Для неискушенного слушателя Рыбников — это «А-а, крокодилы-бегемоты, а-а, обезьяны-кашалоты…», «Затянулась бурой тиной гладь старинного пруда…» «Я тебе, конечно, верю…», «Ты меня на рассвете разбудишь…»… Для искушенного — это еще и выдающиеся симфонические произведения, и духовная музыка, в том числе масштабная и великая «Литургия оглашенных». Путь Алексея Львовича Рыбникова к вере был неровным. О своих духовных исканиях он рассказал журналу «Фома».
Рыбниковы жили в Москве в десятиметровой комнатке в коммуналке. Мама будущего композитора работала художником-дизайнером, папа был скрипачом. Одно из первых воспоминаний Алеши — три семейные иконы, висящие друг над другом на общей коммунальной кухне: образы Николая Чудотворца, Моления о Чаше, Казанской Божией Матери. Соседи против икон не возражали.
— Я родился в мир, где главным предметом были иконы, — вспоминает Алексей Львович. — Меня сразу же крестили. И совсем маленьким носили на руках, возили в колясочке в церковь, которая была, если не ошибаюсь, в том здании, где сейчас расположен «Союзмультфильм». Либо где-то совсем рядом. В этой церкви кто-то из взрослых заметил, как я, еще полуторагодовалый, пытался дирижировать клиросным хором. Это мне рассказывали бабушка и мама еще до того, как я начал заниматься музыкой.
Вера в семье Рыбниковых была совершенно естественной частью жизни. Члены семьи регулярно ходили в церковь, обязательными были утренняя и вечерняя молитвы. Композитор считает, что именно с молитвенного состояния начинается вера в Бога.
— Молитва — это непосредственное общение с Богом каждого человека в тот момент, когда он ее читает или ему ее читают. И этот живой Бог, с которым ты общаешься, гораздо реальней и необходимей в жизни, чем все рассказы о Нем. Ты можешь разговаривать с Богом, просить о чем-то, задавать вопросы и получать ответы в виде изменившихся обстоятельств, осознания каких-то вещей.
Бабушка Алексея рассказывала внуку библейские сюжеты. Некоторые — про потоп, про народы Гога и Магога — пугали мальчика, впечатления были очень сильными. И Христа мама и бабушка представляли ребенку не как «сказочного персонажа», а как живого Человека, Сына Божия.
Когда мальчику приходилось долго ждать маму с работы, он молился: «Боженька, сделай так, чтобы мама пришла поскорей!» И вдруг раздавался стук в дверь, и появлялась мама. Ребенок был уверен, что ему помог Бог. Молитва, вера были частью жизни. Алексей носил крестик постоянно, даже несмотря на повязанный пионерский галстук. В форме у него была зашита молитва.
До подросткового возраста Рыбников и исповедовался, и причащался, а потом...
— ...А потом жизнь унесла в сторону. Долго это все было запрятано глубоко в душе. Не потому, что кого-то, чего-то боялся, нет, ни в коем случае. Жизненный вихрь унес совершенно в другую сторону, появились новые, очень сильные интересы. Вера, конечно, оставалась всегда, а вот церковная жизнь…
Церковная жизнь для Алексея на время прекратилась. В конце семидесятых, когда композитор вместе с единомышленниками создавал легендарную рок-оперу «Юнона и Авось», он вступил на совершенно другой путь — путь многих искушений. Погрузился в оккультную литературу, стал увлеченно изучать другие религии... Книги доставал в самиздате, от этого они казались еще более манящими, привлекательными. В начале восьмидесятых мистический мир, по словам Рыбникова, «обрушился» на него во всю мощь.
— Была реальная угроза погибнуть, потому что человек, ищущий свой духовный путь не в рамках Церкви, подвергается колоссальной опасности. Он может пойти не по тому пути и прийти к гибели. Потом все эти книги я сжег! Не просто подарил или выкинул, а именно сжег. Для меня это осталось далеко-далеко в прошлом. Когда я вижу вокруг всю эту дешевую мистику, на крючок которой попадаются очень многие, я сочувствую людям. Мне кажется, у них печальная перспектива.
Вера, заложенная в детстве, оказалась прочнее сиюминутных увлечений. В какой-то момент композитора снова потянуло к Церкви. Отразилось это и в творчестве. Рыбников начал писать музыку на тексты из молитвослова, на православные молитвы. А в 1983 году создал свою главную мистерию — «Литургия оглашенных». Писал, прекрасно понимая, что при советской власти произведение не будет исполнено никогда. Но это Алексею Львовичу было и не нужно: он работал для себя, без всяких договоров и без оплаты.
— После «Юноны и Авось» вообще все темы, кроме духовной, мне перестали быть по-настоящему интересны. Да, я писал музыку к разным фильмам, но основное свое творчество обращал именно к духовной теме. «Литургию оглашенных», «Воскрешение мертвых» я написал после «Юноны», поэтому для меня это поворотный пункт. Как раз в «Юноне и Авось» для меня что-то открылось. Тема веры стала определяющей во всем, что я делаю.
Полное интервью Алексея Рыбникова читайте в журнале «Фома»:
