Девушка, рассказавшая нам историю своей первой любви, в юном возрасте столкнулась с нелегкими духовными проблемами. Да, почти каждый человек в отрочестве открывает для себя мир неведомых ранее чувств, но в данном случае эта влюбленность совпала у девочки-подростка с началом воцерковления.

Нередко ново начального христианина на этом этапе бросает в крайности, ему не хватает мудрости и смирения. Тем более бывает сложно, когда на состояние его души влияют и естественные особенности роста. Но ведь порой именно в подростковом возрасте люди начинают воцерковляться, и перед ними тут же встают эти проблемы.

Как юному человеку сориентироваться? Как повести себя так, чтобы не претерпеть духовного урона, не впасть ни в страсть, ни в «прелесть»? Возможно, опыт Анны и комментарий к нему священника помогут кому-то из наших читателей разобраться в себе.

Первая любовь: колебания маятника

Мне было 12 — 13 лет, когда я начала ходить в храм и воскресную школу. В нашем храме мне понравился мальчик, мой ровесник. Он был алтарником. При этом вся романтика заключалась в том, что мы не были знакомы, и ни одного слова между нами не было сказано за все два года этой любви. Конечно, повлияло еще то, что парень встретился мне не где-нибудь в школе, а вот именно в церкви. Здесь было что-то такое таинственное: сама атмосфера храма, ладан, пение хора, его облачение (подрясник), сияние свечей...

Этот мальчик тоже был явно ко мне неравнодушен, потому что во время службы я часто ловила на себе его взгляд. Я стояла напротив алтаря, и на службе он часто выходил, чтобы пройти мимо меня, а при входе в алтарь обязательно оборачивался и долго еще закрывал дверь. Он так смотрел на меня... Это был совершенно неповторимый, именно влюбленный взгляд. Конечно, в храм я ходила не только из-за него. Хотя одно время это было просто как сумасшествие какое-то, то есть я перед тем, как идти в храм, долго вертелась перед зеркалом. А когда приходила на службу, по сто раз проверяла, как я выгляжу. Моей маме, которая тоже начала воцерковляться, очень не нравилось мое поведение, и она говорила: «Ты хотя бы помни, что находишься в храме».

Многие не понимали, что это действительно очень сильное увлечение, похожее даже на любовь. Ведь девчонкам моего возраста свойственно «тусоваться» с парнями. Я не была обделена общением с мальчиками в школе, но мне никто из них не нравился. И меня ужасно мучило то, что мы не знакомы. Я знала, что он, когда вырастет, станет священником, и воспринимала себя как будущую матушку, его жену, и мне было интересно, как же он со мной, наконец, заговорит...

Каждый поход в храм был сильным всплеском эмоций. Когда ты о человеке практически ничего не знаешь, но он тебе очень нравится, то пытаешься угадывать его настроение, какие-то черты его характера по мелочам внешности и поведения, по выражению лица. Ты смотришь, как он проходит мимо, как он кому-то что-то сказал. Ты собираешь знания о нем буквально по крупицам. Когда он не приходил в храм, я просто не находила себе места. Ждала, волновалась: придет, не придет. И как радовалась, когда он все же приходил и отвечал мне глазами... Это были разлуки на лето, встречи после лета, когда я видела, что он меня тоже не забыл. Это была и ревность: когда я видела его с какой-нибудь девочкой, то страшно переживала.

