Есть известная шутка на тему, кто такие пессимист и оптимист:
Чем оптимист отличается от пессимиста? Пессимист уверен, что хуже, чем сейчас, уже не будет. А оптимист считает, что будет, ох как будет…
Вообще, с оптимизмом и пессимизмом вопрос — это совершенные антонимы, полностью противоречащие друг другу понятия, или, как ни странно, все-таки нет?
У русского мыслителя Константина Николаевича Леонтьева (1831–1891) было такое выражение – оптимистический пессимизм. Им он называл христианское учение о неизбежности в этой жизни бед, страданий и горя, а также уверенность в том, что все в делах человеческих, в мировой истории в конечном итоге идет ко всеобщему разрушению. Парадокс тут в том, что он усматривал в этом признании и этой уверенности огромное положительное содержание.
Беды и страдания могут оказать человеку великую пользу и послужить его духовному очищению, хотя никакой гарантии, тут, конечно нет. Но ведь сказано же в Новом Завете: «Многими скорбями надлежит нам войти в Царство Божие» (Деян. 14: 22). Также и Апокалипсис, последняя книга Нового Завета, рассказывающая о гигантских катастрофах и гибели мира, заканчивается видением сходящего свыше от Бога Небесного Иерусалима, нового Неба и новой Земли, когда «и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Ап. 21:4). Поэтому, как говорил К.Н. Леонтьев, термины «оптимизм» и «пессимизм», «грамматически или филологически прямо противоположные, в философском смысле не всегда удачно противополагаются друг другу».
Конечно, то же самое можно сказать и о религиозном смысле сочетания этих терминов, что они в каком-то смысле совпадают, если пытаться думать о конце времен с христианской точки зрения. Христианская эсхатология, учение о конце времен, говорит о грандиозной неудаче мировой истории, о том, что вся земная история человечества закончится крахом. Однако этот крах и эта катастрофа будут началом чего-то неведомо прекрасного, вечного и нерушимого, что невозможно представить, вхождением в вечную жизнь спасенного человечества. Так что, как мне кажется, христианскую эсхатологию вполне можно характеризовать этим парадоксальным словосочетанием: оптимистический пессимизм.
Вообще слово «эсхатология» греческое, дословно оно значит учение о конце или пределе. Прилагательное ἔσχατος (esсhatos) означает «крайний», «последний», «находящийся на краю света». Τα έσχατα — это «последние вещи», которые одновременно и очень страшны, и в тоже время тот последний предел, за которым Бог «будет все во всем» (1 Кор. 15:28). Кстати. То, что по-русски зовется «Страшным Судом», в других европейских языках называется «Последний суд»: Le Jugement Dernier по-французски, Das Letzte Gericht по-немецки, и т. д.
Для христианства очень органично это одновременное сочетание трагизма, переживания смерти и конца, и в то же время хвалы и ликования. Это мы переживаем в пасхальной радости, когда переживание смерти Спасителя сменяется ликованием о Его Воскресении. Поэтому смерть в христианстве — это не только тупик и предельное наказание (самонаказание) за грех, но и дверь в Царство Небесное.
Кстати, очень многие ученые и богословы, а также сторонние наблюдатели говорили об особой, высокой эсхатологической напряженности, характерной для Русской Православной Церкви. Есть рассказ о том, как один протестантский пастор знакомился с жизнью русской Церкви и спросил, какой самый актуальный и жгучий вопрос сейчас для Православия? «Конечно, Второе Пришествие», — ответили ему.
Между прочим, это настроение роднит русскую православную духовность с жизнью ранней христианской Церкви, ее эсхатологизмом и ожиданием (чаянием) скорого воскресения мертвых и новой жизни в преображенном мире. Поэтому главный праздник Восточной Православной Церкви — это Пасха, в которою Христос смертию смерть попрал. Первое, главное место тут занимает не тема ада и вечного наказания, адских мук, а радость воскресения. Но путь к нему все равно лежит лишь через многие скорби, через земную смерть: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16:25).
И так ли уж странно называть этот аспект христианского учения, учения о неизбежности мук, страданий и смерти земного естества и земной истории — оптимистическим пессимизмом?
На анонсе фото www.flickr.com, Mike Ovchinnikov
