За год до рождения цесаревича Алексея, во время торжеств по случаю прославления святого Серафима Саровского в Дивееве Николай и Александра особо молились о даровании им сына. И вскоре «результат долгих часов, проведенных в молитве», «символ Божьего благословения» появился на свет. Это событие многие считают «апофеозом семейного счастья» Романовых. Но ликовала не только семья императора — ликовала вся страна, ведь родился долгожданный наследник престола.
Однако радость родителей вскоре сменилась глубокой печалью: выяснилось, что Алексей унаследовал серьезное и неизлечимое заболевание — гемофилию (нарушение свертываемости крови). Оно передается по женской линии, но страдают им чаще всего мужчины. В роду Александры Федоровны гемофилией болел ее дядя принц Леопольд, от нее умер ее маленький брат, тем же недугом страдали все сыновья ее сестры, принцессы Прусской.
За свою недолгую жизнь цесаревич Алексей не раз оказывался на грани смерти. Он рос живым и подвижным ребенком, часто шалил со своей сестрой Анастасией, и ему нужен был постоянный присмотр, ведь любой ушиб оборачивался внутренним кровотечением, большими опухолями и сильными болями. Во время торжеств, посвященных 300-летию дома Романовых, наследника лишь проносили на руках по парадным залам. В свою комнату он возвращался в состоянии полного изнеможения — даже краткие появления на церемониях серьезно вредили здоровью цесаревича. Но родители считали его присутствие на торжествах необходимым.
«Алексей Николаевич был центром этой тесно сплоченной семьи, — свидетельствовали приближенные, — на нем сосредотачивались все привязанности, все надежды. Сестры его обожали, и он был радостью своих родителей. Когда он был здоров, весь дворец казался как бы преображенным; это был луч солнца, освещавший и вещи, и окружающих».
«Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы».
Алексей надеялся, что поправится: ведь он должен стать настоящим царем в своей любимой стране, а потому должен быть здоровым и мужественным. Часто у него, по воспоминаниям С. Офросимовой, вырывалось восклицание: «Когда я буду царем, не будет бедных и несчастных, я хочу, чтобы все были счастливы».
Цесаревич во всем старался подражать отцу. Он очень гордился тем, что его отец был верховным главнокомандующим. Император брал Алексея с собой в Ставку, чтобы показать солдатам. Престолонаследник всегда был одет в простую солдатскую форму — и это солдатам очень нравилось. Николай II подходил к ним, расспрашивал о подробностях боев, а Алексей, по протоколу обязанный держаться позади царя, ловил каждое слово этих людей, побывавших на волосок от смерти. За посещение госпиталей вблизи линии фронта Алексею Николаевичу даже присвоили звание ефрейтора и наградили Георгиевской медалью.
Глядя на комнаты цесаревича, мало кто догадался бы, что здесь живет и воспитывается будущий русский царь — настолько простой была их обстановка. А любимой едой Алексея, как он сам говорил, были «щи, каша и черный хлеб, который едят все мои солдаты». Для него было счастьем играть с сыновьями своих матросов и быть среди простых солдат.
Флигель-адъютант Николая II А. А. Мордвинов писал, что у Алексея «было то, что мы, русские, привыкли называть “золотым сердцем”. Он легко привязывался к людям, любил их, старался всеми силами помочь, в особенности тем, кто ему казался несправедливо обижен. Он, без всякого сомнения, обещал обладать в будущем твердым, независимым характером. Так же, как и его отец и сестры, он чрезвычайно любил природу своей родины и все русское. Алексей Николаевич обещал быть не только хорошим, но и выдающимся русским монархом».
Религиозную часть воспитания и обучения Алексея взяла на себя императрица. Она познакомила его с жизнью и учением Христа, она приучила Алексея молиться, и без молитвы мальчик не засыпал и не начинал нового дня. «Закон Божий должен быть в сердце ребенка», — говорила государыня. Весной 1915 года она писала мужу во время болезни Алексея, что больше всего тот беспокоится, сможет ли быть на службе в Великий Четверг.
