Я живу с десятилетним сыном у родителей мужа. Сам он работает пока в другом городе. А мы... Мы живем с бабушкой, и весьма часто ведем себя с ее точки зрения не просто плохо, а хуже уже некуда. Мои православные друзья, наслышанные о наших делах, говорят мне, что я должна благодарить Господа и бабушку за то, что мою душу так усиленно лечат от грехов гордыни, своеволия и т. п. И я с ними соглашаюсь. Умом. А вот душа...
Душа противится.
Настолько противится, что однажды под Новый год я размышляла о Великом посте, сообразила, что он не за горами, и вдруг как ударило: Прощеное воскресенье! В этом году оно падало на 9 марта. Это что ж значит? Это значит, что мне надо будет, как честной христианке, подойти в этот день к свекрови и попросить прощения. За все. Немыслимо.
Надо еще сказать, что наша бабушка из тех, кого называют «с Богом в душе», в церковь не ходит. Она и так-то на слово «простите» реагирует очень негативно и бурно. А тут еще и если я в честь обряда его произнесу...
Словом, стало мне страшно и просто плохо. И за себя страшно: до чего дошла. И дня того страшусь – ведь надо будет, ведь не смогу просто так отмахнуться.
Ерунда, казалось бы, да? Подойти к человеку и сказать: «Простите». Дело одной секунды. Для меня ожидание этой секунды стало подлинным кошмаром.
Я, кажется, ни на один день не забыла о грядущем Дне. Я молилась, просила Господа помочь, укрепить... Жаловалась (Господу и всем святым), что – не могу, никак не могу. Несколько раз решала: не буду! И опять передумывала.
А дни шли. И вот наступило то самое – 9 марта. Я надеялась, что забуду дату или день недели, как это частенько со мной случается. Куда там! Едва открыв глаза утром, сообразила, какой сегодня день.
Я принялась было размышлять о своем горьком житье-бытье, но долго этим заниматься не удалось: прибежал сын, мы занялись каким-то разговором, и я на время забыла о своей Заботе.
В разгар беседы в комнату вдруг вошла бабушка.
– Нина, сегодня Прощеное воскресенье, – сказало она. – Все мирятся, и ты прости меня, пожалуйста, за все зло, которое я тебе причинила.
– Мама, да что вы, какое зло... Прощаю, Бог простит, вы меня простите, – сбивчиво пробормотала я, не веря своим ушам и глазам.
Она кивнула и ушла к себе. А мы с сыном остались смотреть друг на дружку, гадать, что случилось с бабушкой и вообще...
– Сын, ты хоть понимаешь, что чудо произошло? – выговорила я наконец. – Ведь...
Десятилетнему мальчику уже можно рассказывать почти все. И я рассказала о том, как мучилась все два месяца, и как эти мучения в последний момент разрешились чудесным (а на вид таким естественным) способом. И я уже больше ни каплю не злюсь на бабушку, а готова все ей забыть (и забыла), и расцеловала бы, кабы она позволила.
Сын согласился, что это – чудо.
Нина
