В православных кругах есть не самая веселая шутка о том, что если наиболее благочестивая «душка» (студентка духовного училища) вышла замуж — в храме ее больше не жди, и потому семинаристы порой даже слышат экзотические рекомендации выбирать жену на ближайшей дискотеке. Но на опыте личном и знакомых — а нам не случалось учиться в ДУ — могу дерзновенно предположить, что «синдром душки» в более — или менее — мягком варианте знаком очень многим женщинам, впервые переступившим порог храма в сознательном возрасте. Чтобы испытать его на себе, не обязательно выходить замуж — он, к сожалению, может сразить и монахиню, и строго говоря, в отдельных формах на мужчин тоже распространяется. Проявляется он в том, что человек в определенный момент говорит себе: «Всё, довольно! Сколько можно над собой издеваться? Религия не для меня». Если речь о женщине, то она в этом случае облегченно выносит на помойку «долгополую дрянь», служившую ежедневным одеянием, и празднует это как акт освобождения женской природы от уз ханжества и мракобесия.
Конечно, бывает в таких случаях не только бунт задавленной женственности. Это вообще бунт природы со всеми ее потребностями и способностями против новой и неродной для нее формы существования. Так же бегут из провинциальных монастырей добровольно заточившие себя подальше от «суетных» кистей и красок талантливые художники, бросают учебу в семинарии «технари» по призванию, «озверевают» православные домохозяйки, слишком поспешно бросившие любимую работу ради «смирения». И от былой истовости остается лишь чувство раздражения на Церковь, которая «отняла лучшие годы». Но Церковь ли их отнимает?
Церковное «детство» для многих из нас наступает во взрослом возрасте, но в вопросах духовной жизни мы действительно начинаем действовать вполне по-младенчески — по образцам.
Образцы мы берем, с одной стороны, книжные — и никак не меньше аскетических творений, даже если сами живем в семье, а не в пустыне, подобно тем же самым аскетам-одиночкам. С другой — живые образы поведения на том приходе, где оказываемся в пору неофитства.
Смутно припоминаю, что первое влюбленное вглядывание в церковную жизнь совершенно некритично, это свойственно и любой влюбленности. Так, впервые попав в монастырь и прожив там несколько месяцев, я начала с ужасом подумывать о прозорливости местного батюшки — мне и в голову не могло прийти, что в сем святом месте кто-то из сестер может элементарно «стучать» (ну, или просто жаловаться). Казалось абонемент на святость выдается прямо на входе в сестринский корпус. И при такой некритичности фасон юбки, манера повязывать платок и «Спасибо» в обязательной форме «Спаси, Господи!» кажутся догматически не менее — а, пожалуй, и более — важными, чем орос Вселенского собора.
Строго говоря, до чтения соборных постановлений или хотя бы катехизиса начинающий христианин может так никогда и не дойти, будучи искренне уверенным, что живет полнотой христианской жизни, если соблюдает все внешние установления (в той именно форме, с которой познакомился на приходе) и выстраивает жизнь в соответствии с понравившимся идеалом — например, идеалом безбрачия. Еще не разобравшись на начальной стадии с вопросом зачем становиться христианином, мы рискуем все свое рвение направить на то, как им стать. Но в долгосрочной перспективе — не решим и этот вопрос.
Часто женщина, придя в Церковь, воспринимает как данность не только дресс-код, даже в его экзотических проявлениях (я, например, пожив в монастыре, долгое время была уверена, что девушке, делая прическу, пристало исключительно расчесываться на пробор и плести косы, а прочие витийства на голове есть признак греховного нездоровья этой самой головы!). Женщина еще часто усваивает стиль некой болезненной скромности в поведении во-первых, и идею монашества как единственного пути ко спасению — во-вторых. Максимальная уступка «женской слабости» со стороны начинающей христианки — это убеждение, что если уж становиться женой, то непременно будущего священника. А упомянутое отсутствие критического взгляда не позволяет даже задуматься о том, что Господь и без нашей помощи мог бы сотворить женщину уродливой, если бы считал уродство необходимым средством спасения, и не стал бы устанавливать таинство брака, если бы безбрачие было панацеей от греха.
Лет после сорока игра в монашество без истинного призвания может закончиться: бегством из монастыря тех, кто уже успел дать монашеские обеты, а для тех, кто не успел — сомнительным с церковной точки зрения и недолгим союзом «с первым встречным». Дает сбой и желание «стать матушкой», (равно, как иногда и батюшкой), если оно было лишь данью церковной «моде». Замужество, реальная семейная жизнь со специфическими проблемами священнических семей так грубо прикасается к этой идее, что развод в семье священника по инициативе супруги — дело, ставшее почти обычным. Особенно, если и будущий батюшка подходил к браку с некой отвлеченной идеей, почерпнутой из книг или бесед с приходскими «женихами» — например, идеей о том, что жена не должна работать и получать образование ни при каких обстоятельствах, способностях и личных предпочтениях. А после жены сбегают из-под гнета «в Москву, в Москву», не желая «губить свою молодость с этим мракобесом».
Впрочем, в отношении образования и способностей мы себе и сами бываем палачами: в неофитском пылу легко принять за богоугодную простоту умение лаптем щи хлебать, бросить учебу или перейти с престижной работы в уборщицы храма, дабы «не надмеваться». А потом — кусать локти и обвинять Церковь.
Часто мы чувствуем, что «перегнули палку» и производим изменения в своей внешности и привычках «стиснув зубы». Это похвальная решимость, если речь о греховной привычке, но если мы просто поспешно остригаем в себе все, что не относится к «единому на потребу» — есть риск, что в Будущем мы этого Богу не простим, хотя Он от нас такого мазохизма и не требовал. Почему-то поначалу мы бываем искренне убеждены, что жить благочестиво — это значит вечно мучиться и «давить себя», а получать от жизни удовольствие — неправославно. Между тем разве что католический юридизм относится к человеку как к «незаслужившему», а нам лучше помнить, что и не заслужим, зато Господь — подарит: «любовь, радость, мир...», а не только долготерпение.
Не подумайте, что автор проповедует «махровый либерализм и обновленчество» как способ предупредить описанные проблемы. Хотя, что может быть либеральнее слов апостола Павла о том, что «все мне позволено, но не все полезно». Думается, что попав в церковную среду, мы просто не должны спешить определяться по имеющимся образцам с вопросом, «кем быть» и как.
Для начала, стоит разобраться: а кто я уже есть?
Что мне полезно: действительно временно себя «посмирять» и облечься в хламиду, потому что поведение мое до воцерковления было непозволительно ветреным, или не стоит своим неумеренным «внешним опрощением» изводить супруга? Действительно ли я рвусь в монастырь или просто знаю, что «это хорошо» и с сестрами уже подружилась? А если и рвусь, то надолго ли хватит рвения? Ошибешься — и однажды природа, спрессованная чуждыми ей поведенческими моделями, «спружинит» и сбросит «оковы мракобесия».
