Интервью с американским епископом
Епископ СЕРАФИМ (Сигрист) родился в Нью-Йорке, учился в Свято-Владимирской семинарии, которую закончил в 1967 г. Миссионером поехал служить в Японию. Сначала, будучи в сане диакона, работал там школьным учителем, потом стал приходским священником, затем, в 1977 году – епископом Сендайским и Восточно-Японским.
Вернулся в Америку в 1986 г. и там, вне определенной юрисдикции, служил по просьбе и благословению митрополита Православной Церкви в Америке. Преподавал религию в Университете Дрю и в Школе священных искусств, а также написал три книги по богословию и сделал один перевод с японского. Ныне живет в 25 милях к северу от Нью-Йорка, в Гудзонской долине.
– Владыка, каждый христианин, откуда бы он ни был родом, может поведать какой-то свой личный, совершенно не похожий на другие опыт общения со Христом. Расскажите, пожалуйста, о том, как Вы, будучи американцем, когда-то обрели себя в Православии?
– Знаете, даже маленькие дети часто размышляют о религии. Может быть, не на таком уровне, как взрослые, но с поразительной искренностью и полнотой. Я убедился в этом, когда, разбирая недавно свои старые бумаги, с удивлением обнаружил записи, сделанные в возрасте от 4 до 7 лет. Когда я начал их перечитывать, меня испугало, насколько же они оказались похожи на мои сегодняшние размышления! И то, что я помню с детских времен и молитву, и ощущение присутствия Божиего – все это и есть начало веры. Это потом уже нахождение своего места в Церкви потребовало множества встреч, совместного участия в молитве, в Литургии… И в студенческие годы в Нью-Йорке Православная Церковь наконец-то стала моим духовным домом.
Но я не считаю, что есть какое-то серьезное различие между “рожденным” православным и обращенным православным. Во-первых, все мы – дети Адама и Евы. А во-вторых, все мы жаждем найти Истину. Я часто вспоминаю, как в духовной семинарии наш ректор, протоиерей Александр Шмеман, преподавал нам церковную историю. На первом же занятии он сказал: “Что я в первую очередь хочу сделать в течение этого курса, так это всех вас обратить в христианство, чтобы вы увидели – это действительно Истина. Чтобы вы сами убедились в том, что абсолютно все надежды и жизнь человечества когда-то свелись к этой единственной точке, этому краткому мигу из истории Палестины”.
– Даже имея с детства веру, человек порой может столкнуться с искушением и разочароваться. К примеру, если он, придя в Церковь, считает, что все люди в ней – святые, то неизбежно наткнется на контрпримеры, и результат будет непредсказуем.
– Очень велик соблазн отойти от Церкви лишь потому, что она – не только собор святых, но и место, где, может быть, необходимо терпеть своего соседа, которого ты считаешь дурным, нехорошим, грешным… Это самое первое искушение, его можно ожидать.
Поэтому необходимо помнить, что мы можем искренне принимать людей, в том числе и самих себя, только когда понимаем: прежде всего, в нашем сердце должен быть Бог. По этому поводу отец Сергий Булгаков говорил: “Моя вера настолько апокалиптична, что я чувствую себя в Церкви, как дома”. Так что для человека, у которого есть такое искушение, можно дать совет узнавать все через Христа, узнавать Церковь во Христе.
– Владыка, а как Православие, на Ваш взгляд, воспринимается в разных странах? Ведь в каждом народе существуют какие-то свои национальные традиции, которые Церковь нередко принимает без изменений.
– То, что действительно универсально в Церкви – это ее живое сердце, ведь отклик людей на Благую Весть мало зависит от страны, в которой они живут. Некоторое время я был священником в крохотном японском городке, где проживало всего около 35 семей. И с особой теплотой я вспоминаю, как мы праздновали Рождество.
Возле иконостаса ставили и наряжали елку, молодежь украшала храм, и вот в сочельник, после служения всенощной службы, мы прямо в Церкви устраивали торжество. Дети пели для нас песни, ставили сценки из Библии или разных сказок, например, притчу о блудном сыне или “Девочку со спичками” Андерсена… А один пожилой крестьянин, который жил поодаль, на Рождество всегда пешком приходил со своей фермы в храм. Он был уверен – каждый поход в церковь должен быть похож на паломничество.
У нас вообще создавалась на Рождество очень теплая атмосфера, и я думаю, что это не чуждо и русскому пониманию Церкви как места, где много света, где всем тепло от свечей и сердец…
– Сейчас очень многие люди в России приходят в храм, уже будучи взрослыми. Образованные и серьезные, они порой забывают о том, что Православие – это в первую очередь религия Радости.
– Да, если можно, еще раз процитирую протоиерея Александра Шмемана: “Интересно, что интеллигенция меньше любит Литургию, чем всенощную, потому что вечерняя служба – это когда ночь, темно, … считается, что такая обстановка полезна для нервов, а на литургии, мол, слишком много света”.
– Как Вам кажется, отчего происходит такая потеря умения быть счастливым, ведь, казалось бы, встретив Христа, человек прежде всего встречает самую великую Радость?
– Думаю, это оттого, что люди часто теряют надежду, и живут в безнадежности, которую сами отказываются признавать. Для людей, не привыкших думать об этом, каждый день повторяется, как одна и та же надоевшая картина… Некоторые пытаются найти этому состоянию какие-то объяснения, как-то его обосновать, но за всем этим стоит одна и та же тоска, уныние и грусть. Это сравнимо с духом римского мира, где есть очевидная горечь; где есть то, что называется lacrima rerum, “слезы вещей”… Можно сказать, что и у Гоголя смех – сквозь слезы. Совершенно обычная человеческая ситуация, многие живут именно так годами.
