Эта история случилась со мной вскоре после моего крещения.
Я закончил ВУЗ, но работы по специальности не было, и я поехал разнорабочим в село, в бригаду штукатуров. Мы занималась ремонтом сельской школы.
Мы жили в спортзале школы, словно на необитаемом острове. В село почти никто не ходил, разве что за хлебом. У нас не было ни телевизора, ни радио, а мобильные тогда были только у людей состоятельных.
Яркое впечатление того времени: ранняя осень, теплый солнечный день. Мы сидим в спортзале, обедаем. Вбегает приехавший из города коллега, и орет с порога:
— Мужики! Америку бомбят!
— Да ну тебя, заливаешь! — смеемся мы.
— Да нет, честно, доллар упал. И два небоскреба.
Коллеги по работе оказались вполне приличными ребятами. Конечно, все мы были со своими тараканами, но без подлости, воровства и прочих неприятных вещей, которые случаются между малознакомыми, ненадолго собравшимися вместе работягами.
Лишь Витя, смуглый цыган бандитского вида из первой бригады все время доставал меня за то, что я крестился. И хотя делал я это скорее украдкой, но Витя всегда замечал это, и крестное знамение просто выводило это из себя. По природе своей Витя и так был человеком непростым, но, подвыпив, он словно темнел лицом, менялся глазами, становился агрессивным. Как-то я спросил его: а ты сам-то крещеный?
— Конечно! — неожиданно и гордо ответил он, - мать моя крестила меня на перекрестке дорог.
— А во чье имя тебя крестили?
— В мое собственное!
— А вот и нет. Во имя Христово.
Витя тогда едва сдержался. Но за исключением такого неравнодушного отношения
Вити к моей вере, ничего из ряда вон не происходило. Мы трудились себе, спорили, ругались, мирились. Общей темой для разговора был собственный профессионализм и полная профнепригодность начальства. Начальников действительно было немало. К тому же они, как на грех, задерживали зарплату, вызывая в коллективе тихую бузу.
— Жируют на нашем горбу, набивают карманы. На машинах вон каких ездят. А мы тут вкалывай, за гроши. — говорил один.
— Да если бы еще и платили, — вставлял другой.
Глядя на лощеные лица, галстуки в горошек, глядя на начищенные ботинки, аккуратно и брезгливо опускающиеся в коричневое месиво стройки, где копошатся такие же, просто менее хваткие мужики, я чувствовал, почему в нашей стране произошла Революция.
Где-то через месяц моей работы наш бригадир на пару дней уехал в город, оставив мне ключи от склада. В этот же день к нам в бригаду добавился еще один человек, Сергей. Это был веселый статный мужик, чем-то похожий на актера Владимира Гостюхина. Прямо с колес он бросился нам помогать, объяснять, как лучше, но больше мешал, чем работал. Мы насилу его успокоили, предложив для начала хотя бы переодеться. Вечером, когда все сели за стол, он, как новый человек, сразу оказался в центре внимания. Весь вечер Сергей балагурил, рассказывал анекдоты, и посредством спиртных напитков, всячески вливался в коллектив. Но, подвыпив, он без всякого на то повода начал молоть в мой адрес похабную ерунду. Обычно в простых трудовых коллективах, на заводе или на стройке таких выскочек ставят на место ударом в зубы. Как правило это отрезвляет, способствует дисциплине и помогает пресекать на месте всякий ненужный треп. Я не знал, как мне поступить по-христиански. С одной стороны, Сергей был больше меня раза в два. С другой я понимал, что если не отреагирую по-мужски, то отношение ко мне со стороны бригады резко изменится. А вся бригада тем временем с любопытством глядела за нами, ожидая развязки. В общем, после очередного выпада я встал и разбил ему нос.
Нас быстро разняли, усадили, и в тот вечер Сергей еще долго угрожал мне расправой. Несмотря на это, я нашел ему место для сна, и даже выдал одеяло, беззлобно объясняя, что не следует говорить малознакомым людям нехорошие слова.
Как я уже говорил, мы жили в спортзале школы. Но, поскольку похолодало, то некоторые ходили ночевать в теплые классы учебного корпуса. В проходе между спортзалом и учебным корпусом, в помещении бывшей раздевалки располагался наш склад. Там хранились краска, инструмент и прочие необходимые для ремонта вещи. Так получалось, что те рабочие, которые ночевали в классах, не могли попасть в спортзал, не пройдя насквозь через склад. Днем склад был закрыт, но на ночь, когда все улеглись и погасили свет, я оставил складские двери открытыми, чтобы утром не было проблем.
