В этом номере мы решили изменить формат рубрики «Письма» по очень важному для нас поводу. 10 лет назад — в 2003 году — для журнала «Фома» наступила новая эпоха. Черно-белое издание, выходившее не чаще чем раз в квартал, стало цветным и ежемесячным. Переломным в этом смысле для нас стал спецвыпуск, посвященный 100-летию прославления преподобного Серафима Саровского. Торжества, которые проходили тогда в Дивееве и Сарове — интереснейшем, до сих пор закрытом наукограде, подарили нам много новых друзей и читателей, с которыми мы не расстаемся по сей день. Можно сказать, преподобный Серафим, наряду с апостолом Фомой, стал для нас небесным покровителем, а Саровская земля — гостеприимным домом, куда всегда хочется вернуться.
За минувшие годы эти места сильно преобразились. Здесь восстановлены не только храмы, но и Саровский монастырь, в котором жил всеми любимый святой. Теперь уже с трудом можно представить, что когда-то — всего несколько десятилетий назад — его имя было здесь почти никому не известно. Сегодня практически все горожане, и верующие, и неверующие, относятся к преподобному Серафиму по меньшей мере с уважением, а для многих он не просто святой, но... как будто близкий и любимый родственник.
В августе этого года в Сарове и Дивееве снова был большой праздник. Мы отправились туда, чтобы поговорить с жителями Сарова о том, что значит для них преподобный Серафим, чем живет этот город за колючей проволокой, как в сознании горожан сочетаются святость и ядерная физика. Их ответы были очень разными и потому особенно интересными.
Серафим как пример для ученых
Радий Илькаев, научный руководитель Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ, академик РАН
Для нас, воспитанников российской науки, на первом месте всегда были примеры ученых, а не святых. Но если говорить о преподобном Серафиме, то для меня это особый случай. Каждый раз, когда мы ездили по Саровской земле и я видел в деревнях разрушенные храмы, меня это задевало. Мне казалось, что это просто недопустимо: нельзя разрушать свою собственную историю. Такое наследие нужно всеми силами сохранять, чего бы то ни стоило. Серафим в этом смысле для нас очень важен и интересен — прежде всего своей нравственной мощью. Безобразий и в его время было предостаточно, и люди были разными — посмотрите, какой он сгорбленный на иконе, это ведь потому, что его избили разбойники, — но Серафим умел противостоять трудностям. Он сделал в этой жизни все, что мог.
Именно так, я считаю, должны поступать и все мы, и в том числе ученые. Для науки сейчас непростое время в России, нам нужно бороться. И здесь позволю себе одно замечание. Русская Православная Церковь имеет в наши дни огромную силу. Мое личное мнение: в ней — нравственная основа гражданского общества. Ее публичная точка зрения, в том числе на науку, то есть фактически на будущий интеллект нации, весьма существенна. Некоторые чиновники и руководители сейчас гораздо больше прислушиваются к Церкви, чем к ученым. Поэтому я считаю очень важным диалог между Церковью и наукой — в аккуратной, конструктивной форме. В 1996 году у нас уже был хороший опыт такого взаимодействия. К середине 1990-х в России сложилась весьма трудная ситуация, связанная с ядерным оружием. Шла совершенно оголтелая кампания: говорилось, что ядерное оружие России не нужно. Однако очевидно: без него наша страна вообще стала бы беззащитной. И вот в рамках Всемирного Русского народного собора в Свято-Даниловом монастыре прошли слушания, где мы, ученые, вместе с представителями Церкви обсудили этот вопрос. Мы получили тогда четкую и ясную резолюцию в поддержку нашей научной деятельности. Это был переломный момент: впоследствии этот вывод стал ясен всему обществу. Так что и в вопросе о современном состоянии российской науки мы также рассчитываем на помощь Церкви, нынешнее возрождение которой я считаю самым мощным и красивым проектом в нашей стране за последние 25 лет.
