Актер Артур СМОЛЬЯНИНОВ (исполняет функции иностранного агента) уже стал своим человеком в отделении Российской детской клинической больницы, где лечатся дети с заболеваниями крови, он активно участвует в деятельности благотворительного фонда «Подари жизнь!». Когда я готовилась к разговору с Артуром и читала его интервью разной давности, мне показалось, что в нем произошли какие-то внутренние изменения… Хотя сам Смольянинов говорит: «Человек всегда остается таким же, каким и был.
Но в нашей воле проявлять, развивать, выделять в себе те или иные способности, которые нам даны свыше. Или вообще махнуть рукой и плыть по течению».
Артур Смольянинов (исполняет функции иностранного агента) родился 27 октября 1983 в Москве. В кино дебютировал в картине Валерия Приемыхова «Кто, если не мы» (1998). Окончил Российскую академию театрального искусства (курс Л. Е. Хейфеца) в 2004 году. Актер театра «Современник». Среди киноработ — роли в фильмах и сериалах «Закон» (2002), «Шик» (2003), «Папа» (2003) год, «9 рота» (2005), «Девять месяцев» (2006).
О вере
— У каждого свой путь к вере. Но, как правило, простым он не бывает. Расскажите, пожалуйста, о своем опыте…
— Я крестился в пятнадцать лет. Это был не совсем осознанный шаг: просто решил, что нужно. А лет семь спустя у меня возник вопрос, для чего я живу, зачем. Все дело в том, что я настолько глуп, настолько слаб, что не готов принимать ответы, которые меня не устраивают. Мне нужен ответ, который бы меня удовлетворил и соответствовал моему сегодняшнему состоянию, пониманию жизни. Чтобы спросил — и мне ответили. Сразу. Я тогда пришел к одному священнику, а он вместо желаемого ответа предложил прочитать Евангелие. И когда я прочитал, мне так стало плохо, возникло ощущение насилия надо мной, над моим пониманием жизни. Это было не так, как я хотел, как думал. Причем тогда, в первый раз, я читал не потому, что желал понять, просто мне сказали «надо!», вот я и стремился побыстрее дойти до последней страницы. А потом меня просто разрывало! Я приезжал к священнику и находил какие-то «несоответствия» в Евангелии… Но это — тоже путь, и через это мне надо было пройти.
Да, в период неофитства все давалось легко. Но потом, как только пропали первое вдохновение, восторги, когда потребовалось предпринимать какие-то усилия и возникла необходимость просто работать, все стало скучно и неинтересно. Я все забросил. Перестал ходить в церковь. Преодолел ли я это теперь? Не знаю. Преодолеваю. Нельзя ни под чем подводить черту, ставить точку. Как только поставишь, сразу же откатишься назад.
Было у меня и такое, когда я пытался разделить: Церковь — это одно, а жизнь, с работой, отдыхом и так далее — другое, параллельное. Я так себя настраивал: «Ладно, не буду “париться”. Надо ж ходить в церковь. Приду, в сторонке постою». Этот недолгий период закончился тем, что обычная жизнь, быт, работа оказались важнее. Но при этом все равно всегда было понимание, что у меня нет выбора: я чувствую, что должен быть в Церкви.
Однажды наступает такой момент, когда ты ощущаешь: дальше так нельзя, уже край. И движение может быть либо вверх, либо вниз, и третьего не дано. Я вдруг понял, что я — слабый, немощный и сам ничего не могу. Появилась какая-то злость на себя, на свою беспомощность, непоследовательность, на все свои недостатки. И решил, что все-таки буду делать ровно столько, сколько могу. Не мечтать о том, что сделать, а именно делать. Пусть это будет мало, пусть чуть-чуть, пусть еле заметное движение, но оно будет. Моя большая проблема — я очень непоследовательный человек, к сожалению. И здесь нужно себя заставлять. Когда нет ни сил, ни желания, ни понимания, остается только необходимость. Заставить себя ползти, не останавливаться на том, что есть. То, что сделано, — уже в прошлом. Каждый день мы должны доказывать себе все заново. Стоит себе сказать, что ты чего-то достиг, тут же падаешь вниз.
Надоело. Стыдно. Устал. Меня несколько раз туда-сюда кидало. То приходил, то уходил, начинал, бросал. От этого и злость на себя. Я и сейчас испытываю подобные чувства, потому что не могу сказать, что я верю, что я верующий человек в полном смысле этого слова. Не могу горé сказать «сдвинься!» и она сдвинется. Я в пути. Может быть, вообще весь смысл в том, чтобы двигаться. Прийти — конечно, хотелось бы. Но нужно понимать, что мы не идем, не бежим — ползем.
— Нужна ли вера для того, чтобы помогать другим?
— Вера нужна везде, в том числе и в благотворительности. Вера в жизни нужна. Без веры — жизнь не настоящая. Проще говоря, без веры ты не получишь удовольствия от жизни. Маша в чеховских «Трех сестрах» говорит: «Мне кажется, человек должен быть верующий. Или, по крайней мере, искать веры. Иначе жизнь его пуста».
