывать его светским же детишкам?
Посему у церковных читателей я прежде всего прошу понимания, прощения и терпения. Огромный мир православия нельзя вместить в столь сжатое время и в такой жестко ограниченный объем без потерь. Все равно что эпическое полотно романа вместить в новеллу. Конечно, учебник породит множество недоумений в стиле: «А почему о том-то и том-то не сказано ни слова?»
Что ж, некоторые сюжеты я сознательно не помещал в учебник — например, рассказ о Рождестве. Надеюсь, люди заметив эти вопиющие пробелы, будут настаивать на их восполнении. То есть на увеличении числа часов, отводимых на знакомство с православной культурой.
Главная задача этого учебника — психотерапевтическая: успокоить тех, кто считает, что разговор о православии в школе приведет к каким-то негативам. Вот мы и показываем: слово «Православие» в названии курса совсем не означает, что детей будут учить целовать руку батюшке и отбивать поклоны.
С другой стороны, мы свидетельствуем, что абсолютно отстраненный разговор о религиозных и этических ценностях невозможен. Хотя некоторые культурологи в штатском очень хотели бы видеть наш учебник безжизненно-стерильным: «вы, мол, расскажите детям, что такое добро и зло, но так, чтобы они с этим вашим мнением не согласились, а просто приняли его к сведению!»
Наш эксперимент означает, что расширяется пространство родительской свободы. Теперь родители могут сказать школе: если вы воспитываете наших детей, то делайте это в соответствии с нашей семейной традицией, с теми представлениями о добре и зле, которые есть у нас, а не у правящей партии.
И если родители и учителя поймут, что детям уроки ОПК интересны, что они их обогащают и в конечном итоге не приводят ни к внутриклассным, ни к общенациональным конфликтам, это будет означать, что эксперимент удался. Тогда курс будет расширяться.
Фото Владимира Ештокина
Здесь Вы можете обсудить эту статью в Блогах "Фомы" (Живой Журнал). Регистрация не требуется.
Здесь можно обсудить эту статью в блогах Liveinternet.
