Помощи много не бывает: Россия и Беларусь создали совместную программу реабилитации семей военных, погибших в зоне конфликта

Не вместо, а вместе

Основным организатором и двигателем комплексной программы помощи семьям с детьми в преодолении кризиса утраты выступила автономная некоммерческая организация «Центр кризисной психологии и социальной реабилитации» из Москвы. О том, как родилась идея такой программы, рассказала руководитель Центра Ольга Лебедева.

– Ольга Евгеньевна, ваш Центр занимается реабилитацией только тех, кого затронул вооруженный конфликт или у него более широкая направленность?

– Центр создан для оказания помощи людям в сложных жизненных ситуациях. Важнейшее направление – работа с травмирующей утратой. Программа помощи семьям с детьми в преодолении кризиса утраты была разработана для работы с людьми, переживающими горе. Вне зависимости от причин трагедии в семье. Наша цель – оказать высококвалифицированную психологическую помощь и духовную поддержку каждому участнику. Так сложилось, что сейчас в связи с проведением специальной военной операции особенно важно помочь семьям погибших военнослужащих. Этих людей мы приглашаем на программу в первую очередь.

– Как родилась идея проекта реабилитации семей родных погибших в зоне конфликта? Может это излишне, ведь наверняка уже есть какие-то государственные проекты и программы?

– Я уверена, что помощи не может быть слишком много. Чем больше будет профессиональных проектов с опорой на традиционные российские духовно-нравственные ценности, тем больше людей смогут эту помощь получить. Важно, что наш проект не создавался для замены государственных программ. Скорее наоборот, мы хотели усилить и приумножить уже существующую поддержку. Тенденция такая, что некоммерческие организации, и наш Центр в их числе, сейчас активно ведут и научную работу в этой сфере. В будущем это принесёт пользу всем. Скажу так. Тут скорее работает принцип не вместо, а вместе.

– Этапы реабилитации прошли уже в Псково-Печёрском и Николо-Угрешском монастырях в России, затем – в Свято-Елисаветинском в Минске. География планирует расширяться? Это вообще проект на долгую перспективу, т.е. будет ли он продолжаться в случае завершения конфликта (ведь душевные раны заживают долго или, может, вообще не заживают…)?

– По итогам проведённых программ стало понятно, что этот проект нужен людям. Более того, его обязательно надо развивать и масштабировать. В 2025 году проведение программы запланировано в России и на территории братской Беларуси. В наше непростое время важно оказывать именно духовно ориентированную психологическую помощь. Результат нашего подхода – это не только улучшение психоэмоционального состояния участников, но и формирование восприятия горя через религиозное понимание и получение духовной опоры.

Глубокое взаимодействие психологии и православия

С российской стороны в проекте принимает участие Анна Алёшичева, доктор психологических наук, доцент, директор автономной некоммерческой организации «Центр социально-психологической помощи, просвещения, научной и культурной деятельности Ава». Эксперт отметила важность сочетания в программе реабилитации нескольких составляющих.

– Анна Васильевна, отличается ли как-то предложенная программа реабилитации родных погибших участников конфликта от иных программ? Может, в подходах, каких-то особых методиках? Или это нечто унифицированное для людей, потерявших своих близких?

– Безусловно. В этой программе сочетается самое главное – духовное, социальное и личностное. Для человека, утратившего своего близкого, нужно создать специальную среду, где можно переработать свои травматические переживания, укрепить внутренние ресурсы и духовную устойчивость, помочь социально вовлечься в реальную мирную жизнь.

Мы предлагаем три составляющих программы: духовное сопровождение, психологическая поддержка и культурно-просветительская работа. Это позволяет комплексно подойти к проблеме горя каждого участника. Мы использовали индивидуальную и групповую формы работы, а также современные психотерапевтические подходы, доказавшие свою эффективность в работе именно с утратой. Например, арт-терапия, когнитивно-поведенческая терапия, EMDR (специальный метод для лечения посттравматических стрессовых расстройств) и т.д.

Участие в богослужениях, беседы со священнослужителями и паломнические поездки сделали участников сильнее, помогли осмыслить страдание как неотъемлемую часть жизни человека и его духовного пути.

Однако для дальнейшего посттравматического роста необходима активная работа личности. За эту часть работы отвечали квалифицированные психологи проекта. Ну, а включение в новую социальную среду, участие в культурных мероприятиях способствовали возвращению целостности «Я». Таким образом, наш подход основан на глубоком взаимодействии психологии и православных ценностей. Это является высокоэффективным, имеет значительный потенциал для адаптации и масштабирования на более широкую аудиторию.

– Взрослые, наверное, могут легче пережить горе утраты близкого, а как помочь детям? Вероятно, сложнее всего проникнуть в чувства и переживания подростка?

– Наверное, не совсем правильно сравнивать, у кого легче, потому что это разные процессы. Взрослый и подросток относятся к разным возрастным периодам, решают разные возрастные задачи. А уж в горевании ещё имеет значение степень близости с умершим родственником.

Взрослому сложно, потому что необходимо обеспечить устойчивость, как минимум, обоим – себе и ребёнку, а подростку сложно, потому что у него и до этого был гормональный дисбаланс. Возможно, были проблемы во взаимодействии со сверстниками, неустойчивость эмоциональных проявлений и прочее. А тут – раз, и жизнь разделилась на до и после в одночасье. У подростка могут возникать страхи за оставшегося в живых родителя, в этой связи он может не показывать всей горечи своих переживаний. Поэтому в нашей программе предложено, на мой взгляд, самое правильное решение – работа с семейной системой – мать и ребёнок. Чувства подростка доступны взрослому. Главное – это увидеть. Мы помогаем родителям восстанавливать свои эмоциональные ресурсы и предоставляем инструменты для поддержки собственных детей.  