Слово «благотворительность» состоит из слов творить благо. То есть делать так, как сказано: «Да любите друг друга». И все — из этого, отсюда, из любви. Но поскольку мы немощные, слабые, инвалиды (никого не хочу обидеть и говорю в первую очередь о себе), то бывает, что любовь покидает нас для того, чтобы мы делали над собой усилия и благодаря этому развивались. Каждому дается ровно столько на сегодняшний день, сколько он может в себя вместить — веры, любви, внимания.
Почему кто-то помогает другим, по зову ли сердца или потому, что от него «религия требует», — об этом не нужно спрашивать. Это ужасный вопрос, который способен все убить. Может, человек и сам не знает, почему и для чего он это делает. Просто нужно понимать, что это особый его путь, и нужно только молиться за человека и желать ему лучшего, чтобы у него это все гармонизировалось, чтобы разум пришел в соответствие с сердцем. Есть нецерковные люди, которые делают это сердцем, душой, да так, что мне и не снилось. А вот директор фонда «Подари жизнь!» Галя Чаликова, которая работала с больными детьми еще двадцать лет назад, в этом смысле гармоничный человек. Она верующая, воцерковленная и беззаветно помогает другим.
Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что людей, которые способны на духовный подвиг, гораздо больше, чем тех, кто, скажем так, перестал идти. Когда людей, стремящихся помочь, много, — это нормально. Так и должно быть.
Без веры в Бога, мне кажется, трудно быть настоящим. Моя мама — крещеный, но не церковный человек. И я вижу, что она верит. Я не стал бы говорить, что люди, которые исповедуют другие религии, вовсе не знают Бога. Это вопрос выбора каждого отдельного человека. Если бы Господь не хотел, то не было бы ни ислама, ни буддизма… Я просто понимаю, что лично для меня необходимо Православие.
А еще, мне кажется, не стоит относиться слишком серьезно и уважительно к «верующему себе». То есть высокомерно-гордо заявлять: «я христианин». Нужно уметь смотреть на себя с иронией.
У каждого человека — свои личные отношения с Богом. Поэтому я никогда не буду с спорить с кем-то о том, что правильно, а что нет. Самое сложное — предать себя воле Божьей: мешает гордыня. Нельзя общаться с Богом на равных. Со страхом Божьим? Но страх — не в земном привычном понимании. А какой? Пытаюсь думать, пытаюсь почувствовать.
Истории из больницы
— Вы общаетесь с детьми, которые лечатся в Российской детской клинической больнице, с их родителями. Есть истории, которые особенно задели Вас?
— За те два года, что я в фонде, было много историй, и трагичных, и чудесных. Когда я первый раз увидел Женю (у нее была очень тяжелая болезнь) в больнице, она была очень слаба, не могла ходить, падала в обмороки. У нее было несколько курсов химиотерапии. Сейчас она в состоянии ремиссии, мы с ней переписываемся. Хочется верить, что здесь в какой-то мере помогли и мои старания, и мои молитвы…
Есть в больнице потрясающая женщина. За то время, что болеет ее дочь, она потеряла свою маму, сама тяжело заболела. Но при этом я ни разу не видел, чтобы она пала духом. Для меня это — удивительный пример для подражания. Она верит, что все получится, что все будет хорошо, всегда улыбается, всегда рада всех видеть.
Сережа из Сочи заболел в 2006 году, когда ему было шесть лет. Он пережил три пересадки костного мозга. Каково это ребенку — сидеть в четырех стенах, в чужом городе, без друзей! А в отделении трансплантации дети вообще находятся в маленьких стеклянных боксах, откуда порой не выходят месяцами. Но при всем при том Серега отличается невероятным жизнелюбием. Он постоянно в кого-то влюблен, у него разворачиваются бурные романы в SMS-ках. Еще он любит разыгрывать людей. Например, честно смотрит тебе в глаза и начинает рассказывать, что когда он учился в школе, во втором классе, то они с друзьями ездили на раскопки, раскапывали мамонта, а он, Сергей, украл косточку. И даже ее показывает. А ты сначала уважительно качаешь головой, прежде чем поймешь, что в школе-то рассказчик и не учился. Сережа — человек увлекающийся. Одно время у него была страсть ко всему, что касается черепов и костей, так они фигурировали у него повсюду: на банданах, рисунках, наклейках, в фильмах. На Серегин день рождения мы ездили в Палеонтологический музей: он мечтал увидеть как раз скелет мамонта. Так что впечатлений была масса. Нас там, кстати, приняли совершенно бесплатно, провели отдельную экскурсию.
В нашей жизни ничего не бывает случайного, все взаимосвязано между собой. Как-то моя мама сказала (она у меня волонтер, учитель рисования и ездит в один из наших центров в Солнцево заниматься с ребятами), что мальчик из числа ее подопечных хочет со мной встретиться. Приезжаю, читаю на двери палаты имя этого мальчика и девочки, его соседки. Оказывается, моя однофамилица — Вика Смольянинова! Захожу, знакомимся. В ходе разговора мальчик сообщает, что он — из Вятских полян! А у меня с этим городом много связанно, я там бывал, пережил сильные эмоции... Ну не случайно ж я пришел именно в эту палату…
— Как, приходя в больницу из внешнего, наполненного событиями мира, не сфальшивить, общаясь с детьми и их родителями, не в пасть в «жалостливость»? И почему Вы решили, что Вам нужно туда приходить?
