Лесные пожары стали испытанием не только для МЧС и других государственных служб, но и для Церкви. Синодальный отдел по церковной благотворительности и социальному служению, по состоянию на 23 августа, смог собрать 50 миллионов рублей, распределить гуманитарную помощь в полусотне населенных пунктов, организовать работу добровольцев. Не меньший вклад внесли и непосредственно епархии. Но все это общие цифры. О том же, как эта работа выглядела на деле, лучше всего видно на местах. К примеру, в Выксунском районе Нижегородской области, где местное духовенство сыграло важную роль в преодолении случившейся трагедии.
Гибловка
Погода меняется быстро, в зависимости от ветра. Порой все прекрасно: жаркий и солнечный летний день как обычно, но вдруг что-то случается с ветром и снова приходит смог. Жителям центральной России вряд ли нужно теперь рассказывать, что это такое. Резкий запах, видимость меньше сотни метров, день напоминает сумерки из постапокалиптических фильмов. И очень много мертвых животных на трассе, звери бросаются под колеса, теряясь в дыму… Так было везде: в Подмосковье, в Нижнем Новгороде, во Владимире. Выксунский район оказался одним из главных эпицентров пожара — сюда пришел огонь из Рязанской и Владимирской областей, но это заметно не сразу. Пока не заедешь туда, где горело по-настоящему. Например, в Гибловку.
Вся страна знает это село, но всюду звучит его официальное название Верхняя Верея. Название же народное оказалось пугающе пророческим: более трехсот домов сгорели почти в одночасье. Верховой пожар, пришедший из леса, за пятнадцать минут охватил их все. Теперь здесь лишь пепел, остовы печей, как на картинах про войну, растрескавшийся шифер и расплавленное стекло. Целыми остались лишь несколько домов.
На повороте дороги столб с установленными на нем камерами — с их помощью за восстановлением села следят из Москвы. Работа под этим надзором кипит: в полумраке смога вокруг двигаются десятки людей, слышен гул машин. Рабочие, местные жители, милиция — если подумать, кругом очень много народу, но ощущение мертвой, пустой земли все равно не покидает.
— Нас здесь не было во время пожара — все случилось очень быстро, а мы тушили лес на подступах к самой Выксе, там огонь прямо к пятиэтажкам подходил. Сюда приехали на следующий день. Было страшно, особенно животные обгоревшие… — вспоминает Сергей Матюгин, преподаватель Выксунского духовного училища и глава местного православного молодежного движения.
Движение это было создано совсем недавно, в апреле, и выпавшее на долю всего района испытание огнем стало для него первым. Теперь его главная забота — помощь погорельцам: развезти гуманитарную помощь, направить детей на отдых подальше от пепелищ — предложения бесплатно помочь с этим в Выксунское духовное училище поступают регулярно. Буквально недавно семья из Германии предложила свой дом в Краснодарском крае погорельцам, позвонили опять же в училище, попросили помочь найти нуждающуюся семью.
А еще в самой Выксе и в деревнях было очень много крестных ходов. Устраивали их те же люди, что и тушили пожары, а потом развозили гуманитарную помощь. Но кое-где все равно говорят, что православные только и делали, что молились, вместо того чтобы помогать.
— Нам говорили: «Что-то не видно от ваших молитв пользы», — вспоминает Сергей Матюгин. — Ну, конечно, это не слишком православное понимание, скорее языческое такое: мол, если умеешь молиться, будет мгновенный эффект, дождь пойдет, все погаснет, а иначе ты «не справился». И все-таки удивительно: до чего люди не замечают реально происходящих вокруг них чудес. Ведь ни одно из этих сел, где мы прошли крестными ходами, не сгорело целиком, а при таком пожаре… разве же это не чудо?
Катастрофа удивительным образом отразилась на людях, каждый действовал как мог. В одних деревнях всем миром тушили огонь в лесу, в других — молча наблюдали за работой приехавших со стороны добровольцев. Кто-то оставил огню все что скопил, спасая жизнь, кто-то до последнего бился за собственный дом. О том, почему так случилось, говорят мало. Чаще всего отвечают просто: времени не было размышлять, а теперь не до того — дел по горло. И все-таки кое-кто задумывается о случившемся, пытается подвести какой-то итог.
— Думаю, это все-таки знак Господень, призыв ко всем нам подумать о нашей жизни, как-то изменить ее, — говорит Сергей Матюгин. — Огонь ведь не сразу пришел, сперва еще было время. Покаяться, что-то сделать, исправить…
Впереди осень
Штаб Выксунского благочиния для организации помощи пострадавшим от лесных пожаров располагается в городском епархиальном училище на окраине города. До революции весь район вокруг него занимал Выксунский женский монастырь, одна крупнейших женских обителей страны. Сегодня монастырю возвращены лишь несколько зданий, остальные дома вокруг — жилой фонд.
