290 лет назад — 2 ноября 1721 года — Россия стала Империей, а царь Петр I — императором Петром Великим. Одной из самых неоднозначных граней петровских реформ стала и реформа церковно-государственных отношений: независимое патриаршество было упразднено, во главе церкви встало государственное ведомство — Святейший Правительствующий Синод во главе с обер-прокурором.
О двух сотнях лет синодального периода говорят разное. С одной стороны критики утверждают, что они дурно повлияли на церковную среду, привели к ее застою и разложению, а в результате — породили революционеров из числа семинаристов. С другой — как тогда объяснить, что именно это время дало России выдающихся святых — преподобного Серафима Саровского, святителя Игнатия (Брянчанинова), старцев Оптиной пустыни?
На эти и другие вопросы отвечает старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Алексей Беглов.
1. Можно ли говорить, что в до-синодальный период Русская Православная Церковь была серьезной независимой силой, которую Петру I понадобилось подчинить?
О независимости Церкви в до-синодальный период нужно говорить осторожно — понимая, что в то время значение слова «независимость» было другим. В до-петровской Руси Церковь воспринималась как неотъемлемая часть общественного организма. И участие в ее делах царских властей, чиновников или бояр было совершенно естественным. Еще в XVI-XVII веке формировались целые категории церквей и монастырей, которые пользовались жалованными грамотами — но не митрополичьими, а царскими или княжескими. То есть, их таким образом изымали из прямого церковного управления и включали в государственное. Мы бы сейчас сказали, что это — вмешательство в дела Церкви. Но современники так это не воспринимали. Потому что это прямым образом входило в религиозные обязанности государя или любого правителя более мелкой земли — покровительствовать Церкви, опекать приходы, монастыри и так далее. В этом не было противоречия. Церковь воспринималась как величайшая народная святыня и в то же время как неотъемлемое дополнение царской власти. Взаимосвязь церковного и государственного организмов была очень сильной. Во второй половине XVII веке, после конфликта Патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, а особенно после Собора 1666-1667 года, происходит то, что церковные историки называют «консолидацией церковного управления». Бывшие жалованные грамоты государя и светских властителей постепенно теряют свою силу, а епископская власть приобретает все более последовательный характер. Церковь консолидируется именно во второй половине XVII века — то есть, буквально накануне синодального периода.
Есть и другая сторона вопроса. Патриаршая власть (как и митрополичья до этого) обладала совершенно особенными прерогативами перед лицом власти царской. Это — право «печалования» о людях русской Земли, то есть, право защищать обездоленных, право вступаться за неправедно обиженных или чрезмерно преследуемых. Этим правом Предстоятель Русской Церкви обладал априорно. Оно покоилось именно на религиозном сознании человека того времени — не только церковного, но и любого вообще. Право печалования было непререкаемым. Епископ, который не в должной мере использовал свое право печалования, дискредитировал себя в глазах современников. Так, например, произошло с митрополитом Даниилом в начале XVI века. Тогда в языке даже существовало особое словечко «потаковник» — тот, кто потакает светским властям. Конкретного носителя права печалования можно было устранить — казнить, сослать и т.д. — как это было сделано с несколькими митрополитами во время Опричнины. Но само по себе право не подвергалось сомнению. Таким образом, при московском государе всегда находилось некое нравственное мерило, которое могло возвысить голос против любого рода несправедливостей. Это право характеризует именно до-синодальный период церковной истории.
2. Петр I упразднил патриаршество, чтобы избежать столкновений с правом печалования?
Не совсем так. Надо иметь в виду следующее. У Петра I не было четких планов, как должны развиваться церковно-государственные отношения после кончины патриарха Адриана в 1700 году. Отмена патриаршества и учреждение Синода не были заранее спланированным ходом. У Петра и его окружения были различные сценарии. Но было совершенно очевидно, что светская власть еще при жизни патриарха Адриана покушается в первую очередь на административные и финансовые полномочия патриаршего престола. Грубо говоря, пока сам царь был в бесконечных разъездах, поскольку начиналась Северная война, его уполномоченные в Москве пытались взять в свои руки управление патриаршими приказами, патриаршей вотчиной и патриаршей казной, которая находилась в намного более благоприятных условиях, чем казна государева. Колоссальные контрибуции были наложены на православные монастыри. То есть, первоначальный интерес светской власти в отношение Церкви был совершенно меркантильным: нужно было в условиях постоянных внутренних распрей и начала внешних сражений взять под контроль церковные ресурсы, которые раньше давали Церкви самостоятельность. Первоначально решалась эта задача. Именно поэтому Петр не торопился объявлять выборы нового патриарха после смерти патриарха Адриана. Только к концу Северной войны родилась идея не просто посадить на патриарший престол послушного человека, но и в принципе патриаршество отменить. Что и произошло. Но вызревала эта идея постепенно.
3. Как это сказалось на обычной приходской жизни?
