Подвиг отшельничества, как и подвиги учительства и юродства, требует особого призвания, иначе он не только безуспешен, но и, как утверждают святые отцы, гибелен для души. Как же удалось дворянскому сыну Ивану Ушакову, сбежавшему в северные леса из столичного Петербурга на старте блестящей военной карьеры, не только не повредиться ни душой, ни рассудком, но и, пройдя все испытания, стать святым старцем Феодором Санаксарским?
«Кавалергарды, век недолог…»
В юности родители определили его в гвардейский Преображенский полк в Санкт-Петербурге. Вскоре он был произведен в сержанты, но двадцати лет от роду сбежал из имперской столицы. Почему? Загадка.
К бегству из мира Иван тщательно подготовился, даже нищенской одеждой запасся и летом 1743 года, отправившись домой в законный отпуск, в нескольких верстах от Петербурга отпустил кучера с лошадьми и всем скарбом обратно, а сам пешком направился в сторону Архангельска, в Северное Поморье, в дикие двинские леса.
Не имея ни правильных духовных навыков, ни опытного старца-руководителя — ничего, кроме всепоглощающего желания всецело посвятить себя Богу, он начал с того, что категорически воспрещается святыми отцами, — с отшельничества. Правда, в значительной мере в силу обстоятельств: ведь он был беглым, вынужденным скрываться (что вообще-то отнюдь не способствует внутреннему умиротворению). Сам факт такого начала аскезы — сугубый вызов. Пройти такой путь и не повредиться?.. Вот уж действительно: человекам это невозможно, Богу же все возможно (Мф 19:26).
Больше трех лет прожил Иван в одиночестве в лесной чаще на берегу Северной Двины — голодал, терпел холод и нападки окрестных крестьян. А потом, пройдя пол-России, назвался поповским сыном и был принят послушником в Площанскую пустынь. Но настоятель скоро засомневался — очень уж не похож был новичок на поповича. И чтобы не было потом неприятностей от начальства, когда откроется, что он беглый крепостной или помещичий сын, велел ему жить близ обители в лесу, где были кельи, оставшиеся от прежних пустынников.
Тут его в сентябре 1745 года и арестовала сыскная команда, прочесывавшая труднодоступные места. Взяли Ивана прямо в его лесной келье — «яко человека, виду письменнаго (паспорта) о себе не имеющаго». «И как в присутствии при допросе показал, что он сержант гвардии тайно ушедший, то представлен был блаженныя памяти государыне императрице Елисавете Петровне», — повествуется в его житии.
Государственный преступник
Шесть лет испытаний, лишений и скорбей изменили его неузнаваемо. Он был сух и бледен, одет в рубище, подпоясан простым ремнем. Но особенно поражала всех лежащая на нем печать глубокого смирения.
Весть о прибытии необыкновенного беглеца-гвардейца, ставшего отшельником, быстро облетела Петербург. Многие из преображенцев приходили посмотреть на бывшего однополчанина. Но то, что случилось дальше, было возможно, пожалуй, только в царствование набожной Елизаветы Петровны.
Вообще-то, Иван Ушаков был государственным преступником — дворянином, изменившим присяге. Но…
«Не вменяю тебе побега в проступок и жалую прежним чином», — решила императрица, и повелела постричь Ивана Ушакова, по его просьбе, в монахи. И прожив в Александро-Невской лавре три года послушником, 13 августа 1748 года тридцатилетний Иван стал иноком Феодором.
Лекарство от «медных труб»
За это время он стал в Петербурге знаменитостью. Многие приходили к нему за советом. Императрица была к нему внимательна и милостива и, посещая обитель, каждый раз спрашивала, хорошо ли ему жить и не терпит ли он от кого обид.
В конце концов жившим в обители ученым монахам это надоело, они начали жаловаться на Феодора архиепископу, мол, «простой монах, привлекая к себе народ, беспокоит обитель и делает соблазн», обзывали его святошей и даже раскольником. Феодор десять лет терпел, а потом попросил перевести его в Саровскую пустынь.