Училище — ступень на пути к семинарии, в нем сравнительно немного студентов, совмещающих начальное духовное образование с окончанием средней школы. Два этажа: наверху — спальни, аудитории внизу. Но учиться пока что негде: все заставлено коробками.
Совещание у ректора, священника Дионисия Красноперова, с участием благочинного, протоиерея Игоря Покровского. Главная тема — что делать дальше. Основной вал нуждающихся спадает, но впереди еще зима.
— Сейчас людям если вещи и нужны, то их некуда девать, — объясняют работники училища. — Многие погорельцы живут по гостиничным номерам, у них только тумбочка своя и всё. Но к зиме обещают закончить дома, и вот тогда опять понадобятся теплые вещи, мебель и посуда. Самое время готовиться к этому.
Ну а пока у Выскунского благочиния та же проблема, что и по всей стране. Море одежды, не всегда новой и пригодной для ношения — ее уже просто некуда складывать, да никто особо и не берет. Зато постоянный дефицит самых нужных вещей: посуды, средств гигиены и лекарств. Среди последних самое ходовое — корвалол.
На фоне вновь накатившего смога студенты в повязках и респираторах сортируют гуманитарную помощь в гараже и в учебных аудиториях.
Господь нас тормошит
В чрезвычайных условиях подкрепление понадобилось не только пожарным, но и местному духовенству. Протоиерей Игорь Мельников приехал в Выксу в командировку из Кулебакского благочиния. Вместе с ним мы вечером отправляемся в детский оздоровительно-санаторный центр «Лазурный», где временно разместили часть погорельцев. Для всех желающих там ежедневно служится молебен — об этом просили сами люди.
По дороге в «Лазурный» говорим на ту же тему, что и с Сергеем Матюгиным: от Церкви ждут не только дел, но и слов. А слова эти подчас не так уже лицеприятны. Вечный парадокс христианства: трагедия приводит людей к храму, но если там их встречают честные люди, они не всегда могут утешить по-человечески. Ведь порой приходится говорить и о том, что все мы заслужили свалившееся на нас несчастье.
— Беда все равно в нас, — рассуждает отец Игорь. — Господь пытается нас спасти, тормошит для этого изо всех сил, а на нас ничего не действует. И приходится тогда задевать за самое больное. Потому страдают дети. Не от того, что Бог жесток, а от того, что иначе нас никак не проймешь. Меня спрашивают: за что же нам такое? Что же мы такого сделали? Я могу лишь честно сказать, что думаю: прокрутите свою жизнь на месяц назад, посмотрите на нее внимательно: вы увидите, что мы заслужили, все нуждались в этом. Ведь если бы не эта беда, разве собрались бы мы сейчас вместе, разве бы говорили обо всем этом? Бог направляет нас, порой через трудности и проблемы. Но на самом деле, эти Его «тычки» еще очень слабы. Могло бы быть гораздо сильнее и хуже.
— Может быть, вы и правы, но какое право мы имеем говорить так с людьми, не побывав на их месте?
— Говорить нужно, но чтобы говорить, нужно несмотря ни на что учиться сострадать, а не обвинять. Конечно, как человека, у которого сгорел дом ни успокаивай, мы никогда не поймем его чувств. А, главное, мы никогда не сможем сказать, как бы мы поступили на его месте. И если в ответ на твои слова человек обвиняет тебя — он, наверное, имеет на это право. По крайней мере, не мне его судить. Любой может высказаться, даже если он неправ.
В «Лазурном» людей, как и раньше, приходит немного — человек двадцать. И погорельцы, и местный персонал. На первой службе людей было значительно больше, но ходить каждый день — это не для всех, да и дел хватает: приходится непрерывно бегать с бумагами, а надо еще как-то жить.
Молебен служим прямо на сцене в актовом зале, где на задней кулисе большими буквами написано «Место встречи — Лазурный». После молебна — небольшой разговор. В основном, о доверии к Церкви, о том, почему лучше спросить священника, а не бабушку, пусть даже протирающую церковный подсвечник. Отец Игорь приводит свой любимый пример: когда человек болеет, он идет к врачу, а не к уборщице в больнице. Недавно на другой проповеди в ответ на это сравнение из толпы вышел человек и со словами «Вот ваши врачи!» — показал два ампутированных пальца. Отец Игорь в ответ продемонстрировал свой большой палец без одной фаланги…
После разговора священник впервые учит креститься старушку в цветном платье. Затем кропит святой водой сотрудницу, которая сперва боялась — ей хотелось, но она почему-то твердо была уверена, что беременным не положено.