Однажды в храме меня поразила проповедь нашего батюшки о званых и избранных. Я почувствовала, что со мной происходит что-то не то. Когда я прихожу в храм, то это должна быть молитва, а не «переглядки». У меня моментально открылись глаза на все это. Помню, я плакала из-за этого перелома, что надо что-то менять. И однажды, оказавшись в другом храме, я попросила тамошнего батюшку меня исповедовать, почувствовав к нему расположение. Мне тогда показалось, что когда я исповедовала свои мысли, свои пламенные чувства, он меня не так понял. Он, видно, решил, что я очень разбитная мальчишница, которая может не сегодня-завтра наделать глупостей, начать интимную жизнь. И это надо срочно пресечь. Его слова «береги свои очи» так сильно на меня подействовали, что я решила отказаться от любви, которая заполняла всю мою тогдашнюю жизнь. Помню, причащаясь после этой исповеди (никогда не забуду это причастие!), я чувствовала реальное соединение с Христом — наверное, потому что это пресечение своей воли было ради Него. И потом, несмотря на все страдания и перекосы, со мной оставалось это ощущение.

Я стала ходить только к этому батюшке. Сейчас я поражаюсь, как я тогда смогла найти в себе силы поставить на своей любви крест. Я не могу передать, какие это были муки — не видеть его. Это был невероятно тяжелый период, при том что я сознательно запретила себе ходить в свой прежний храм. Я несколько раз в неделю слышала оттуда колокольный звон, это же совсем рядом с моим домом — и впадала в истерику.

Помню, один раз, на Родительскую субботу, я решила пойти в свой храм. Но была уверена, что его не будет. Стою я на службе, и вдруг проходит мимо он. Что со мной началось! Я сразу кинулась в другой придел. Как я рыдала! Было полно народу, все на меня так смотрели... Всколыхнулось все, что горело во мне в течение двух лет. Когда ты резко это в себе пресекаешь, а потом это вдруг возвращается... Когда он меня увидел — я стояла в проходе с заплаканными глазами и в упор на него не смотрела, хотя раньше всегда это делала, — то не мог понять, в чем дело. Я куда-то пропала на несколько месяцев, и вот теперь... Он часто проходил мимо меня, постоянно искал моего взгляда, но я с холодным выражением лица уставилась в иконы.

Первая любовь: колебания маятника
Фото священника Сергия Новожилова

И он ведь, наверное, тоже судил обо мне по мельчайшим деталям. Помню, я стояла вместе со знакомой женщиной, а он рядом что-то долго-долго искал в сумке. Эти его знаки внимания были всегда такими по-детски милыми... Он не видел себя со стороны, как у него все на лице написано, когда он на меня смотрит. И тут я решила громко сказать этой женщине, чтобы он слышал: «Вы знаете, я в наш храм больше ходить не буду». Он замер, вскинул на меня глаза, а руки по инерции все продолжали искать что-то в сумке. Для него это тоже был шок. Помню, я ринулась к тому второму батюшке со словами, что я не могу так, мне тяжело. На что он мне снова сказал: «Береги свои очи». И я ушла от батюшки успокоенная: значит, так надо.

Конечно, все это не минуло бесследно. Я стала очень много читать духовную литературу — и только ее, все воспринимая буквально. А в этих книгах были в основном рекомендации для монахов или духовно зрелых людей. Мне же было всего 14 лет. У меня оставалось смущение по поводу слов после исповеди: «Иди и не греши больше». И я стала бояться, что в голову мне может закрасться какая-то лишняя мысль. Конечно, тут сильно повлияло то, что я была временно предоставлена сама себе — сдавала в школе экзамены экстерном — и могла все свое время уделять духовному чтению и молитве, причем я старалась молиться эмоционально, не механически или спокойно, а чтобы что-то ощущать. Но стоило мне немного отвлечься, пообщаться с кем-нибудь, и я со страхом ощущала вину — ведь в эти секунды я не думала о Боге, не молилась! Я боялась смотреть телевизор, а выходя на улицу, тоже постоянно молилась, в метро снова читала Святых Отцов. Я не осознавала, что обычная мирская жизнь сама по себе не грех, что я не монахиня. Позже я поняла, что тогда делала неправильно: я старалась искусственно в себе взращивать постоянное ощущение присутствия Божьего, благодати.