Поутру, когда все вернулись в спортзал и сели завтракать, я вновь закрыл склад. Сергей, поев, вдруг по срочным делам заторопился в город. Мы пожали плечами.
— Вчера приехал, сегодня уезжает, — пробурчал мой напарник. — Ну и работник.
— Да пусть едет. От него больше шума, чем толку, — сказал я.
А после обеда приехал бригадир. Он обнаружил, что на складе приоткрыто окно, и исчезло одно полнехонькое 40-килограммовое ведро с краской. Я лишь развел руками. Для меня это было шоком. Одно это ведро стоило столько, сколько я еще и не заработал. Вся бригада клялась мне, что никто его не трогал.
Я не знал, кого винить. Я, доверяя бригаде, оставил склад на ночь открытым, хотел облегчить жизнь мужикам. В итоге я подставил себя, влетел на круглую сумму, и к тому же потерял доверие в глазах начальства. Мне и так не платили, а теперь вообще могли послать куда подальше. Да еще бы и должен остался.
Конечно, я думал и о том, что кто-то из бригады смотрит мне в глаза, и врет.
В общем, отпросившись на пару дней отдохнуть, в расстроенных чувствах я поехал домой. Открыв дверь квартиры, я помолился, и наугад раскрыл Библию. Мне открылся 72-й псалом. Да ну, причем тут псалмы, - подумал я, и еще раз, раскрыв и закрыв Священное писание, будто гадательную книгу. Но, к неописуемому моему удивлению, в книге из полутора тысяч тончайших страниц я вновь попал на 72-й псалом. Я начал читать, и ахнул. Как точно он передавал мое состояние!
Как благ Бог к Израилю, к чистым сердцем!
А я - едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои, - я позавидовал безумным, видя благоденствие нечестивых, ибо им нет страданий до смерти их, и крепки силы их; на работе человеческой нет их, и с прочими людьми не подвергаются ударам.
…
И вот, эти нечестивые благоденствуют в веке сем, умножают богатство.
И думал я, как бы уразуметь это, но это трудно было в глазах моих, доколе не вошел я во святилище Божие и не уразумел конца их.
Так! на скользких путях поставил Ты их и низвергаешь их в пропасти.
Как нечаянно пришли они в разорение, исчезли, погибли от ужасов!
Как сновидение по пробуждении, так Ты, Господи, пробудив их, уничтожишь мечты их.
Когда кипело сердце мое, и терзалась внутренность моя, тогда я был невежда и не разумел; как скот был я пред Тобою…
Ничего более революционного я не читал с тех пор, как перестал читать анархическую литературу. Я понял, что это знак, и мне нужно «идти в святилище».
На следующий день я поехал в область, к двум дорогим мне монахам. У них я воцерковлялся все время, пока они были в городе. Потом они уехали восстанавливать монастырь. Я рассказал им свои злоключения.
Один из них сказал:
— Я еще слишком зелен и малоопытен, чтобы что-то посоветовать тебе. Но я обещаю, что помолюсь, мы отслужим молебен. Не волнуйся, езжай назад, Господь тебя не оставит.
Конечно, я был несколько разочарован таким ответом. Мне хотелось простого и понятного ответа. Но я был глуп в своем маловерии, я был как скот перед Тобою.
Развязка была совершенно непредсказуема, и наступила она буквально через пару дней. Один из рабочих, который на сельской остановке зацепился языком со случайным местным жителем, узнал, что его соседка видела, как рано утром один из наших рабочих нес ведро с краской.
Нашли соседку, нашли пропажу. По описанию вора мы поняли, что это был Сергей. Он ночью, пока все спали, тихо зашел на склад, открыл окно и выставил наружу краску. Окно он закрывать не стал, чтобы думали, что кто-то влез снаружи.
Так он мне решил отомстить за разбитый нос. А потом уехал, от греха подальше, и больше на стройке не появлялся.
— Мы с ним разберемся, — сказал бригадир.
— Мало ты ему дал, — сказал Витя.
После той драки с Сергеем Витя перестал меня подкалывать, и вообще как-то внутренне переменил ко мне отношение. Мы расстались почти приятелями.
А нашу бригаду тогда действительно обманули, мотивировав это тем, что их, в свою очередь, обманул кто-то наверху. Сейчас те суммы мне кажутся смешными. И уж тем более они не стоят того житейского опыта, который я приобрел. Опыта собственной слабости, опыта маловерия, опыта монашеской молитвы. Слава Богу за все!
На заставке фрагмент фото flickr.com/grand_canyon_nps