Что же касается личного вклада каждого из нас… Думаю, жить в России и не преодолевать трудности нельзя, не получается. Но это не должно ввергать нас в отчаяние. Перед нашими глазами, повторюсь, есть такие примеры, как преподобный Серафим — примеры того, как проходить через препятствия. Путь здесь только один: трудиться, трудиться... Он это умел. Неслучайно он один из самых почитаемых святых в России.
Пропуск в другой мир
Владимир Карюк, генеральный директор ЗАО «Объединение Бинар», ктитор больничного храма святого великомученика Пантелеимона в Сарове
Для меня батюшка Серафим — ключевая фигура в жизни. Дело в том, что в Сарове, пока город был совсем засекречен, его имя было под страшной тайной. Конечно, ходили слухи о нем, но, например, моя мама была уверена, что никакого Серафима Саровского никогда не существовало. У нас была очень «режимная» семья: отец коммунист, мама — депутат… Разговоры о Церкви были недопустимы. В школе нас учили тому, что это все выдумки бабушек. Однако именно в школе, в десятом классе, у меня случилось… даже не знаю, как назвать, — откровение, что ли. Не понимаю, как это произошло, но я взял в руки Евангелие (настоящего Евангелия у меня, конечно, не было, но была «Библия для верующих и неверующих», где приводились цитаты из Священного Писания), стал что-то искать. А через некоторое время Господь привел меня к людям, жившим совсем другими категориями, — к нашим саровским бабушкам и дедушкам, которые знали, помнили о преподобном Серафиме и могли мне о нем рассказать.
Ну а дальше Преподобный, можно сказать, открыл мне дверь в другой мир. Я познакомился с одним верующим москвичом, который ходил в храм. Он стал вводить меня в круг людей Церкви — в Москве их было, по понятным причинам, гораздо больше, чем в Сарове. И удивительное дело… Если я говорил, что я из Арзамаса-16, то людям становилось понятно: я физик-ядерщик, со мной нужно говорить так-то и так-то. Но если говорил, что я из Сарова, то отношение ко мне было уже совсем иным: «Он свой!» Это было пропуском в другой мир. Так благодаря батюшке Серафиму я впервые соприкоснулся с живой церковной жизнью. Ну а дальше все развивалось стремительно. Я получил настоящее церковное просвещение — крестили-то меня в детстве, но дальше этого, понятно, дело не пошло, и вот мне представилась такая возможность. Меня познакомили со многими прекрасными священниками, они меня опекали, мы были в очень хороших отношениях. Так батюшка Серафим стал для меня проводником в Церковь.
А потом, уже в более зрелом возрасте, у меня наступил другой этап осмысления моей церковной и профессиональной жизни. Я сам полигонщик, принимал участие в испытаниях ядерного оружия и понимаю прекрасно, с какими рисками связана эта деятельность. Даже более того: во время испытаний, когда наблюдаешь сам процесс, становится очевидно, что человек в ядерной сфере соприкасается с каким-то… совершенно неведомым миром. Это не просто изобретение, даже не открытие колеса. Мы входим, вторгаемся в ту сферу, где, в определенном смысле, происходит мистика: ядерные реакции сродни выплеску энергии из другого, параллельного мира. И в какой-то момент мне стало понятно, что Господь совершенно не случайно попустил создание такого оружия под покровом преподобного Серафима. В другом месте все могло бы пойти не так. А здесь — Преподобный как бы опекает, создает покрывало над тем, что мы делаем. Чтобы создатели ядерной защиты сами никому не причинили вреда и не допустили применения этого оружия к России.
«Чудики», белые платочки и турецкий таксист
Алексей Голубев, научный сотрудник Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ
Помню, как в 2003 году я смотрел на Саровские торжества по случаю 100-летия прославления преподобного Серафима. Тогда я был совершенно нецерковным человеком, думал: надо же, какие чудики, даже дороги перекрыли. Я не то чтобы был равнодушен к происходящему, скорее, все это мне не нравилось. А надо сказать, вырос я в Сарове, и дом наш стоит недалеко от Ближней пустыньки батюшки Серафима. В детстве я там бегал, играл, мы ходили мимо… Ее называли «святое место» — и никто не знал почему. Например, мой отец говорил, когда мы собирались за грибами: «Идем до святого места, и там направо». Однажды осенью я застал там бабушек в белых платочках. Они стояли гурьбой и что-то тихо пели, я стал подслушивать, но подо мной вдруг хрустнула ветка. Они сразу притихли, стали оглядываться… Наверное, был какой-то церковный праздник.
Меня всегда поражало, как приезжие относились к нашим местам и к преподобному Серафиму. Один мой знакомый приехал однажды в Саров по делам, осталось у него минут двадцать свободного времени. И он попросил отвезти его в храм преподобного Серафима (его построили как раз над кельей батюшки). Там уже все закрывали, он уговорил его пустить. Оказавшись в келье, он упал на колени и от радости расплакался. Я смотрел на него и думал: надо же, а я тут всю жизнь живу — и ничего…
Спустя годы я как-то постепенно пришел к тому, что пора в жизни что-то менять. Занялся спортом, начал бегать по утрам… И бегал я мимо той же пустыньки, где тогда уже стоял памятник батюшке Серафиму. Вот подбегу я, посмотрю на него, он на меня посмотрит… Как молиться — не знаю, стою и просто молчу. Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но однажды мои друзья позвали меня в крестные к своим детям. Я был крещеным, но о жизни в Церкви вообще ничего не знал, начал думать: ну какой же я крестный, это же нечестно. И я стал читать книжки, в храм заглядывать, интересоваться. Когда у нас в городе при храме открыли курсы для взрослых, я стал туда ходить и в итоге прозанимался три года. Многое стало мне там понятно, там я встретил, кстати, свою будущую жену. Теперь я сам катехизатор при храме.
К батюшке Серафиму у меня совершенно особое отношение. Он как будто излучает внутреннее тепло, радость. Удивительно: он прятался в лесу от мирской славы, но люди к нему все равно шли и шли. И теперь во многих городах есть храмы преподобного Серафима, и люди очень его любят, через него знают наш Саров. В этом смысле самый поразительный эпизод произошел с моим знакомым в Турции.
Едет он в такси, достает кошелек, чтобы расплатиться, — а там бумажная иконочка батюшки Серафима. И таксист, как увидел ее, стал кричать: «О! Сэрафим, Сэрафим!» Денег не взял, попросил ему икону подарить! Когда такие вещи случаются — по-моему, это здорово.
Пока не увижу — не поверю
Виктор Лукьянов, создатель и директор Музея Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ
К сожалению, не могу сказать, что меня как-то удивили те эпизоды жизни Серафима Саровского, которые связаны с чудесами, — его возможность влиять на здоровье людей, на чувства и так далее. По образованию я физик, а по натуре, наверное, скептик: пока не увижу сам — не поверю. Знаю, что к нему приходило множество людей, которые, как пишут, получали у него исцеление — я занимался историей Саровской пустыни, читал об этом. Но я склонен находить всему рациональное объяснение. Возможно, имело место самовнушение, или, скажем, люди шли по жаре много дней, а когда оказывались здесь — погружались в источник с ледяной водой, и кто знает, какой терапевтический эффект оказывала такая разница температур… Конечно, все до конца объяснить трудно, но иначе я не могу принять этих фактов.
Гораздо большее впечатление на меня произвел уединенный образ жизни Серафима — я читал про его длительное отшельничество. То ли склад характера у меня таков, то ли обстоятельства так сложились, но в глубине души я всегда мечтал быть лесником. Жить на каком-нибудь далеком кордоне, в уединении, на природе, самому вести хозяйственные дела — вот это была бы настоящая жизнь. Но мечта так и осталась несбыточной. А Серафим — он долгое время жил именно так.
