Что такое настоящее учительство? В нашей жизни есть такие люди, которые не оставляли нас во время каникул. Их внимание к нам не заканчивалось с окончанием рабочего дня. Они сами иногда превращались в детей, похожих на нас. Вспомните: у каждого был хоть один такой человек. О них нельзя забывать. О них нужно рассказывать. И если общения с ними уже нет, молитва не знает границ времени и пространства.
Хочу рассказать необычную историю. Когда мне было лет десять, я ходила в воскресную школу. Вернее, воскресных школ тогда еще не было в нашем городе. В 90-е храмы только открывались, появлялись батюшки. Моя мама работала заведующей терапевтическим отделением в местной больнице. Поэтому знала всех священников и монахов. Все у нее лечились. Через это общение с необычными пациентами мы и пришли тогда к вере. Но сейчас не об этом.
Рыжий молодой отец Владимир часто болел. То глаза, то кожа — удел многих рыжих. С моей мамой они давно подружились на этой почве. Они с матушкой профессиональные певцы, чуть ли не консерваторское образование. Решили для детей сделать студию. «Живая старина» назвали. «Людмила Николаевна, приводите к нам свою девочку. Мы будем петь, изучать Закон Божий».
Я мало что понимала из рассказов о святых и устройстве храма, меня захватывала атмосфера. Репетиции Рождественского вертепа, пение старинных духовных стихов, долгие распевки в широком кругу — от самого низкого звука до самого высокого, народные костюмы — не «клюквенные», а какие на самом деле были, пестренькие, темненькие, необыкновенные… Дружные взрослые. Многочисленные дети. Нам выделили помещение над детской библиотекой, и мы были счастливы.
У молодых батюшки с матушкой уже было трое детей. Шестилетний Андрюша и двойняшки, мальчик и девочка, немного помладше. Остальные появлялись как-то незаметно. Под широким сарафаном не видно беременного животика.
Андрюша иногда подбегал ко мне: «А как твоя фамилия? А наша — Зотовы». Когда мы пели все вместе, этому Андрюше мама строго говорила: «Что ты как труба? Тебя одного слышно!» Учила, чтоб в хоре все друг ко другу прислушивались.
Так вот. Я выросла. Выросла и моя старшая дочь. Закончила музыкальную школу на отлично. У нее есть талант — от бабушки, наверно, передалось. Музыка ей давалась очень легко. Но и ей было сложно под конец. Она даже боялась экзаменов — так положено. Видно было: еще чуть-чуть надавят — и после получения диплома можно пристраивать кому-то наше фортепиано, Маша (нас обеих Машами зовут) к нему уже ни за что не вернется…
Я решила написать тому батюшке. «Отец Владимир, Вы ведь разбираетесь в этой сфере. Куда мне пристроить Машу, чтоб дальше развивалась в музыке? Иначе, вижу, забросит». — «А я, Маша, не знаю никого уже в музыкальной среде. Это тебе надо сына моего, Андрея, спросить».
Взяла номер, пишу Андрею. «Здравствуйте! Мы с Вами знакомы. Но, наверно, вы меня не помните. Вам тогда было лет 6, а мне около 10». И дальше излагаю проблему. Учебный год уже начался. Понимаю, что шансов попасть куда-то мало. Поздновато мы очнулись… Но такой интересный складывается у нас диалог. Мы не только узнали друг друга спустя почти 30 лет. Мы поняли, что долгое время жили в одном районе, гуляли на одних и тех же детских площадках. «Приезжайте сегодня в “Синтез”, я послушаю ее и сориентирую, куда лучше двигаться».
Школа искусств находится на другом конце города. Дождь проливной. Мы дожидаемся с работы папу, садимся всей семьей в машину. Приезжаем и попадаем в пространство, не менявшееся много десятилетий. Сейчас там ремонт. Но разбитый асфальт и старинный забор, скрипучая дверь и потертый советский линолеум того дня до сих пор перед глазами — как кадры из фильма.
Мы забыли сменку. Андрей уговаривает вахтера пропустить нас один разочек. Выходит к нам. И мы оба диву даемся. Не можем насмеяться от удивления. Наши дети играли вместе. Я ходила по дорожкам нашего парка с его женой. И вот только сейчас здесь мы узнали друг друга. Такой типичный сюжетный поворот в древнегреческих трагедиях и некоторых житиях святых!
«Подождите здесь. Мы с Машей попоем немножко». Я долго сидела в приглушенном свете квадратного фойе. И не могла наслушаться, как красиво у них получается играть на фортепиано и петь что-то. А потом Андрей вышел с круглыми глазами и очень попросил оставить Машу ему — заниматься вокалом и петь в хоре… «Мы придумаем, как ее оформить. На каких-то отделениях еще были места».
Обратно мы ехали все вместе. Машина Андрея была в ремонте. Он серьезно рассказывал нам об учебе в школе искусств. И мы боялись спугнуть ощущение чуда. Опять та атмосфера из моего детства. Голос молодого отца Владимира из уст повзрослевшего Андрюши. Он ведь все делает, как папа. Даже дирижирует с таким же выражением глаз.
Маша потом говорила: «Неужели бывают такие преподаватели? Он спрашивает меня, что я хочу петь. И подбирает песни под мой голос. И вообще с ним — как с ровесником. Он мне даже рассказывает, как с младшими справляться, — у него ведь тоже много мелких было в семье. И как он упорно совал в розетку то палочки, то грифель. Папа его не наказывал. Бесполезно было. Предложил только однажды ножницы лучше попробовать. Эффект сильнее… Но он не стал. Понял папин настрой. А я (смеется) теперь боюсь, когда Андрей Владимирович рядом с розеткой стоит…»
В общем, моя Маша каждый день играет на фортепиано, хотя в ее учебную программу это уже не входит. Играет так, что одноклассник слышит ее через четыре этажа. И младшие дети бегут к ней обниматься перед занятиями: «Маша умеет играть “Гравити Фолз”!!!» А она уже и Лунную сонату распечатала, и разную музыку из мультиков Хаяо Миядзаки…
А недавно мы взяли наших малышей и приехали на последний из бесконечных в учебном году концертов. Там уже и Настя, наша второклашка, поет.
И пятилетний Саша рыдал, не хотел уходить: «Подойди сейчас и скажи, чтоб взяли меня тоже на это пение!»