Святейший Правительствующий Синод был образован в 1721 году. К этому моменту Русская Православная Церковь жила без Патриарха уже двадцать лет. И прежде всего образование Синода характеризовало собой изменения в центральном церковном управлении. При этом изменения на епархиальном и приходском уровнях не последовали мгновенно. Еще в течение многих десятилетий реформа управления на жизни простых приходов никак не сказывалась. Но при этом мы не должны думать, что прихожане не чувствовали петровскую реформу вообще: просто это не было напрямую связано с появлением Синода. Ведь петровская церковная реформа заключалась не только в упразднении патриаршества и создании Синода, но и в других вещах. Например, еще с конца XVII века имела место попытка так называемой «первой секуляризации». Был восстановлен Монастырский приказ, который должен был взять в управление монастырские земли. И достаточно активно шло использование (а по сути, разграбление) богатств монастырей на пользу государственной власти.
В то же время проходила так называемая «реформа благочестия». Император наложил запрет на некоторые формы православного культа, объявив их суевериями. Например, в то время достаточно критично относились к почитанию святых мощей и чудотворных икон. К суду могли привлечь по делу о «разглашении о чудесах, от икон произошедших». То есть, если кто-то кому-то рассказывал, что какой-то человек исцелился от такой-то иконы, это уже считалось преступлением. Чем это было мотивировано — вопрос, о котором до сих пор спорят историки. По одной из версий, велико было влияние украинских монахов, религиозность которых, как принято считать, отличалась от религиозности великороссов и которые при Петре заняли немало видных мест в церковном управлении. Также возможно, такая «чистка» благочестия проводилась на фоне борьбы с расколом. Так что петровская церковная реформа очень сильно ощущалась в жизни народа, но не в том, что появился Синод, а в других аспектах государственной политики.
4. Именно в синодальный период в Русской Церкви появляются множество известных святых — преподобный Серафим Саровский, святитель Игнатий (Брянчанинов), отпинские старцы и т.д. Как такие вещи сочетаются?
Это, безусловно, одна из самых интересных и драматических сторон синодального периода истории Русской Церкви. С одной стороны, мы видим развитие достаточно жесткого бюрократического контроля за церковным организмом на протяжении XVIII-XIX веков. К сороковым годам XIX века была выстроена своего рода бюрократическая вертикаль, повторяющая вертикаль светского управления. Она замыкалась на обер-прокурора Святейшего Синода. На епархиальном уровне были созданы консистории, главной фигурой в которой был секретарь, подчинявшийся опять же обер-прокурору. Таким образом, под контролем оказалось и центральное церковное управление, и епархии, и благочиния и приходы. Но с другой стороны, мы видим примеры подлинной церковной жизни.
Я склонен смотреть на сочетание этих вещей не как на причинно-следственную взаимосвязь. Преподобный Серафим Саровский, святитель Игнатий (Брянчанинов), оптинские старцы — все они существовали не благодаря синодальному периоду, а во многом вопреки ему. Духовная жизнь искала для себя нового выхода, новых форм, в которых можно было бы преодолеть государственный контроль. Монашество, поставленное в трудные условия еще Екатериной II, создавало новые формы общин. Например, стали появляться женские общины, которые позже были легализованы. Активно развивалось пустынножительство — опять-таки как попытка избежать синодального контроля. Именно оно дало самых ярких представителей русского монашества того периода. То есть, церковная жизнь шла своим чередом, как река, обходящая камни, упавшие в ее русло. И такое сочетание бюрократического контроля и примеров подлинной христианской святости как раз и создает напряженное ощущение всего синодального периода.
5. Что было «заложено» в петровский период такого, что сказалось в церковной истории потом — например, в XX веке?
XX век из синодального периода вырастает. И в этом смысле церковному сознанию предстоит еще достаточно активно продумать историю синодального периода и критически его осмыслить. На данный момент массовому церковному сознанию присуще его идеализировать на фоне периода советского. Но если посмотреть внимательно, то мы увидим, что ниточек, которые связывают между собой синодальный и советский периоды — очень много. Прежде всего, нужно понимать, что кризисные явления внутри церковной жизни, которые так или иначе привели в катастрофе 1917 года и к тому, что Церковь оказалась фактически не готова противостоять распаду снизу, во многом кроются в истории синодального периода. Например, уже с 80-90-х годов XIX века на повестке дня стоял вопрос о глубокой реформе православного прихода — для того, чтобы оживить религиозную жизнь самых широких народных масс. Ведь охлаждение народа к Церкви чувствовали все: от членов Синода до последнего приходского священника. И хотя этот вопрос возник за двадцать лет до революции и активно обсуждался, он так и не был решен. То есть, государственная машина и церковная бюрократия уже тогда были не в состоянии решить самые насущные проблемы, которые были заметны всем без исключения.
Кроме того, опыт синодального периода активно учитывался гонителями Церкви в двадцатом столетии. Многие формы государственного контроля за Церковью, которые родились внутри синодального периода, потом так или иначе советская власть пыталась востребовать и поставить себе на службу. Здесь речь идет, например, о контроле за монашеством или об установлении территориальных границ прихода, что обсуждалось уполномоченными по делам Русской Православной Церкви в 40-ые годы. Такие «приемы» отсылают нас именно к синодальному периоду. И хотя советская власть, само собой, скрывала такую апелляцию, но диалог двух эпох — налицо.