Усердно молившийся старичок в разговоре вдруг проговаривается, что он тушил школу в Верхней Верее — одно из немногих оставшихся целым зданий. Зовут его Борис Рязанов, в пожаре у него погибла сестра, Анна Федоровна. Вопросу, зачем он пришел на молебен, Борис Федорович слегка удивиляется.
Монахини по чрезвычайным ситуациям
Во дворе выксунской пожарной части офицер МЧС беседует с настоятельницей монастыря. Видно, как он устал и измотан — почти месяц непрерывной гонки. Пока горели леса, некоторые сотрудники не были дома ни разу, другие — крайне редко.
— Сперва мы даже не знали, как можем помочь, — вспоминает настоятельница Выксунского женского монастыря мать Антония. — Потом поехали на пожар, спросили, какая нужна помощь. Там тушили местные жители-добровольцы, у них совершенно не было еды. Мы собрали продукты, попросили помощи у прихожан в храме и так начали эту работу.
На самом деле снабжение — одна из самых насущных проблем при лесных пожарах. Люди разбросаны по огромной территории, вдали от населенных пунктов, а есть им нужно регулярно. Чтобы объехать все точки, несколько команд тратят весь день. Примерно часов до трех первый круг — развоз обеда, затем второй — развоз ужина. И здесь помощь монастыря оказалась весьма кстати.
Весь август в обители прошел по особому графику. Трапезная монастыря находится в том же здании, что и духовное училище, только с другой стороны. С утра возле нее во дворе погрузка: хлеб, огромные бадьи с супом. Затем несколько машин едут в пожарную часть, где готовят кашу с тушенкой, заливают горячий чай. Продуктов примерно половина на половину. В принципе, МЧС само снабжает людей в лесах и погорельцев продовольствием, но монахини стараются приготовить еще что-то, домашнее. Емкости для продуктов тоже эмчээсовские, но бывают и монастырские. Порой, хоть и не всегда, их можно различить по надписям. Если написано «Огнеопасно» — МЧС, если «святая вода» — монастырь.
Всех маршрутов обитель своими силами не покрывает, но от определенной части местных пожарных все же освободила. В условиях, когда лишние руки на вес золота, вклад оказался весьма значительным.
Пожары подходят к концу, людей в лесу становится все меньше: каждый день кого-то снимают, а потому с каждым разом объезжать точки становится все легче. Сначала — в Вилю, здесь на дамбе дозорный наряд милиции следит, потом в лес, где солдаты расчищают завалы.
Оттуда — в деревню Пустошка, самую дальнюю точку маршрута. От Выксы это километров тридцать пять, причем пять последних по бездорожью. Здесь два пожарных наряда — местный и из Нижнего Новгорода. А еще рабочие с выксунских заводов, приданные в помощь для расчистки леса. Настроение у всех приподнятое, огня почти нет. Недавно сняли расчеты, присланные из Москвы, скоро уедут и нижегородцы.
На обратном пути мать Антония увлеченно рассказывает о монастырском приюте для девочек, о том как детей возили в Сочи и о том, что к счастью, удалось избежать их эвакуации, хотя в Муромском монастыре уже готовы были принимать потенциальных погорельцев.
Говорили и о служении Церкви в этих условиях.
— Мы должны проповедовать. Нужно много миссионеров, но не только. Нужна еще и высокая культура в самой Церкви, — говорит мать Антония. — Когда человек приходит в храм, а на него там, ничего не объясняя, набрасываются, потому что он не так одет… все же знают, что так часто происходит. Получается, мы сами виноваты, что люди не идут к нам, а в результате их жизнь превращается в существование, монотонные будни изо дня в день.
Несколько раз возмущенные жители звонили в МЧС: «Почему монашки нас кормят, а вы нами не занимаетесь?» Объяснить, что монастырь и МЧС делают одно дело, получается не всегда — люди на взводе и это не удивительно, когда под ногами пепел и земля все еще теплая. Зато очень иронично смотрится материал, вышедший в те же дни в одной из московских газет, где с пафосом обличая растущий по всей стране клерикализм, автор в шутку предлагал «объединить РПЦ и МВД». Люди в погонах и в рясах пугающе смотрятся рядом, если читать о них, сидя в столичной квартире. Зато стоит посмотреть, как беседуют мать Антония и уставший капитан МЧС: понимаешь — жизнь на деле совсем не такая, как кажется из столичных газет.
Виктория, Санкт-Петербург
Предупреждение
Период пожаров мы с мужем пережили, находясь в эпицентре урагана, который прошёл в Ленинградской области. Огромное количество домов в округе осталось без электричества на несколько недель, погибло много леса — ураган выкорчевывал деревья с корнем, «выкашивал» целые просеки и «проплешины». Пострадали и погибли люди: по официальной статистике — 8 человек, но блоггеры в сети говорят о десятках трупов. Разрушено много домов, на несколько дней прекратилось железнодорожное сообщение с Петербургом, люди часами ждали на вокзале, не получая никакой информации.