Там он прожил два года и вызвался возобновить обедневшую Санаксарскую обитель в трех верстах от уездного города Темникова, на левом берегу реки Мокши. Пустынь эта была скудна во всех отношениях: братии мало, церкви и кельи деревянные, убогие, в украшении церковном и ризнице «крайний недостаток». А уж какими правилами руководствовалась обитель во внутренней своей жизни, сведений вообще нет.
В феврале 1752 года, по указу духовной консистории, в строители Санаксара был определен иеромонах Порфирий из Спасо-Евфимиева монастыря. Но пробыв там всего один год, взмолился, чтобы вернули его обратно в Спасо-Евфимиев монастырь. А Санаксарская пустынь, «по причине крайнего оскудения», приписана была «под смотрение и управление» Саровской пустыни.
К тому времени, когда Феодора (Ушакова) рукоположили в иеромонахи и назначили настоятелем, единственная церковь Санаксара совсем обветшала, деревянные кельи и ограда почти развалились, а кровли сгнили.
Гвардейский монастырь
Вскоре в обители собралось человек двадцать братии. Двенадцать из них — отставные гвардейцы, уволенные по именному повелению императрицы Екатерины II и постриженные в монашество по ее указу.
Настоятелем Феодор был строгим. Службы в его обители были долгими, по девять-двенадцать часов, пища самая грубая, а на монастырские послушания выходили все, во главе с настоятелем. Старец завел в монастыре полное откровение помыслов, и всякий мог прийти к нему для этого в любое время дня или ночи.
Обитель мало-помалу обустраивалась. Но тут новая напасть — пришло высочайшее повеление закрыть двадцать монастырей епархии, и Санаксар попал под сокращение. Пришлось настоятелю просить помощи у бывших сослуживцев по полку — Алексея и Григория Орловых. Только это и помогло отстоять обитель.
«Радуйтесь, что до такой скорби благость Божия нас доводит»
Но не успели отвести одну беду, как в 1774 году, в самый разгар пугачевщины, старца Феодора по ложному доносу темниковского воеводы обвинили в «непочтительности к власти» и чуть ли не в «подстрекательстве к бунту» и сослали в Соловецкий монастырь.
При этом своим ученикам он писал:
«Не печальтесь, а радуйтесь, что до такой скорби благость Божия нас доводит, тем более что она пришла совершенно безвинно, а за одно обличение человеческого нечестия и вопиющей на Небо несправедливости, что мы по обязанности нашей всегда о том говорить должны и не токмо страдать, но и умирать готовы».
В Соловках он прожил девять лет — лишенный сана, в строгом заключении, нуждаясь в самом необходимом и страдая от холода и сильного угара. Не раз его чуть живого выносили из кельи и оттирали снегом. Так бы и сгинул там инок Феодор, если бы один из его учеников, став келейником Санкт-Петербургского и Новгородского митрополита Гавриила, не попросил владыку защитить своего безвинно страждущего старца.
По ходатайству митрополита высочайшим повелением Екатерины II отец Феодор получил свободу и возвратился в Санаксар. Вернули ему и священство. Братия устроила ему торжественную встречу. Но не прошло и недели, как вновь начались скорби, жалобы епархиальному начальству, гонения и клевета: слишком много людей шли к старцу за молитвой и советом, возбуждая зависть других монахов. А он все терпел.
***
В ночь на 19 февраля (4 марта по новому стилю) 1791 года старец Феодор скончался. Ему было 73 года. А через 26 лет возле него нашел вечный покой и его племянник, адмирал Федор Ушаков, который, выйдя в отставку, поселился рядом с Санаксаром, а Великим постом и вовсе перебирался в обитель, поближе к дяде, мощи которого хранятся сегодня в соборном храме Рождество-Богородичного Санаксарского монастыря.
В 2004 году на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви были прославлены для общецерковного почитания два святых с фамилией Ушаков — дядя и его знаменитый племянник.