– И выхода нет?
– Есть. Христианство приходит именно для того, чтобы открыть окно и показать другие возможности, другую жизнь впереди. Многие древние это предчувствовали… Еще в “Эклогах” Вергилий говорит о Золотой эре, и рождении золотого ребенка… Он не мог знать, но он так мечтал об этом, что раскрыл ненадолго окно за пределы привычной горечи.
– Кстати, о предчувствии – в московском Кремле в одном из соборов помещены изображения Платона и Аристотеля как античных учителей, ближе всего подошедших к Истине христианства.
– Да, и это вполне можно понять!
– Но это древние времена, а сейчас некоторые люди, придя в Церковь, начинают призывать вернуться к своим корням, к “простой жизни”, отвергнуть научные изобретения и, сидя у костра, жарить рыбу, подобно Христу и апостолам… Вы же – епископ, который активно пользуется интернетом, летает на самолетах...
– Очевидно, что сейчас много священников и епископов пользуются интернетом, и это уже не является чем-то из ряда вон выходящим. Более того: из-за интернета и разнообразных СМИ мы в своем познании мира гораздо менее ограничены, чем когда бы то ни было.
– А что это значит?
- Это приводит к еще большей ответственности перед Христом. Мы почти немедленно можем узнать о том, что в Судане христиан убивают или обращают в рабство, и у нас может быть, есть возможность как-то повлиять на ситуацию, но мы ничего не делаем! И Господь устроил так, что мы не можем сказать, что мы ничего не знали, потому что мы все знали, ведь мы видели это на экранах своих мониторов.
Для того, чтобы осознать эту великую ответственность нынешнего времени, нужно осознать, что это время для великой веры. Если люди спрашивают, что будет делать Церковь в XXI веке, как она выживет, то они просто неправильно ставят вопрос, потому что для Церкви сейчас тоже открываются огромные возможности. И незачем от них отказываться, главное использовать их мудро и осторожно.
Кстати, призыв к отказу от опасностей современного мира относительно недавно прозвучал в Германии из уст Мартина Хайдеггера. Это был своего рода наивный романтизм по отношению к тому злу, которое Хайдеггер заметил в жизни окружавшего его общества. Нам надо быть осторожными всегда и везде, и в Америке и в России, ведь притупление чувства реальности может случиться и с нами. Впадение в романтизм, отрицание зла – это ложный путь, такой же, как и перекраивание истории на свой лад.
– К сожалению, сейчас альтернативная история, которая раньше не претендовала ни на что, кроме статуса выдумки, часто выдается за реальность.
– О да. Недавно, например, многие под воздействием рекламы прочли книгу Дэна Брауна “Код да Винчи”, а ведь он намеренно дезориентирует людей и зачастую прямо лжет, что с любой точки зрения неэтично. С одной стороны, есть его пустая книга, а с другой стороны, есть сам Леонардо да Винчи, ничуть не заслуживший такой сомнительной славы. Его искусство попросту не нуждается в каких-то сенсационных толкованиях. К примеру, о картине “Поклонение волхвов” Рафаэль хорошо сказал, что ее невозможно объяснить и понять, на нее нужно просто смотреть. Это как с фильмами Тарковского – лучше не пытаться узнать даже авторское их толкование, потому что само по себе произведение искусства способно рассказать больше, чем любые трактовки.
– Но ведь автор имеет право высказать свое мнение о творении?
– Безусловно. Я только хочу сказать о том, что талант режиссера и актера зачастую носит в себе долю наивности. Мало того, невозможно, как мне кажется, быть хорошим актером, не будучи при этом отчасти наивным человеком – в ином случае восприимчивость к идее режиссера будет невысока. К примеру, известный актер Том Хэнкс, который женат на православной христианке и сам называет себя православным, снимается в фильме “Код да Винчи”. Иначе как наивностью актера я не могу это объяснить.
– То есть, Вы считаете, православным вообще не стоит читать настолько спорные литературные произведения?
– Все зависит от того, как в целом относиться к литературе. Лично мне нравится подход святителя Николая Японского, который сравнивал книги Библии со светом солнца, а светскую литературу – со светом луны, который, как известно, является блистательным отражением солнечного света.
– Но бывают все же книги, которые сложно назвать достойными прочтения…
– Да, особенно те, которые содержат прямую ложь, как в случае с книгой Дэна Брауна. И вообще, одна из проблем людей сегодня, кроме желания трактовать все вокруг по-своему, – это потеря связи с историей. И тогда история изобретается или переизобретается, и Мария Магдалина становится архиепископом, Леонардо – сумасшедшим еретиком… И на вопрос “с чего вы это взяли?” следует ответ – “это не имеет значения, ведь это возможно точно так же, как и все остальное”. Традиция – это живое понимание настоящего прошлого. У нас есть контакт с настоящим прошлым через традицию Церкви. Но эта традиция – живая, это ни в коем случае не возврат к чему-то мертвому или повторяющемуся. А если вы не следуете традиции, то ваше прошлое становится выдуманным, то есть таким, какое хотите вы. Но я могу твердо сказать, что если у вас прошлое такое, как вы хотите, то будущее у вас будет таким, какое вы не хотите. Об этом, право, стоит задуматься.