Подальше от места утраты

Экспертом из Беларуси в проекте выступает Наталия Громова, медицинский (клинический) психолог, магистр, главный внештатный специалист по медицинской психологии Минздрава Республики Беларусь. Специалист рассказала, почему именно эта страна включилась в проект и зачем вообще людям, пережившим утрату близких, надо сменить обстановку.

– Наталия Владимировна, почему в плане психологической помощи к проекту подключилась Беларусь – есть какие-то свои особые наработки, программы, предложения? Или подходы одни и те же, но есть человеческое желание помочь?

– Во-первых, Беларусь – это то место, в котором все спокойно, и для того, чтобы это спокойствие передалось тем, кто переживает кризис в связи с военными действиями, конечно, всегда нужно выбирать обстановку, которая не является травмирующей.

Во-вторых, в Беларуси наработан опыт утраты. Мы плотно включены в программы, которые связаны с реабилитацией (если можно так назвать) родителей, утративших детей в части суицида, в части смерти, которая называется кризисной.

Смерть вообще сама по себе является кризисной историей. Однако, когда ребёнок сам принимает решение по уходу из жизни, это, конечно, ситуация очень, очень, очень сложная во всех смыслах. У Министерства здравоохранения Беларуси существует опыт работы именно с такими кризисными ситуациями. Этим опытом мы делились в данной программе, потому что психотерапевтическая помощь в любом случае должна оказываться медицинскими специалистами. Возможно, с назначением препаратов и какими-то ещё иными интервенциями, методиками, связанными с изменениями подходов по поиску новых способов жизни в новых условиях. 

Естественно, тренировка адаптационных сил человеческих для продолжения в дальнейшем своей деятельности и история утраты, конечно, – это всегда элемент, который будет присутствовать до конца жизни тех людей, которые с этим столкнулись. Это нужно разъяснять и тренировать, а не так, что вы подождите немножко, потом станет легче.

Нужно говорить в любом случае правду. Вещи, которые должны приниматься психикой, реальные, а не эфемерные: «Вот представьте, что кто-то когда-то куда-то уехал».

Подходы одни и те же во всем мире. Однако место, где происходят реабилитационные программы, должно находиться как можно дальше от того места, где происходят события, приведшие к вот этой вот травмирующей ситуации.

– А вообще можно ли сказать, что смена обстановки (в т.ч. в плане смены страны, ее ментальности) может помочь семье, потерявшей в конфликте родного человека, как-то «перезагрузиться», успокоить свои чувства?

– Да, можно и так выразиться, что смена обстановки будет влиять на какие-то положительные или позитивные моменты. Естественно, какое-то путешествие, новое знакомство – это один из ресурсов помощи в кризисной ситуации. Но не только. Это в комплексе…

В любом случае, когда происходит какая-то утрата на том месте, где это произошло, естественно, нужно что-то менять. Любые изменения, которые будут происходить вокруг этого человека или вокруг этой семьи, будут идти на пользу.

Поэтому, конечно, вот такой длительный переезд от места, откуда к нам приезжали семьи утративших или погибших во время военных действий и новые люди, новая культура – это всё равно, как говорится, стресс. Но стресс с позитивным моментом. Переключение, связанное с адаптацией, – это ресурс для помощи в ситуации утраты.

Прожить с Богом и подарить тепло

Реабилитация в Беларуси прошла в Свято-Елисаветинском монастыре Минска. Представитель  обители, руководитель духовно-просветительского центра «Ковчег» монахиня Алексия (Юдина) рассказала о духовной составляющей программы.

– Матушка Алексия, интересный момент – реабилитация психологическая, но прошла в православном монастыре. Почему так получилось? И почему именно ваш монастырь, белорусский, до этого ведь реабилитация проходила в российских обителях, т.е. есть ли здесь какая-то единая церковная связь?

– Почему монастырь белорусский? Ну, тут, наверное, нет разницы. Мы – единый народ, который вряд ли можно поделить на русских и не русских. Русь едина. И народ мы единый. Хоть и пытаются нас разъединить всеми силами.

– Психология помогает справиться с горем с помощью различных методик, а как в этом смысле, на Ваш взгляд, людям помогло пребывание в стенах обители?

– Реабилитация не была исключительно психологической. По крайне мере, мы, как принимающая сторона, не были ориентированы на чисто психологический аспект в реабилитации. Задачей монастыря было именно духовно поддержать этих людей.

И какие-то психологические приемы, наверное, имеют место быть в такой реабилитации, но всё же главным мы видим в этом деле – проживание этой утраты с Богом, проживание с пониманием, о жизни временной и жизни вечной. Важным мы видим в этой реабилитации, и подарить тепло, и поддержку человеческую, сестринскую – насколько это возможно.

– Была ли предложена какая-то особая программа реабилитации именно от монастыря – встречи с духовенством, участие в службах, может, ещё что-то? Или монастырь выступил больше как место особого покоя и умиротворения, чтобы люди просто забыли на время о своём горе?

– В программе были встречи со священниками, люди могли задать свои вопросы и получить на них ответы с точки зрения православия. Вдовы с детьми участвовали в богослужениях, причащались Святых Христовых Таин.

– Если проект продолжится (даже в случае завершения конфликта), готов ли монастырь вновь выступить площадкой для его проведения? Может даже кто-то выразил желание его вновь посетить уже вне программы, просто для себя, для души?

– Мы все каждый день молимся о мире. Все ждём завершения конфликта. Все болеем и страдаем за наших воинов, за их семьи и конечно, готовы помочь, чем можем. Если есть на то воля Божия, если в этой программе есть толк для этих людей, то она будет жить, а если она будет жить, то мы можем здесь сказать по поводу своего участия в этой программе: «Ей, Богу содействующу».