Несмотря на весь мой скептицизм, я с огромным уважением отношусь к тому, как верующие люди воспринимают Серафима Саровского. Не случайно в нашем Музее ядерного оружия, где можно увидеть и корпуса первой в СССР ядерной бомбы и первой водородной бомбы академика Сахарова, и многие другие образцы вооружения, экспозиция начинается именно с исторического раздела, где рассказано о Саровской пустыни, о монахе Серафиме, обо всем, что было на этой земле до создания Ядерного центра. Нашему музею этот зал необходим. Как необходима и работа по изучению истории этого места. Я горжусь тем, что еще в начале 1990-х нам удалось переиздать «Историю Саровской пустыни» 1838 года. Она была написана на старославянском языке, мы ее пересняли на диапозитивы, напечатали. Удалось нам организовать съемку беседы с одной из последних дореволюционных монахинь Дивеевского монастыря Софьей Алексеевной Булгаковой, очень образованной, тонкой интеллигентной женщиной, и с другой монахиней, которые подробно рассказали, как жили в Дивееве сестры, как там все было устроено. Это очень ценные свидетельства, и я искренне рад, что был причастен к такой работе.
Физики с лопатами
Алексей Подурец, начальник сектора Института физики взрыва ВНИИЭФ, член исторического объединения «Саровская пустынь»
Верующим человеком назвать себя я не могу, я скорее атеист. Но так получилось, что я довольно долго — с конца 1980-х годов — занимаюсь историей Сарова. Мы организовали здесь историческое объединение, которое назвали «Саровская пустынь», причем никому из организаторов тогда и в голову прийти не могло, что когда-нибудь монастырь вновь откроют, и возникнет две организации с одним названием. О монастыре тогда вообще никто ничего не знал. Уцелевшие до 1950-х годов церкви — Успенский собор и «Живоносный источник» — в народе называли «пятиглавка» и «веревочка», а больше ничего не было известно.
Время шло, у нас начали рождаться дети, и стало понятно, что им нужно что-то про город рассказать, а информации нет. Вот тогда мы, группа человек из пятнадцати — физиков, математиков, конструкторов, военных — решили, что пора заняться исследовательской работой. Начали мы с разговора с редкими старожилами, которые рассказали, что здесь были какие-то пещеры. Я тоже, кстати, помнил, что в детстве лазал где-то по подземному ходу. И мы начали копать: после работы брали лопаты и шли на склон, который нам указали. Городские власти нам не препятствовали. Проблема была в том, что точного местонахождения никто не знал. Но после четырех месяцев работы мы все же нашли вход…
Это было потрясающе: мы оказались в пещерах, где до нас сорок лет не ступала нога человека! Это можно сравнить, наверное, только с серьезным научным открытием. Помню, как вечером я пришел домой, лег в кровать и до утра так и пролежал, не сомкнув глаз, — единственный раз в жизни со мной такое было. Сейчас эти пещеры воспринимают как нечто само собой разумеющееся, школьников водят туда на экскурсии. Но мы тогда чувствовали себя первооткрывателями.
Еще мы ездили в Саранский архив — дошли сведения, что там есть что-то по истории Саровского монастыря. И мы вчетвером, коллектив сотрудников ядерного центра, приехали туда и сидели целыми днями, забывая про обед, пока нас не выгоняли. Жили в шестиместном номере без удобств — и его-то с трудом удалось найти, в архиве на нас сначала смотрели как на ненормальных, но мы были совершенно счастливы. И конечно, мы очень многое оттуда почерпнули. Там нашлись монастырские отчеты, планы, фотографии, карты, записи монахов… Были сведения и о монахе Серафиме, но ничего выдающегося: почитание ведь позже началось.