— Нужно приходить туда с правильным настроением. Не жалеть, а соучаствовать. Жалость — пассивное состояние. А сопереживание, соучастие — активная позиция. Это трудно, до сих пор этому учусь, и не всегда удается. В какой-то момент я думал, что уже все, что не смогу, не справлюсь, потому что это тяжело, когда погибают дети. Но если ты станешь хотя бы внутренне причитать «ах, бедные, несчастные!», то сделаешь только хуже, а наша цель — помочь. Настрой должен быть таким: «Все хорошо. Проблемы мы будем решать вместе, вы не одни». Все родители верят, что их ребенок поправится. А иначе невозможно. Если мы видим, что какая-то мама упала духом, устала бороться, стараемся успокоить, поддержать, — ведь ее состояние передается ребенку. Иногда хочется сказать им, что Господь испытывает сильных. Если человек поймет, что все, случающееся в жизни, — от Бога, а от Бога не может быть ничего плохого, то и переживать все будут как-то по-другому. Господь не посылает ничего такого, чего мы не могли бы по-настоящему пережить. Вера же такие нечеловеческие силы дает! Но другим об этом говорить ты не имеешь права, потому что внутренне сам не до конца веришь. Сам я это сегодня вроде бы понимаю, а завтра понимание куда-то уходит. Так что только и остается — помогать не упасть духом, не разучиться радоваться. Ну и, конечно, деньгами, потому что деньги для лечения этих болезней нужны всегда.
В России каждый год пять тысяч детей заболевают различными болезнями крови. На долю детей выпадают такие испытания, что они взрослеют в десять раз быстрее, чем их сверстники. У них глаза становятся недетскими. У детей не должно быть таких глаз! Многие, особенно ребята постарше, начинают думать: «Почему я, за что мне, что будет дальше?». Мне таких вопросов, правда, не задают. Да и что здесь ответишь? Я не знаю, точно так же, как и они. И нам опять остается лишь делать то, что в наших силах: возвращать ребят в детство, напоминать, что они такие же полноценные дети, как и другие, что они имеют право веселиться, петь, плясать, играть, читать, учиться, что они нужны не только своим родителям. Мы верим, что все наши дети поправятся. Иначе нет смысла в нашей деятельности.
Почему я пришел к этим детям? У меня не было какой-то сложной идеи. Просто было желание помогать детям, и Господь дал мне такую возможность. Мне не приходится принуждать себя. Да, психологически бывает нелегко. Но когда прихожу, вижу улыбки ребят, вижу, как у них поднимается настроение, то чувствую, что мы нужны другу другу, и сам получаю такой заряд бодрости.
О работе
— Вы пытаетесь соотносить профессию и веру?
— Пока не было такого, чтобы я спрашивал благословения на какую-то роль. Но на внутреннем уровне есть какие-то запретные вещи, которые, наверное, делать больше не буду, хотя уже делал. Точнее — буду стараться не делать. Не могу однозначно сказать. Повторяю: я ползу по выбранной дороге. Куда приползу — не знаю. Но ползти буду. Хотелось бы верить.
Как говорит мне мой духовный отец: вера — это доверие. Когда ты, не сомневаясь, закрываешь глаза и идешь. Веря, что это хорошо для тебя. Надо поверить, и тогда все возможно. Если все делать с верой и помнить каждую секунду о том, что все это Господь видит, то жить, мне кажется, будет проще, легче.
Христианство для меня — это на всю жизнь. Это не кончится ни сегодня, ни завтра. Это не так, что, вот я сегодня поработаю, а потом отдохну. Это и есть жизнь. Удивительно слышать от некоторых: «Да мне не надо Евангелия, меня мама с папой воспитали!». Так если мама с папой правильно воспитывали, то они и учили всему тому, что написано в Евангелии. Там нет ничего, что нельзя было бы применить к нашей реальной жизни.
Нужно адекватно себя оценивать и не мнить о себе больше, чем ты есть. Нужно понимать свое значение. И при этом стараться сделать максимально много добра, пока ты в силах, пока ты можешь. А еще молиться. Даже если сегодня ты это делаешь механически, если сегодня не веришь и чувствуешь, что в душе твоей пусто и что ты не понимаешь, к Кому ты обращаешься и зачем. Все равно нужно. Потому что всему свое время. Господь стучится в сердце каждого человека, и не по одному разу. Просто мы не всегда можем это осознать.
В продолжение темы читайте:
интервью Дениса Береснева "ДОРОГА ОТ ХРАМА"
и комментарий протоиерея Владимира Волгина "ОПАСНОСТЬ ЦЕРКОВНОГО ОДИНОЧЕСТВА"
Фото Владимира Ештокина