В конце концов я сломалась, перемолилась. Все пошло под откос. Я ехала домой из храма и поняла, что даже физически больше нет сил молиться. И потом два дня подряд я сидела, тупо уткнувшись в телевизор, но при этом чувствовала не освобождение, а все тот же страх и муки адские, что я страшно грешу. Это был именно слом, нервное истощение, я не могла с собой ничего поделать. Но в храм я ходить не перестала. Я вообще всего пару раз за свою жизнь, начиная с 12-ти лет, пропускала службу по нежеланию. Даже если я на неделе как-то отхожу от веры, сомневаюсь, то интуитивно все равно чувствую, что поход в храм мне очень много даст. Я все равно иду, не могу не идти. И обязательно возвращаюсь домой умиротворенная.

Сейчас я понимаю, что надо, конечно, было посоветоваться обо всем этом с батюшкой. Однажды у нас дома гостил один священник, и я с ним поделилась своими мыслями насчет мальчиков, что на них вообще нельзя смотреть, не то что увлекаться. Он засмеялся и сказал: «Да ты что? Влюбляйся сколько угодно!» для меня это было такое облегчение! Ведь это не кто-нибудь сказал, а батюшка!

А история с алтарником закончилась так. После слов батюшки я смогла спокойнее ходить в свой храм. И уже не для того, чтобы все вернуть. С ним иногда бывали «переглядки», но, конечно, уже не так, как раньше. Я редко на него смотрела, а стояла и молилась, хотя иногда все же не могла себе отказать... Постепенно моя симпатия к нему сходила на нет, он со временем изменился, стал уже не таким, как прежде. Конечно, оставались эти романтические воспоминания о платонической любви. Мне удалось потушить этот огонь, но все равно на много лет остались все ассоциации: песнопения, запах ладана, моменты службы, когда алтарники выходят со свечами... и ты уже интуитивно, по инерции ищешь его среди них. К тому же я видела, что все еще нравлюсь ему. Мне это было очень приятно, и я ему даже немного сочувствовала. А вот когда мы совсем перестали переглядываться, это было абсолютно обоюдно. И мне к тому времени начали нравиться другие ребята. Но ту историю я вспоминаю до сих пор.

Анна

Письмо комментирует протоиерей Игорь Фомин:

Анна, рассказавшая о своей первой любви, на самом деле, счастливый человек. Ее любовь произошла в храме и была под бдительным Божиим присмотром. В храме можно полнее пережить счастье, здесь не так заметно горе, мучения и расставания. Примечательны ее слова о том, что она старалась взращивать в себе постоянное ощущение присутствия Божия, хотя это было, по ее собственным словам, искусственно — то есть, скорее, душевное, чувственное, а не духовное. Конечно, ее чувства были, видимо, детские, наивные, но искренние, от чистого сердца. Дай Бог, чтобы эта искренность прошла через всю ее жизнь. И она не только страдала, но и молилась, всей душой горела храмом, искала Бога.

Анна представляла, что ее возлюбленный станет священником, что она будущая матушка, у них будет счастливая семья, много детей. Конечно, она представляла свою будущую жизнь в таких красивых, радужных тонах. Но кто знает, как стало бы на самом деле? Она ведь идеализировала того мальчика, совсем его не зная. Вместе с тем эта первая любовь запомнится ей на всю жизнь не только юным алтарником, но и запахом ладана, свечей, ощущением храма.

Как относиться к двум разным советам батюшек? Один говорит: «Береги свои очи», а другой: «Да влюбляйся, сколько хочешь, в этом ничего постыдного нет». На первый взгляд, здесь противоречие, но я думаю, что тут все гораздо глубже. Ничто на свете не бывает случайным. Бог все дает нам в то время, когда нам это нужно. Мы очень часто впадаем в тот или иной грех, но даже это может послужить нашей духовной закалке. Часто Господь попускает нам совершить какой-то проступок, потому что через Его прощение этого греха мы приобретаем любовь к Нему. Мы видим Его милосердие. И сами ни за что не уйдем от Него.