Конечно, с трагедией пожаров это не сравнимо. Но все же мы прочувствовали «на своей шкуре» человеческую беспомощность перед стихией и полную неготовность страны к экстремальным ситуациям. А также ощутили зависимость от Бога. Нас и наш дом Он почему-то пощадил, а в нескольких десятках метров упало так много вековых деревьев, что непременно были бы трупы, случись мы рядом...
Небесная кара, говорите? Нет, еще не кара... А только напоминание и предупреждение.
Антон, доброволец противопожарной группы, Москва
«Это не фашистские танки…»
Меня немножко тяготит, когда люди смотрят на тебя большими глазами: «Какой ты молодец, какой ты герой!» У меня возникает тяжелое чувство, как бывает, когда человек обознался. Подходит к тебе: «О, привет! Сто лет не виделись!», а ты стоишь и не можешь вспомнить, кто это. Так и тут: люди снимают на камеру, берут интервью, а ты чувствуешь, как будто ты у кого-то что-то украл.
Это ведь не война, враг к нам не вторгся, и мы не танки под Москвой останавливаем. Работа скорее просто тяжелая, чем опасная. Более того, по-моему, нормальный, простой москвич должен спасаться от дыма, а не ездить тушить пожары. Есть государство, вы платите налоги, чтобы МЧС делало свою работу. Я прекрасно понимаю и уважаю тех, кто честно говорит, допустим: «Мне страшно, что мне там дерево на голову упадет», или «Я занят, у меня много работы». Человек не пытается доказывать окружающим, что он не едет по какой-то очень высокой причине. Но порой бывает по-другому, ведь есть такой стереотип: «Вот мы взяли, поднялись, поехали — а что ж ты сидишь?!», — и человек начинает придумывать отговорки. В блогах таких очень много: одни объясняют, что все это волонтерство не нужно, другие дают советы и обижаются, когда их не слушают.
Зачем это нужно мне? Трудно ответить. Горит ведь. Надо тушить. А еще когда этим занимаешься, нет чувства, что делаешь что-то бесполезное, или ненужное, или занудное. Да, может быть, мы лучше не сделаем, но мы хотя бы попытаемся. Наверное, самая противная фраза: «От нас ничего не зависит». Если уж мы не можем изменить наше государство, которое очевидно не справляется с ситуацией, то мы хотя бы с огнем поборемся.
И ведь сколько там видишь замечательных, отзывчивых людей сразу. Причем это люди из совершенно разных социальных слоев, разного достатка. Кто приносит на пункт сбора помощи мешочек гречки, оторванный от себя; кто привозит целую машину вещей и готов на дорогущем джипе ехать в огонь... Я видел, как под погрузку приезжали «Лексусы» в элитной комплектации и люди с мобильными телефонами, стоящими больше, чем две мои месячные зарплаты, ехали в тьмутаракань, рискуя своим имуществом, если не здоровьем и жизнью. Я видел простых ребят-добровольцев, которые срывались и ехали в леса — опять же разных: и «мажоры», и неформалы встречались. Притом что экипироваться и снаряжаться в поездку приходилось за свой счет, а это от двух до пяти тысяч рублей. Не знаю, что этими людьми движет. Кто-то просто рядом живет и ему нужно тушить, иначе завтра у него гореть будет просто под ногами. Поговаривали, что людям банально нужен экстрим, адреналин нужен, особенно москвичам. Может быть, хотя не встречал такого отношения к нам. Вообще там между москвичами и немосквичами разница надуманная. На пожаре я видел ребят, которые оказывались из Москвы, а производили впечатление местных. И наоборот.
Что раздражает, так это впечатление капитального раздолбайства. Выходит, что у нас никто никогда ничего не может предвидеть: снега зимой, жары летом. Солдат посылают на тушение пожара с одними лопатами, нет резервов пожарной техники; стариков, тяжелобольных не могут заранее эвакуировать, зато обилие «показухи». И ведь не скажешь, что государство у нас — дрянь, а народ — сплошь молодцы. Когда мы шли к месту тушения, проходили мимо местных жителей, которые преспокойно сидели у своих домов, загорали. Тушите, мол, тушите, а моя хата с краю.
Уверен, что все это забудется... Как только закончатся пожары, как только последний раз весело напишем отчет «Как я провел лето» и повесим в блогах смешные фотографии (потому что не смешные не получится — ты не делаешь фотографии, когда ты тушишь). Я уверен, что через месяц про меня скажут: ты вообще никуда не ездил, а фотографии смонтировал в Photoshop. Но, честно говоря, мне абсолютно все равно, что люди будут думать обо мне и моей мотивации.