Потом мы узнали, что в Америке, например, есть Ново-Дивеевский монастырь. Честно говоря, я никак не мог это в сознании разместить: как же так? Дивеево — глухая деревня рядом с нами, кому она нужна? А Америка всегда вызывала жадный интерес: ядерное оружие, свобода, романтика, джинсы… и вдруг — Ново-Дивеевский монастырь. Потом оказалось, что и Серафим Саровский для огромного числа людей — великий святой, а для нас он просто земляк…
Именно так, как знаменитого земляка, я его и воспринимаю, наверное. Скажем, в Болдине есть Пушкин, а у нас — Серафим Саровский. Есть элемент случайности в том, что он прославился больше других, но и закономерность в этом тоже есть. А в личном плане он интересен для меня, прежде всего, своим нонконформизмом. По документам понятно, что не все в его монастырской жизни было гладко, что настоятель его не понимал. При этом Серафим ничего не искал для себя — он считал, что живет для чего-то другого. Наверное, он был прав.
Он познал природу человека
Андрей Безусяк, инженер Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ
Серафим Саровский для меня — человек, который глубоко познал людскую природу. Все, что происходило вокруг него он воспринимал естественным, никого никогда не осуждая. Мне кажется, люди страдают по невежеству, а не по злобе, потому что если бы они знали, как не страдать, не страдали бы. Серафим обрел это знание, мудрость, открыл для себя глубокое пониманием человеческой природы… Его поведение и образ жизни показывают, каков каждый из нас на самом деле, и в сравнении с ним лишаешься ложных представлений о себе. В этом смысле Серафим для меня — образ русского духовного учителя, который жил когда-то среди таких же, как мы.
В Сарове я всего несколько лет — переехал сюда, когда окончил Бауманский институт, меня пригласили на работу во ВНИИЭФ. Город мне очень нравится — здесь есть время подумать, здесь больше внутренней свободы. В Москве, например, постоянно чувствуется напряженность: тебя со всех сторон обжимают, как атом. А здесь ничего подобного нет. Помню свое ощущение от приезда в Дивеево: это было невероятное спокойствие, там… очень хорошо. Нечто подобное я испытал, когда однажды общался с владыкой Георгием*. От него исходило такое же необыкновенное спокойствие — это ничем невозможно было перебить или заглушить. И оно передалось тогда на короткое время и мне. Очень сложно объяснить это какими-то конкретными словами, но — могу точно сказать — это состояние было откуда-то извне. Может быть, это результат духовного пути владыки — я не знаю.
Я не соотношу себя с православием, скорее, исследую его как вариант пути к Богу. Лично для себя я понял: не нужно спешить, чтобы разобраться с такими вопросами. Есть вещи, которые лежат за гранью понимания человеческого ума, и если я не готов к их открытию, то эти знания могут привести к очень тяжелым последствиям просто самим фактом их обладания. Я пока только определяюсь с тем, что мне нужно, а что нет. Но если на этом пути появляются такие вершины, как Серафим Саровский, — для меня это признак того, что путь живой.
* Митрополит Нижегородский и Арзамасский Георгий. — Ред.
Носитель цивилизации
Параллельные жизни
Владимир Фадеев, начальник лаборатории теоретического отделения Российского федерального ядерного центра ВНИИЭФ
О преподобном Серафиме я узнал задолго до начала моей церковной жизни — пройти мимо такой личности было просто невозможно. Я учился в Сарове, в Инженерно-физическом институте, на факультете прикладной математики и вычислительной физики, при этом интересовался историей нашего города и места, на котором он стоит. А место, конечно, связано с именем батюшки Серафима. В 20 лет я почувствовал, что мне необходимо креститься — это был какой-то глубокий внутренний импульс, и я ему последовал. Пять лет спустя пришел в храм, потом стал алтарником. С тех пор моя церковная и научная жизнь текут как бы параллельно, противоречий никаких между ними я не вижу, да их и быть не может.
На этом пути у меня был удивительный момент, связанный с преподобным Серафимом. Мой первый духовник как-то сказал мне, что я буду служить Богу. Я тогда подумал: как это возможно, ведь я научный сотрудник Института ядерной физики? И вот в 2003 году, когда в Сарове освящали восстановленный Серафимовский храм, ко мне обратился один из моих друзей по приходу и сказал, что не хватает алтарников, не смогу ли я помочь. Я согласился. Так в день 100-летия прославления батюшки Серафима в храме его имени я впервые в жизни прислуживал в алтаре. С тех пор это мое постоянное послушание — уже десять лет. В связи с этой историей вспоминаю слова преподобного Серафима Вырицкого, который говорил: человек должен понимать, что он в руках Божиих не действующее лицо, а орудие. Это очень верно сказано.
