Рождественские элегии

Молюсь ночью, в онкодиспансере, шёпотом: “Рождество Твое, Христе Боже Наш”... Вьюга глушит рождественские колокола почти до неслышимости, но радость отчего-то так и трепещет, так и требует не прекращаться в сердце моем!Не могу заснуть, ворочаюсь. Встаю, выползаю в темный коридор, где виден прямо за окнами больницы сверкающий бизнес-центр с толстопузой крышей теннисного корта и нелепой башенкой, словно из детского фильма-сказки. Похоже чем-то на Вертеп, только без Младенца, Марии, Иосифа и пастухов...

А колокольный звон отсюда уже вовсе не слышен. И это вдруг огорчает: ну почему же, ну как же – без колоколов?!..

И я резко поворачиваю в нашу палату, где хрипят и кашляют мои товарищи по болезни – мои братья по Рождеству: Виталик, дядя Коля, Муса... Прикладываюсь к подушке и прислушиваюсь к тому празднику, который дарован Христом для меня и для них. И не могу уснуть – от кашля, вьюги заполночной, от едва доносящихся колокольных елоховских звонов. От запахов рождественской хвои.

И когда я всё-таки засыпаю, мне кажется: Звезда подмигивает нам, и даже долетает откуда-то издали:

“Тебе кланятися, Солнцу Правды”...

Подарок

– Дети, скоро Новый год и Рождество, – говорит Марья Николавна дошколятам. – И вы можете попросить у Деда Мороза подарок. Подходите ко мне, шепните на ушко, а я уже самому Деду Морозу всё передам. Всё, что вы скажете.

Вася шепнул: конструктор “Лего”, и если можно – можно? – чтобы самый большой!

Зина попросила платьев, сразу несколько: тогда будет всё, что нужно для балерины!

Лена хотела разных зверушек (получится домашний зоопарк). Петя мечтал о фломастерах – чтобы много и чтобы толстые...

– Варя и Олечка, а вы почему не подходите? – обращается Марья Николаевна к двойняшкам, которые горячо советуются о чём-то и никак не решатся. Наконец Оля (она посмелее) подходит и шепчет:

– А можно попросить у Деда Мороза так сделать, чтобы у нашего папы больше никогда не была... – Оля вспоминает слово, – опухоль? И чтобы он больше никогда не болел?

– Ну... – Марья Николавна поворачивается, смотрит на девочкины лица и некоторое время молчит. Потом отвечает: – Конечно можно... – И оживляется:

– Ну а для себя – для себя-то вы тоже можете что-нибудь попросить!

– А вдруг, – спрашивает Оля, – Дед Мороз тогда нам принесёт подарки, а папу не вылечит?

– Нет, нет, милые мои! – уверенно отвечает воспитательница. – Он обязательно всё исполнит!

И тогда Оля с Варей облегченно вздыхают и просят себе подарки.

Колокольчик и два электрических фонарика...

Минус двадцать (через год)

Стёкла замёрзли причудливо – серебряные джунгли, все в россыпях золотых искр. Лишь по периметру немного голубого, небесного. И ничего более не видать... И, думаю, слава Богу: потому что на искорёженную, замордованную, уничтоженную нашу старую Москву я почти уже ненавижу смотреть.

Но скоро проснутся наши девчонки и не успокоятся, пока сквозь протаявшие полыньи с восторгом не обнаружат безобразные очертания улиц, деревьев чахлых, коробчатых зданий вокруг, лишь слегка освежённые зимним солнышком... “Папа, папа, смотри!..”

Их глазами ангельскими я готов глядеть – словно и не машины едут – но – радостные цветы прорастают за окнами сквозь холодный, сизый асфальт... И мне хочется верить, что все мы будем жить вечно.