В окне колыхалась осень. Это была та ее еле заметная грань между золотой и поздней, когда в солнечные, но морозные дни, уцелевшие на деревьях листья светились золотом и грубым красным. А в те дни, когда солнце ленилось выйти, душу охватывал холодок предчувствия – скоро все изменится. Она вздохнула в окно и отошла к печи. Присогнувшись, потянулась в устье прихватом, чтобы достать последний противень с пирогами.
Прощание – как долго и тщательно она к нему готовилась. С тех пор, как поняла: без этого никак. Сделала все как положено: как перед Пасхой неторопливо и тщательно прибрала избу, полила деревья в саду, в огороде стройными рядами отдавали честь подготовленные грядки. От усердия вымела сарай и выбелила белье. Она точно знала, что иначе невозможно будет проститься искренне, по-настоящему.
Она бы затопили и баньку самой помыться, но не стала – не было сил. Давно, с тех пор как переехала в этот дом, она обходилась обтираниями в тазике. Однажды соседка, побывавшая в Париже, вернувшись, рассказала, что так до сих пор моются все настоящие француженки, горько улыбнулась она своим мыслям. Только те – экономят воды, а она силы. Подавила новый вздох (их слишком много стало в последнее время), подхватила тазик и выплеснула его с крыльца под яблоню.
Оставалось переодеться в чистое, да сходить к священнику. Она ждала его почти месяц. С тех пор как у ее любимого храма Михайлы Архангела во время службы выпало окно, настоятеля перевели в другое село. Так что теперь он приезжал "по возможности" – отслужить молебен в соседском доме да исповедовать желающих. Впрочем, желающих было почтальонша Нинка да она сама. Вместе они иногда ходили помолиться в обломки родного храма, да выбрать из бурьяна мусор и бутылки.
А ведь воспоминания там витали в каждом миллиметре. И как с бабушкой украдкой от матери-коммунистки ходили, и как крестили детей… Жестко, без сомнений, отсекла, перерезала эту нить мыслей. Сейчас о другом: пришел тот день, когда отец Иннокентий обещался быть. Еще пара часов, и тогда уж все будет кончено.
Знакомо затарахтел в тишине осенней улицы мотор: батюшка приехал, как обещался. Пора.
Отслужили молебен, панихиду.
- Я кому-то нужен еще? – спросил отец Иннокентий, не глядя по сторонам, он закрутил поручи в епитрахиль.
Она засеменила на месте, потом все же решилась и неловко подошла сзади.
- Мне, батюшка.
- Только недолго, чтобы домой не в ночи.
- Мне бы проститься…
Отец Иннокентий нахмурился, скрывая неожиданное волнение.
- Какой тебе проститься? Собралась куда? Глянь, темно за окном, того и гляди снова дождь пойдет, а ты …
- Очень мне надо, батюшка. Обидела я Зинаиду, крепко обидела. Еще летом. Осень проходит, а я все не простилась. А прощание мне теперь очень необходимо, вы же в храме всегда говорите, что нужно прощать. Да и невмоготу мне молчать с ней – мы же всю жизнь... Научите, отец Иннокентий, как быть с этим прощанием.
Ей показалось, или отец Иннокентий действительно от облегчения осел на лавку. Посмотрел на нее радостно, улыбнулся и даже не сказал привычно- ласковое "дура".
- Ну, давай, одевайся. Пошли со мной. Будешь на старости лет учиться прощения просить. А проститься завсегда успеешь.
Фото на заставке www.flikr.com, photos.de.tibo, фрагмент
