В ПОИСКАХ ГОРОДА

Фотохроники Владислава ПЕТРУШКО

Интернет недавно, но достаточно прочно вошел в нашу жизнь. Потихоньку мы привыкли обмениваться в сети репликами, не слыша звука собственного голоса, научились воспринимать слово как оно есть: без реверансов возрасту, образованию и заслугам. Отсюда и склонность отчасти додумывать друг друга, приписывать несуществующие качества и даже амбиции.Многочисленные интернет-поклонники фототворчества Владислава Петрушко прочат ему успех на персональных выставках, ждут и настоятельно просят провести их. Никто, кажется, не подозревает, что на том конце провода, перед монитором, сидит совсем не профессиональный фоторепортер или заслуженный фотохудожник — а человек, даже немного стесняющийся такого к себе интереса.
Владислав Петрушко — историк и журналист, доктор церковной истории и шеф-редактор сайта Церковно-научного центра «Православная Энциклопедия» «Седмица.Ru». А обывателю больше известен как игрок телеклуба «Что? Где? Когда?» и обладатель «Хрустальной совы». Ко всему прочему — он фотограф-любитель.
Бегло просматриваю фотографии на сайте. Красивые средневековые улочки, мелькают люди — Италия, Фландрия?! Странная, уютная, тихая и без машин — Москва?! В глаза бросается европейский лоск — Львов?! Все без сюсюканья.
Обилие комментариев к кадрам заставляет призадуматься: в чем тут секрет? «Люблю Москву кисти Петрушко», — пишет один. А другой вторит: «Это как после чашки горячего чая в гостях. Друг берет за руку со словами: „Идем гулять, я покажу тебе город, который люблю“»…
Наши мечты родом из детства. Во взрослой жизни они лишь обретают неожиданное воплощение, открывают нас в самом удивительном свете. Как у многих, фотоистория Владислава Петрушко корнями уходит в детство. Он не помнит, когда впервые взял в руки фотоаппарат — «Зенит» в семье был всегда. Тогда же, в детстве, слышал от деда: «За что бы ни брался, делай на совесть, достигай совершенства». И потому сегодняшние фотоочерки о городах, архитектурные хроники Петрушко снимает как профи. Его наблюдательный глаз находит выигрышный ракурс, рука вовремя нажимает кнопку спуска.
Историей и архитектурой он увлекался тоже в детстве, даже мечтал стать архитектором. Интерес, правда, быстро забылся. Сбили с толку победы на республиканских олимпиадах по биологии. Но городские ансамбли неизбежно привлекают.
Петрушко окончил биофак Львовского университета, поступил в аспирантуру НИИ Генетики в Москве. Но… параллельно учился на богословских курсах, вскоре преобразованных в Свято-Тихоновский институт. И хотя дело шло к диссертации, за месяц до окончания аспирантуры оставил биологию. Богословие и церковная история выиграли битву у генетики. «Было ощущение, что биология — совершенно не мое. Да и наука в 90-е годы начала разлагаться, стало очевидно: если работать всерьез, придется уезжать за границу, чего категорические не хотелось», — рассказывает Владислав.
Церковной историей он увлекся на общей миссионерской волне, захлестнувшей страну. Впрочем, крещен был еще в детстве — из-за чинимых в ту пору препятствий это пришлось сделать аж в Абхазии.
«Надо представить ощущение людей, живших в начале девяностых, — говорит Владислав. — Была растерянность и одновременно ощущение радикальной ломки всей жизни. Многие, в основном интеллигенция, пришли в Церковь на волне масштабно отпразднованного тысячелетия Крещения Руси. Миссионерский импульс события был огромный. И политика в отношении Церкви при Горбачеве смягчилась, идеологические препоны сняты. Для меня, занимавшегося исследовательской работой, в Церкви был даже привкус чего-то неизведанного, что влекло к себе…»
Владислав вырос в русскоязычной семье во Львове. «В этом европейском, камерном по своему масштабу городе я всегда ощущал ностальгию по России, — замечает он. — Каждый год, уезжая гостить к родственникам, я ловил себя на мысли, что Россия для меня ассоциируется с Православием. Позже, в 80-е, приезжал в Москву и, будучи еще человеком нецерковным, ходил по храмам, наслаждался красивым пением на службах, жадно рассматривал иконы тончайшего письма, которых не видел во Львове, где русский храм всего один, и тот маленький. Тогда казалось, что Православие в Москве особой, очень высокой пробы — к нему тянуло. Сначала — как к воплощенной истории Руси, потом пришло более глубокое понимание духовного содержания».
Еще лет десять назад интерес Владислава к фотографии был далек от художественного осмысления, скорее, стояла прагматическая задача: обеспечить себя справочным материалом для лекций и семинаров по истории Русской Церкви, которые он вел в Свято-Тихоновском институте. Но как исследователь, он подошел к делу обстоятельно, снимал охотно, много. «Скоро я понял, что всего не снимешь. В Италии голова шла кругом от обилия памятников архитектуры и истории, христианских святынь. Задумался, нужно ли стремиться «объять необъятное»? Потом стал замечать не только здания, но увидел на их фоне людей, жизнь и понял, что человек в контексте и масштабе архитектурного памятника воспринимается совершенно по-особому. Я как будто стал слышать диалог между человеком и архитектурой, который захотелось отобразить. Сейчас при виде интересного здания я нередко мысленно представляю себе рядом человека, ощущаю, где он должен оказаться, чтобы архитектура ожила, заговорила. Иной раз специально жду, пока в кадре не появится фигура». Последнее обстоятельство сделало Петрушко настоящим охотником. Но портретов он не снимает, говорит: «Не чувствую, не умею, поэтому не берусь».
Своими «Городами» Петрушко иногда совершенно дезориентирует зрителя. «Такой Москвы, как на моих снимках, по сути, ведь нет, — признается он. — Это Москва, которую я даже не столько помню, сколько представляю себе. В моих снимках — ностальгия по милому моему сердцу исчезнувшему городу. Собираю какие-то крупицы, из которых я, как Кювье, «восстанавливаю динозавра» — создаю несуществующий образ Москвы. Нахожу эти «осколки» в Путинках, Хохлах, Подкопаях, других немногих оставшихся нетронутыми уголках. Увы, этих тихих заповедных мест с каждым днем все меньше. Сегодня в Москве чаще испытываешь чувство неуютности — от грохота в метро, от толпы, от холодных чужих офисов. Душевного, интимного в облике города осталось мало. В старых переулках это еще можно ощутить. И я ищу».
«Мои фотографии — это не столько отражение реального облика, а, скорее, мое ощущение города. Львова, например, который, как и Москва, уходит, но иначе, — продолжает Петрушко. — Москву уничтожают, а Львов переходит в другое качество. Из него утекает та интересная жизнь, которая его когда-то переполняла. Львов никогда не был провинциальным, творческая жизнь здесь била ключом: были театры, замечательные музыканты — все органичное и очень живое. Сейчас это Помпеи. Город не только ветшает на глазах, но становится другим: тусклым и серым становится и внешний облик, и сама жизнь в нем».
«При знакомстве с тем или иным городом, где я бываю, рождается какое-то особое ощущение атмосферы этого места. В фотографиях хочется передать этот неповторимый образ, чтобы зритель не просто мог сказать — это Москва, это Львов, это Флоренция… а ощутить их особый, присущий только им дух».
У Петрушко многочисленные храмы, вписанные в городской пейзаж, не бросаются в глаза, но деликатно присутствуют в кадре. Они не документ истории архитектуры, а часть образа города, его жизни, его эмоций. И посыл Петрушко-фотографа умиротворяющий и спокойный. «Каждый человек, каждый верующий — храм Духа Святого. Вспомните слова Христа: будут поклоняться не там, где храм в Иерусалиме, а в Духе и Истине повсюду поклоняться Богу будут. В этом смысле не обязательно, чтобы храм появлялся в кадре, главное, чтобы храм был в тебе. Есть храм, значит и мир, значит, и покой».