В маленькой тесной комнатенке тихо догорала лампада. Взволнованные ученики сгрудились вокруг своего доброго учителя. Он лежал здесь прямо на полу, на тонкой тростниковой циновке, которую сам и сплел когда-то. Старик с младенчества жил в пустыне, воспитываемый отшельниками, и его изнуренное постами тело никогда не знало ничего удобнее и мягче этой суровой постели.
Он был еще жив, но все уже понимали, что завтра с утра братии нужно готовиться к похоронам. Для каждого из учеников умирающий значил очень много. Он действительно был для них духовным наставником и горячим молитвенником. Настоящим аввой. А теперь они от всей теплоты преданных сердец молились о нем в скорбный час.
Они твердо верили, что у этого человека святой жизни лишь одна посмертная дорога — в рай. Уж ему ли, с малолетства впитавшему дух строгости и благоговения, шестьдесят лет проведшему в посте и покаянной молитве и еще при жизни прославившемуся даром чудотворения, — ему ли будет отказано в спасении?!
Вдруг авва пришел в себя. Его лицо сияло от радости, словно он уже пребывал в небесных обителях. Старец едва слышимым голосом молвил:
— Вот пришел авва Антоний… А вот идут отцы-монахи древности… А вот и… — умирающий сделал паузу, его глаза увлажнились, лицо же просияло больше прежнего, — а вот и апостолы шествуют… — и тут инок замолчал. По лицу текли горячие слезы.
— Отче, с кем ты беседуешь?
Присутствующие были взволнованы, они никогда не видели старца таким.
— Это ангелы пришли взять меня, — едва слышно прошептал он. — А я не готов. Я молюсь им оставить меня хоть ненадолго, чтобы я мог покаяться.
Братья изумились.
— Тебе ли, отче, каяться? Тебе нет нужды в этом!
Учитель вздохнул.
— На самом деле, братья, я не знаю, сотворил ли я хотя бы начало покаяния моего.
Неожиданно лицо старца засияло так, что и взглянуть на него никто не решался.
— Вот и Господь идет, — с трепетом прошептал он. — Он говорит: «Принесите мне избранный сосуд из пустыни!»
Это было как молния. Братия пала ниц. Стало легко дышать, помещение наполнилось какой-то неизъяснимой свежестью. На следующий день в обители хоронили авву Сисоя.