«В душе этого ребенка не заложено ни одной порочной черты; душа его — самая добрая почва для всех добрых семян; если суметь их насадить и взрастить, то русская земля получит не только прекрасного и умного государя, но и прекрасного человека», — так говорил о сыне последнего российского императора один из самых близких к нему учителей.
Клавдия Битнер, приходившая заниматься с цесаревичем в Тобольске, вспоминала: «Это был милый, хороший мальчик. Он был умненький, наблюдательный, восприимчивый, очень ласковый, веселый и жизнерадостный, несмотря на свое часто тяжелое, болезненное состояние. Он был способным от природы, но был немножко с ленцой. Если он хотел выучить что-либо, он говорил: “Погодите, я выучу”. И если действительно выучивал, то это уже у него оставалось и сидело крепко. <…> Он был терпелив, очень аккуратен, дисциплинирован и требователен к себе и другим. Он был добр, как и отец, в смысле присутствия у него в сердце невозможности причинить напрасно зло. Он был бережлив. Как-то однажды, когда он был болен, ему подали кушанье, общее со всей семьей, которого он не стал есть потому, что не любил этого блюда. Я возмутилась: как это не могут приготовить ребенку отдельного кушанья, когда он болен?! Я что-то такое сказала. Он мне ответил: “Ну, вот еще. Из-за меня одного не надо тратиться”.
Как-то однажды, когда он был болен,
ему подали кушанье, общее со всей семьей,
которого он не стал есть
потому, что не любил этого блюда.
Я возмутилась:
как это не могут приготовить ребенку
отдельного кушанья, когда он болен?!
Я что-то такое сказала.
Он мне ответил: «Ну вот еще.
Из-за меня одного не надо тратиться».К. М. Битнер, учительница царских детей в Тобольске
Я не знаю, думал ли он о власти. У меня был с ним разговор об этом. Я ему сказала: “А если вы будете царствовать?”. Он мне ответил: “Нет, это кончено навсегда”. Я ему сказала: “Ну, а если опять будет, если вы будете царствовать?”. Он ответил мне: “Тогда надо устроить так, чтобы я знал больше, что делается кругом”. Я как-то его спросила, что бы тогда он сделал со мной. Он мне сказал, что он построил бы большой госпиталь, назначил бы меня заведовать им, но сам приезжал бы и “допрашивал” обо всем — все ли в порядке. Я уверена, что при нем был бы порядок».
Однажды зимой в Тобольске Николай и другие взрослые соорудили для детей снежную горку. Алеша проводил возле нее целые дни — рыл туннели, использовал горку как крепость, ежедневно сам поливал ее водой — это стало его любимым и единственным развлечением.
В своем дневнике царевич записывал, кто из солдат стоял у них в карауле. Из этих записок видно, что в феврале 1918 года большинство «хороших солдат» сменились другими, «плохими». Эти солдаты и отняли у Алеши последнюю радость: однажды ночью они разрушили снежную горку. Огорчение мальчика из-за этого бессмысленного поступка было безгранично. Для чего нужно было это делать? Отвечали, что «из соображений безопасности». Якобы Николай II «поднимается на горку, чтобы провожать уходящих охранников и смотреть им вслед».
После того как солдаты испортили горку, Алексей стал кататься по лестнице в деревянной лодке на полозьях и вскоре получил ушиб, вызвавший сильное внутреннее кровоизлияние. У мальчика отнялись обе ноги. В Тобольске не было никаких средств для лечения, и он сильно исхудал, как писал один из его учителей. Со временем его состояние несколько улучшилось, но до самой мученической кончины он так и не выздоровел.
В ночь расстрела, когда всех отвели в подвал, Николай держал сына на руках. Александра Федоровна попросила стул. Принесли два стула, на один из них посадили больного Алешу. Однако сидеть ровно он не мог, и отцу пришлось поддерживать его. Когда семье был объявлен приговор, Юровский выстрелил сначала в царя, а затем сразу — в наследника. Через месяц Алексею должно было исполниться 14 лет.
Другие Спутники царской семьи
