А потом как-то так сложилось, что все мои близкие подруги пришли в Церковь. В одно время. Независимо друг от друга. Но меня это в Церковь не привело, скорее, наоборот. Видимо, какие-то темные силы во мне восстали. Я специально никого ни о чем не расспрашивала. Мне казалось, что подруги от меня отдалились. Я чувствовала, что у них что-то происходит, хотя они мне ничего не проповедовали. Теперь я понимаю, это было так сокровенно, что им просто сложно было поделиться обретенным сокровищем. Но сердце за меня у них болело, и однажды они просто позвали меня с собой – причаститься. Практически не объяснив, что это такое. И мы поехали в Ново-Иерусалимский монастырь, в Истру, где жила одна из моих подруг. Было начало лета, Троица, на полу храма лежала скошенная трава и от нее приятно пахло свежим сеном. Мы отстояли вечернюю службу, потом мне дали молитвослов, показали какие-то молитвы, и я их прочла, практически не вдумываясь в смысл. А утром пошла на исповедь. Правда, фактически никакой исповеди не получилось – я только плакала и говорила, что каюсь во всех грехах. Меня накрыли епитрахилью… Потом я причастилась…
Помню, мы шли из храма, шли по двору Ново-Иерусалимского монастыря, вокруг зеленая трава, солнце, и я вдруг почувствовала такое счастье, такую радость, какая бывает только в детстве, когда рядом папина и мамина рука, солнце светит, и всё замечательно и прекрасно! Все в мире перевернулось. Это было воскресение. Оказывается, я даже не подозревала, какая сильная у меня была депрессия. Но после причастия она ушла, и мне вдруг стало так легко. Это было для меня, как если бы я увидела Самого Христа. Всё! Сомнений больше не было. Это было то, что в науке называется блестящим экспериментом: какие могут быть сомнения, когда ты сам всё увидел. Но при этом я понимала, что это чудо – именно для меня, это мой личный опыт, мое переживание, оно очень тонкое, очень деликатное, и я не могу им ни с кем поделиться, не могу даже объяснить, что со мной произошло.
Потом начался поиск своего храма, поиск духовника, я молилась своими словами, просила, чтобы Бог помог пристать к Церкви. И произошло следующее маленькое чудо. Как-то подруга позвала меня в свой приходской храм, я поехала, но службы там в ту субботу утром почему-то не было. Оказавшись перед закрытыми дверями, я, как ни странно, ничуть не расстроилась. А на обратном пути, уже у самого метро, обернувшись, увидела другой храм – Святителя Николая в Кленниках. Сердце у меня дрогнуло, я зашла туда и поняла, что оттуда не уйду. Потом была исповедь – уже настоящая, подробная, и началась жизнь в Церкви. Чудесная, радостная, светлая. Ощущение было такое, словно меня вынесло в открытое море, а потом еле живую, побитую и истерзанную, прибило к родной земле, к родному дому, где меня ждут не дождутся.
Принять церковные каноны и порядки мне было несложно. Я всегда любила послушание и порядок (возможно, сказались немецкие корни). Да и как можно было что-то не принять? Я твердо верила, здесь Истина, здесь Свет, а все, что непонятно, нужно постараться понять. Тяжело было физически. Я, человек, достаточно крепкий и здоровый, кандидат в мастера спорта, еле стояла на службе – кружилась голова, казалось, еще немного, и упаду в обморок. Тогда одна женщина мне сказала: “Ты только из церкви не выходи. Плохо тебе – сядь, хоть на пол, только не уходи”. И я действительно садилась на пол. Потом это прошло.
Сейчас иногда кажется, что не хватает внимания священника: хочется о многом поговорить, расспросить. Но потом начинаешь разбираться, и видишь – на девяносто процентов это надуманно. У нас есть всё, чтобы участвовать в таинствах и полноценно жить. А то исповедуешься, а сам словно пытаешься себя оправдать: все кажется, что если рассказать всё подробно, станет ясно, что я на самом деле случайно согрешила, а на самом деле я хорошая… Иногда мимоходом даже умудряешься своими успехами похвастаться. Так хочется сохранить расположение священника, получить в ответ дружескую улыбку! А ничего этого на самом деле не надо. Надо просто честно назвать грех своим именем.
Я многое в своей жизни считаю чудом. Например, знакомство с моим мужем. До этого я встречалась с разными молодыми людьми, но ни с кем больше недели не выдерживала. Тогда батюшка сказал: молись, чтобы выйти замуж. Я стала молиться, и...
Чем больше я узнаю своего мужа, тем больше удивляюсь: мне кажется, это единственный человек в мире, с которым я могла бы создать семью. За семь лет, что мы женаты, у нас родились четверо детей. Недавно нас спросили, связано ли количество детей в нашей семье с тем, что мы верующие. Конечно, связано. Если бы мы не были православными, был бы у нас, наверное, сначала один ребенок, а где-нибудь лет через шесть – второй. А между ними – работа, карьера и… пустота в душе. Нет, лучше даже не думать, что было бы… Страшно. Кстати, карьера у меня и так состоялась. Когда я защищала диссертацию – ждала первого ребенка, а сейчас старшей дочке шесть лет, младшей – два месяца. За эти годы я полностью состоялась как специалист. И не смогла бы добиться большего, даже если бы у меня вообще не было детей. Я нашла не просто интересную работу, но свое дело в жизни. У меня есть пациенты, я веду научную работу, пишу статьи, езжу с докладами на конференции, мне предлагают высокооплачиваемую работу. Я считаю, что всё это стало возможным только благодаря Божией помощи. Это сложно объяснить, но связь такой успешности в работе с появлением детей для меня очевидна. Когда я была беременна четвертой малышкой, то совершенно неожиданно у меня решился очень сложный профессиональный вопрос, который был камнем преткновения долгие годы.
Но всё это пришло не сразу. Были времена, когда не было работы, не хватало денег, болели дети. Иногда руки опускались… Конечно, не были бы мы православными – не было бы у нас сейчас четверых детей, а значит, и всех связанных с этим трудностей и… того необыкновенного счастья, которое есть сейчас. И я иногда вспоминаются слова жены Сталкера из фильма Андрея Тарковского: лучше трудное горькое счастье, чем благополучное отсутствие его.
