Прогуливаясь по парку, она неизменно заводила разговоры с солдатами охраны. Для бесед с ними она всегда находила общие темы: дети, отношения с родными, погода… Она помнила имена их жен и детей и даже у кого сколько земли. «Машка» — так за простоту, добродушие и веселость прозвали великую княжну Марию сестры и брат.
Окружение царской семьи считало Марию самой красивой из сестер. По мнению подруги императрицы Юлии фон Ден, третья дочь «была поразительно красива: типично романовские темно-синие глаза, опушенные длинными ресницами, густые темно-каштановые волосы». А одна из фрейлин Александры Федоровны писала о Марии: «Ее смело можно назвать русской красавицей. Высокая, полная, с соболиными бровями, с ярким румянцем на открытом русском лице, она особенно мила русскому сердцу. Смотришь на нее и невольно представляешь ее одетой в русский боярский сарафан; вокруг ее рук чудятся белоснежные кисейные рукава, на высоко вздымающейся груди — самоцветные камни, а над высоким белым челом — кокошник с самокатным жемчугом. Ее глаза освещают все лицо особенным, лучистым блеском; … длинные ресницы бросают тень на яркий румянец ее нежных щек. Она весела и жива, но еще не проснулась для жизни; в ней, верно, таятся необъятные силы настоящей русской женщины».
Игумен Серафим (Кузнецов), знавший царскую семью, приводит в своих воспоминаниях один интересный случай: «Во время царского юбилейного путешествия в 1913 году в одном из посещаемых государем монастырей Владимирской епархии Мария Николаевна заметила больную старицу схимонахиню, сидящую в кресле далеко в стороне; во время молебна она, видимо, попросила отца подойти к этой страдалице и утешить ее. Кончился молебен. Государь пошел из храма, но неожиданно для всех сворачивает с дороги в сторону и подходит к больной схимонахине, которая от нечаянной радости заплакала. Государь поговорил с больной, ободрил и просил от нее благословения и молитв… По примеру отца поступили и дети. Старица от духовного восторга умильно плакала слезами радости; виновница сего Мария Николаевна торжествовала, что имела возможность порадовать больную страдалицу скорбей беспросветных. Так эта юная царевна с жизнерадостным лицом и любвеобильным сердцем всюду вносила радость, мир и утешение, являясь для всех ангелом утешения».
«Великая княжна Мария Николаевна
была самая красивая,
типично русская, добродушная, веселая,
с ровным характером, приветливая девушка.
Она любила и умела поговорить с каждым,
в особенности с простым человеком».Генерал М. К. Дитерихс,
принимавший
участие в расследовании дела
о расстреле Романовых
Мария любила церковные службы. В первую очередь, в Феодоровском соборе в Царском Селе, куда часто ходила вся семья. В ссылке она продолжает о нем думать: «Вспоминаем с грустью наш Феодоровский собор… как мы все говели в нижнем пещерном храме. Там всегда бывало какое-то чудное настроение». Оказавшись в Тобольске, Мария пожелала побывать в местном соборе и приложиться к мощам Иоанна Тобольского.
Когда Марии было 17 лет, в нее влюбился один из балканских принцев. Но брак не состоялся: правда, в отличие от Ольги, которая сама не пожелала оставить Россию, замуж Марию не пустила государыня, сказав, что ее дочь «еще не переросла своей детской».
Когда больному Алексею Николаевичу куда-нибудь было нужно, он звал: «Машка, неси меня». И она легко поднимала его на руки и несла, потому что была очень сильной — в шутку могла поднять даже своего учителя английского языка. Может быть, именно эта сила и придавала княжне особое мужество. «Никогда не забуду ночь, — писала Анна Вырубова, — когда немногие верные полки (Сводный, конвой Его Величества, Гвардейский экипаж и артиллерия) окружили дворец, так как бунтующие солдаты с пулеметами, грозя все разнести, толпами шли по улицам ко дворцу. Императрица вечером сидела у моей постели. Тихонько, завернувшись в белый платок, она вышла с Марией Николаевной к полкам, которые уже готовились покинуть дворец. И может быть, и они ушли бы в эту ночь, если бы не государыня и ее храбрая дочь, которые со спокойствием до двенадцати часов обходили солдат, ободряя их словами и лаской, забывая при этом смертельную опасность, которой подвергались».
Даже во время ареста Мария Николаевна сумела расположить к себе всех окружающих, не исключая и комиссара Временного правительства при Отряде особого назначения Панкратова, охранявшего Николая II и его семью в Тобольске, и даже большевика Яковлева, организовавшего перевозку царской семьи из Тобольска в Екатеринбург. Клавдия Битнер, учительница царских детей в Тобольске, вспоминала о Марии: «Она любила и умела поговорить с каждым, в особенности — с простым народом, солдатами… Ее очень любил, прямо обожал комиссар В. С. Панкратов. К ней, вероятно, хорошо относился и Яковлев… Девочки потом смеялись, получив от нее письмо из Екатеринбурга, в котором она, вероятно, писала им что-нибудь про Яковлева: “Маше везет на комиссаров”. Она была душою семьи».
Известно, что красноармейцы, охранявшие узников в доме инженера Ипатьева, чаще всего были грубы и резки с императором и его близкими. Однако Марии и здесь удалось расположить охрану к себе: охранники-рабочие учили ее готовить лепешки из муки без дрожжей, а один из красноармейцев даже попытался тайно пронести в дом Ипатьева именинный пирог для Марии.
По воспоминаниям организаторов расстрела, Мария была жива после первого залпа. Она кинулась к запертой двери и безуспешно пыталась открыть ее. Увидев это, революционер Ермаков застрелил княжну.
Другие Спутники царской семьи
