Поэзия Николая Доризо - классический образец подцензурной литературы: на его стихи написаны песни про шахтёров, про любовь на просторах родины и тому подобное. Неудивительно, что ценителями серьёзной поэзии Доризо никогда не был признан. Тем не менее, его песни, самая известная из которых «Огней так много золотых», ушли в народ. А среди мастеров эстрадного жанра, поэтов-песенников советского периода, Николай Доризо был признанным мастером, чьё имя стояло в одном ряду с именами Михаила Матусовского, Николая Добронравова, Сергея Гребенникова и других. О феномене Николая Доризо в пятилетнюю годовщину его смерти мы поговорили с директором Государственного Литературного музея Дмитрием Баком.
- Стихи Николая Доризо трудно отнести к высокой поэзии, в среде знатоков к его текстам относятся с большой долей иронии. Но сводим ли весь Доризо к обвинениям в дурновкусии?
Честно говоря, не думаю, что Николай Доризо был особенно ясным и очевидным объектом для пародий и насмешек. Он принадлежал к тому достаточно ровному усреднённому поэтическому ландшафту, к которому принадлежали и другие так называемые поэты-песенники, то есть поэты, на стихи которых легко было написать песни. Ироническое отношение к подобным стихам имело большую почву под собой, потому что очень часто эти стихи представляли собой зарифмованные очевидные истины, такие мысли, которые настолько верны, что для человека хоть сколько-нибудь иронического, продвинутого, читавшего Шекспира и Мандельштама, все поэтические высказывания подобного рода казались излишними. Что помнится:
Дочери, дочери,
Взрослые дочери,
Выросли вы невзначай.
В детстве вам матери
Счастье пророчили,
Прочь отводили печаль.
Конечно, это настолько очевидная истина, что с ней нельзя ни спорить, ни соглашаться, - это просто тождественная сама себе очевидность, которая, впрочем, выражена достаточно грамотно, непосредственно, ровно, гладко. Таких стихотворцев было довольно много, иногда они имели сногсшибательную популярность, как ныне здравствующий Андрей Дементьев. Между тем, ценители поэзии всё-таки полагали и полагают, что основная задача поэзии - это работа на границах возможностей языка, это высказывание тех смыслов, которые не облекаются в рифму («невзначай – печаль» или «дочери – пророчили» - кстати, не такие дурные рифмы), а впервые порождают некий смысл, который до стихов никогда ещё не был сформулирован. Например, с тех пор, как по-русски была сформулирована идея о том, что «мысль изреченная есть ложь», я уверен, весь русско-культурный космос изменился, даже если многие из тех, кто любит, например, стихи Доризо, этого и не заметили.
- Но что люди такого в его стихах ищут и что находят, если продолжают читать, слушать, помнить?
Чем далее, тем более существенный разрыв существует между пристрастиями и вкусом знатоков, тех, кто понимает, в каком именно состоянии находится сейчас поэзия или любое другое искусство, и обычными людьми, которые от искусства хотят прямой понятности, очевидности, переводимости без трудностей на любой бытовой язык. И совершенно очевидно, что противопоставлять эти два способа восприятия искусства довольно рискованно. Мы видим, как кино фатально распадается на голливудские блокбастеры и артхаус, имеющий очень узкую аудиторию. Поэтому здесь, на мой взгляд, нужно помнить слова Фридриха Шлегеля: «Подлинно свободный и образованный человек должен бы по желанию уметь настраиваться на философский или филологический лад, критический или поэтический, исторический или риторический, античный или современный, совершенно произвольно, подобно тому как настраиваются инструменты — в любое время и на любой тон.»
Поэта Николая Доризо следует судить по законам, им самим признанным. Не надо ни пытаться увидеть в нём Арсения Тарковского или даже Бориса Слуцкого, равно как и не стоит радоваться и превозносить значительных поэтов за то, что они пишут сложнее и содержательнее, чем, например, Николай Доризо. «Каждый пишет, как он слышит» - эта фраза в данном случае с абсолютной точностью описывает реальность, поскольку в стихотворчестве запретны только прямая ложь, спекуляция, желание достигнуть каких-то посторонних целей: заработать денег, добиться почестей или привилегий. А в данном случае, насколько я понимаю, речь об этом не идёт. Поэт пишет то, что он думает, «пишет, как он дышит», и аудитория у него была и остаётся. И какая бы то ни было ирония над этой аудиторией неуместна, потому что главное состоит в том, чтобы оставить кесарю кесарево.