И еще я заметил… Ни одно молитвенное обращение к батюшке Серафиму не остается без ответа. Удивительно: это такой святой, который стал настоящим источником любви, он всегда отвечает на молитвы, можно не сомневаться. Важно другое: чтобы мы смогли потом это просимое нами принять без вреда для себя. А этому нужно учиться.
Чудеса бытовые и не очень
Ирина Семенчук, руководитель Творческого объединения «Мiр», г. Саров
Мое знакомство с преподобным Серафимом произошло, когда мне предстояло сделать важный выбор. Родом я из Караганды, преподавала в Нижегородском театральном училище, привыкла к большим городам. А муж мой из Сарова, и он звал меня сюда переехать. Я отказывалась: что я забыла в этом городе, маленьком, да к тому же закрытом? Но муж настаивал. И я пошла в Нижегородский кафедральный собор. Человеком я тогда была нецерковным — в храм заходила разве только свечку поставить. Или если у меня был какой-то вопрос, искала икону, которая, как мне казалось, смотрит на меня, обращалась к этому образу с вопросом и вроде бы «получала ответ». Вот и в тот раз я хотела спросить, ехать или не ехать в Саров? Увидела икону какого-то святого — понятия не имела, кто это, — который, по моему тогдашнему ощущению, смотрел на меня, и спросила у него: ехать или нет? И странно, но как будто услышала внутри себя ответ: «Если будешь мужу служить, тогда езжай». Эта фраза показалась мне нелепой. Как так? Я режиссер, я театру служу, причем тут муж?.. Пригляделась к иконе, прочитала: преподобный Серафим Саровский.
В итоге мы приехали в Саров, живем здесь уже более двадцати лет. Батюшка Серафим стал мне близок, как родитель. К сожалению, как и к родителям, приезжаем мы к нему нечасто. Но его присутствие в своей жизни я ощущаю очень ясно, причем даже в бытовых, повседневных вопросах. Например, приезжаем однажды мы в Дивеево, стоим у мощей батюшки Серафима. Я решила попросить, чтобы мне от лени избавиться. Молюсь, чтобы преподобный позволил мне для него поработать. Конечно, подразумеваю театр. Тут подходит ко мне женщина и говорит: «Помогите в храме убраться! Вот тряпка, вот ведро…» — и показывает, где нужно мыть. Мою я и думаю: как же мне не стыдно... Театр — это я ведь не для батюшки Серафима просила, а для себя, а ему простые вещи нужны…
Но, конечно, в больших делах преподобный Серафим тоже помогает. В 2003 году у меня сестра сюда приезжала. Она была после химиотерапии, слабая, еле на ногах стояла. Тем не менее решилась пойти в крестный ход, хотя расстояние было немалым. И вот идет она, идет — а силы не убывают. К концу поездки она буквально переродилась. Сейчас работает, сына подняла, все у нее хорошо.
И с мужем ее удивительная история произошла. Он был приглашен в Корею в командировку, но перед этим жена уговорила его заехать в Дивеево. Он сопротивлялся: «Куда мы едем? В деревню эту? Где мы там будем жить?» Приехал, посмотрел… А тут праздник, крестный ход, народу полно: казаки, ученые, священники, рабочие, здоровые, больные — всякие. Его все это потрясло. Ему с работы звонят, спрашивают: «Ты где? Ты в Корею собираешься?» А он отвечает: «Да какая Корея!.. Я в Дивееве, я сейчас не могу! Не поеду никуда!» — так и отказался от командировки. С тех пор он исповедуется, причащается, в храме его можно видеть постоянно. И меня поправляет, если что-то делаю не так.
Фото Владимира Ештокина.