Поэтому я думаю, что оба совета священников были верны и своевременны, Бог через них вел Анну от одного понимания к другому. Если бы ей надо было «ослабить вожжи», сразу бы приехал второй батюшка, который бы разрешил все ее сомнения. Но в тот момент Анне, видно, нужна была та строгость, которую она встретила у первого священника. Да и не строгость это, а просто полное любви предостережение хранить себя. Другое дело, что Анна несколько перегну палку. Причем максимализм ее был чисто внешним: сначала «безумная страсть», потом — «непрестанная молитва». Вот и понадобилось второму батюшке вывести ее из такого на самом деле скорее псевдодуховного стояния.

Сама Анна пишет, что перемолилась... Мне кажется, перемолиться нельзя — можно неправильно молиться. У нас есть молитвенные правила — утреннее, вечернее, дневное, у каждого свое. Слово «правило» скучное, страшное, казалось бы, не имеющее отношения к молитве. А с другой стороны, правило — когда ты можешь тренироваться, как воин. Он не может победить врага, если у него нет меча и если он будет не тренироваться, а пиршествовать. Так же и с молитвой.

Ошибка этой девушки (надеюсь, что она не обидится) в том, что она, пребывая в страсти, вкладывала эту страсть в молитву. На этом было основано все общение с Богом, хождение в храм.

Мне еще бросилось в глаза, что Анна и этот молодой человек за все два года своей любви не сказали друг другу ни слова. Конечно, они были еще очень робкие и юные — им было всего 12 — 14 лет. Наверняка Анна боялась отказа со стороны юноши. Два года они «играли в переглядки». Если бы они проронили хотя бы по одному слову: «Здравствуй», может быть, сразу отшатнулись бы друг от друга или, наоборот, подружились бы по-настоящему. Но все сложилось именно так — и в результате хорошо.

В наше время существует большое заблуждение — дескать, если девушка или молодой человек верующие, то они не могут даже улыбнуться кому-то, быть приветливыми, их все считают «монашками или монахинями». Но это не так. Человеку, который воцерковляется, бывает сложно найти золотую середину в общении с противоположным полом. Здесь надо просто смотреть, что происходит с тобой и с объектом твоей любви, чтобы найти верный путь общения. Если ты и сама распаляешься, и его распаляешь, то зачем губить его душу? Но если в вашем общении нет страсти, если оно не вызывает вожделения, не смущает вас, то почему нет? Именно целомудрие привлекает и создает хорошие, крепкие семьи. Чистые отношения до брака вознаграждаются Господом.

... Каждый человек индивидуален. Важно определить приоритеты, понять, что для тебя первично. Если на первом месте Бог, если ты можешь преодолеть свою страсть — продолжай ходить в этот храм. Если же твое общение с молодым человеком перерастает в страсть (а тут необходимо прибегать к совету духовника, обсуждать с ним все), — то лучше перестать ходить в этот храм, потому что иначе будет уже не жизнь, а ад. Та девушка уже не могла с собой справиться, вместо молитвы думала лишь о молодом человеке, поэтому ей был нужен совет «Береги свои очи». Один человек может остановиться на краю пропасти, а другому надо затормозить за 5 метров от нее, третьему — за 10. Здесь нет универсальной схемы. Но именно поэтому тормозить всегда лучше раньше, так как никогда не угадаешь длины своего тормозного пути.

Если говорить вообще о любви в храме, то она, конечно, может существовать и стать счастливой, соединить людей. Как раз там она и должна быть. Именно в храме любовь настоящая, чистая, без примеси пошлости, эротики. Храм — это место, где рождается любовь. Это жертвенность, когда ты видишь недостатки другого человека, — и покрываешь их своей любовью. Когда во всех движениях твоей души по отношению к любимому присутствует Господь, и ты ощущаешь свою глубокую ответственность перед Ним за этот величайший из даров любовь.

0
0
Сохранить
Поделиться: