Рассказывает Леонид Гомзяков
Мне было пятнадцать лет. В тот день мы с ребятами отдыхали на берегу Байкала, купались. Я нырнул в озеро, почувствовал удар... и вдруг понял, что не могу выплыть! Руки и ноги не двигались. Я начал изо всех сил пускать пузыри воздуха — надеялся, парни на берегу увидят. Но они, как потом выяснилось, поначалу не заметили ничего особенного. Только некоторое время спустя они поняли: я тону. Ребята сразу кинулись в озеро и вытащили меня. Рядом нашелся турист, который смог меня откачать. Как потом обнаружат врачи, во время нырка я получил компрессионный перелом позвоночника в шейном отделе.
В тот день всё очень удачно совпало: в нашем поселке отдыхали нейрохирург из Улан-Удэ, профессор нейрохирургии из Санкт-Петербурга и анестезиологи из Иркутска. С моей травмой операцию нужно было провести в течение 6 часов. Анестезиолог позвонил своему знакомому из Иркутска, который как раз в тот день дежурил на санавиации — за мной сразу же вылетели и забрали в областную больницу.
«Пусть мальчик умрет в родных стенах»
После операции я находился в коме, а на девятый день начался отёк головного мозга. Несмотря на усилия, исправить ситуацию не получалось, врачи решили, что шансов не осталось и нет смысла держать меня на аппарате искусственного дыхания. В палату запустили родителей, чтобы они попрощались со мной. Они стояли рядом, плакали. И тут я очнулся, открыл глаза...
Это была первая клиническая смерть, затем последовало еще две, на пятнадцатый и на тридцать первый день после операции. Когда пришел в себя, меня научили дышать без аппарата. У меня развились серьезные осложнения, появились пролежни... Однажды врачи сказали родителям: «Мы сделали всё, что смогли, но шанса, чтобы мальчик выжил, нет». Решили, что лучше будет, если я умру в родных стенах, в родном Выдрине, чем в иркутской больнице.
У меня начался остеомиелит — болезнь, при которой сгнивают суставы. Нужно было оперативное вмешательство, но я, по словам врачей, не смог бы его перенести. Тогда в Иркутске был профессор из Санкт-Петербурга, и мой отец отвёз ему снимки, которые мне делали каждые две недели. Тот посмотрел на них и был очень удивлен: заболевание развивалось быстро, но в какой-то момент процесс резко прекратился. «В теории такое возможно, но в моей практике впервые», — заверил врач и забрал все снимки с собой в Санкт-Петербург, чтобы показывать своим студентам.
Так я выжил. Но теперь моя жизнь сильно отличалась от той, которую я себе представлял.
«Через этот момент отчаяния проходят все»
До случившегося я мечтал связать свою жизнь с вольной борьбой. Тем летом как раз планировал, что поучаствую в чемпионате России, встречусь с тренером и перееду в интернат, чтобы там уже заниматься спортом. За 20 дней до этих соревнований я и получил травму. В первое время после перелома позвоночника я думал, что все временно, но весной, когда стало тепло, парни и девушки сняли верхнюю одежду и начали гулять, а я продолжал лежать в кровати, ко мне пришло осознание, что теперь это моя жизнь, и она не изменится. Через этот момент отчаяния проходят все. У меня он длился чуть больше месяца. В то время я не хотел никого видеть, ругался с родителями и братом, а когда друзья приходили ко мне, притворялся, что сплю. Полностью погрузился в чтение книг, это помогало мне уйти от реальности.
Я стеснялся своего состояния. Такой спортсмен был раньше, первый парень на деревне, можно сказать, звезда, а тут в коляске... Отец вывозил меня на улицу в шесть утра, когда там почти не было людей, или просто сидел со мной возле больницы, где нас никто не видел. Конечно, я сильно переживал и не понимал, почему именно со мной это произошло, почему все остальные бегают с девчонками, а я лежу…
Я бы не вышел из этого состояния без помощи друзей. Как-то раз все гуляли — провожали одного парня в армию. Меня тоже позвали, но я отказался. Тогда знакомые девушки забежали к отцу, предупредили его и забрали меня с собой, несмотря на все мое сопротивление. Помню, что все танцевали, а я сидел в стороне, и мне стало как-то обидно, к горлу комок подступил. Однако это всё быстро прошло: в тот день я понял, что жизнь не остановилась и что я, находясь в инвалидном кресле, могу продолжать общаться со всеми так же, как раньше.
После этого я начал появляться в общественных местах, всегда кто-то из знакомых меня вывозил. Я очень благодарен друзьям. Они и раньше находились со мной постоянно, составляли дежурства так, чтобы я никогда не оставался один в больнице. Даже во время карантина, когда никого не пускали в палату, они подходили к окну и стучались ко мне.
Вскоре родители сподвигли меня поступить в юридический колледж на заочное обучение. Я его окончил, хотя сам не знал, чем хочу заниматься. В то время в нашем поселке было мало вариантов для саморазвития: можно было работать на железной дороге или в местной тюрьме. Но для меня после травмы и это не подходило. Постепенно я стал сближаться с миром, который называют криминальным, и даже преваратился в кого-то вроде авторитета в нем. У меня была хорошая память, я играл в карты на деньги. При этом жители поселка всегда могли обратиться ко мне за помощью, они знали, что я никому плохого не сделаю. Это был период поиска себя.
Шанс, который мне дал Бог
Я всегда считал себя верующим человеком, но осознанно пришел в церковь только в двадцать один год, когда две знакомые девушки попросили меня стать их крестным отцом.
А особую роль на моем пути к храму сыграл Посольский Спасо-Преображенский монастырь. Он находится в Улан-Удэнской епархии Бурятской митрополии. Через друга, который пришел туда послушником, я познакомился с братией и часто гостил в монастыре. У нас тогда в Выдрине не было батюшки, поэтому я несколько лет на Пасху приглашал из обители священника, чтобы он служил в нашем и в тюремном храмах. А еще в монастыре я видел, как братия восстанавливает часовню, и думал: хорошо бы не просто так эту жизнь прожить и после себя тоже что-то такое оставить…
В 2011 году я стал замечать, что прежняя жизнь мне больше не интересна. Да дело даже не в интересе — я просто повзрослел и понял, что пора идти дальше. Тогда решил заняться бизнесом: купил оборудование для пейнтбола и стал работать на турбазе. Не скажу, что бизнес оказался прибыльным, однако благодаря новому делу в моей жизни произошел переворот — все эти связи с криминальным миром остались в прошлом.
Когда приехал владелец турбазы Максим Алексеевич, я встретился с ним, начал предлагать какие-то проекты ее развития. А он мне говорит: «Лёнь, я хочу построить здесь часовню...» А ведь это желание еще раньше сидело где-то глубоко в моей душе! Наша беседа проходила на пляже, и я предложил ему место для будущей часовни — возле Верблюжьей горы, на другом берегу Изумрудного озера.
Через год он мне позвонил, попросил подъехать и взять с собой еще четырех парней: нужно было возле часовни вкопать щиты. Когда работа была закончена, Максим Алексеевич спросил, смогу ли я организовать на строительство кого-нибудь из местных. Мне эта идея очень понравилась. Были у нас неблагополучные ребята, которые вокруг зоны крутились, у которых одна тюрьма была в голове — их и многих других односельчан я отправил работать на Тёплые озёра. В итоге пол-Выдрина прошло через строительство часовни и почти все после этого устроились на работу.
В 2014 году возвели часовню в честь святого царя Соломона, но это было только начало. В 2022 году на территории прихода митрополит Иркутский и Ангарский Максимилиан освятил храм святого пророка царя Давида.
Когда строились часовня и храм, я чувствовал себя одной из маленьких частей большого механизма. Чувствовал себя нужным — ведь я местный, и мне проще было найти людей, договориться по поводу техники. И главное, я понимал: если остался жив, значит, не просто так. И точно не для того, чтобы быть потребителем. Шанс, который мне дал Бог, я должен использовать по полной.
Записала Анна КУРЕНКОВА
Фотографии из личного архива Леонида
