Для Джастина Петтерсона, обычного американского мальчика из Флориды, СССР всегда был страной пугающей, но жутко притягательной. Каждый вечер перед сном он рассматривал ее на глобусе и пытался представить, что там сейчас происходит, как живут люди, что они делают.
Он перечитал все книги по истории России, какие смог найти. Жадно смотрел редкие телерепортажи о СССР. Поехать туда стало его мечтой. Но то, что ему доведется побывать у мощей Серафима Саровского, а потом он и сам станет клириком Православной Церкви, не представлялось ему даже в самых смелых детских фантазиях.
Теперь у отца Джастина (Иустина) свой приход. Американцы тут остаются американцами, русские — русскими, а теплота и симпатия между ними объясняется не только общей любовью к православию, но и большой работой этого жизнерадостного священника.
Джастин (Иустин) Паттерсон, настоятель храма Святого Афанасия (St. Athanasius Orthodox Church) в Николасвилле (пригород Лексингтона), штат Кентукки, США
Наш приход основала группа протестантов, студентов университета Асбери (Asbury University). Все они интересовались миссионерской деятельностью, особенно отец Дэвид, с которого все и началось.
Он был миссионером методистской церкви в Гонконге, и его очень удивляло, что китайцы совсем не воспринимают христианство в его интерпретации. Он стал допытываться, что им мешает. И оказалось, что его проповеди для них слишком «американские». Как же так? Ведь в первую очередь он — христианин, а уж потом американец! Он стал много читать, изучал историю Церкви. И в конце концов пришел к мысли: все дело в том, что изначально христианство было иным — литургическим, соборным.
Вернувшись в Америку, он поступил в университет Асбери на теологическое отделение, начал серьезно изучать богословие и открыл для себя Евангелическую православную церковь (Evangelical Orthodox Church — небольшая синкретическая христианская деноминация, созданная в США в 1979 году с целью восстановить «первозданную форму христианства» — прим. ред).
Из секты — в Церковь
В 80-е годы это была никем не благословленная секта. Ее члены говорили, что они и протестанты, и православные одновременно. От православия они взяли евхаристию, священническое облачение, бороды, но как у истинных протестантов основой акцент у них делался на чтении Библии и проповеди длиной в час. Вот с такого псевдоправославия начинался 20 лет назад наш приход.
Большинство прихожан были студентами университета Асбери. Почти все они были соседями по общежитию, друзьями, вместе учились, очень любили богословие, искали настоящее христианство, а нашли... «Евангелическую православную церковь». Там был даже свой «архиепископ». Знаете, как там писали иконы? Среди прихожан был художник, но он ничего не понимал в иконописи. Поэтому он нашел изображение икон в интернете, поставил проектор и... срисовал. Теперь он прихожанин Антиохийской церкви.
Он, кстати, первым понял, что это не настоящее православие. Но мы до сих пор храним его иконы — Христос Вседержитель, Благовещение. Как нашу историю.
Потом в православие решил перейти «епископ» Петр Гиллквист, за ним последовали 5000 человек. И только отец Дэвид долго — больше пяти лет — сомневался. Наконец уже прихожане стали просить его соединиться с настоящей Церковью. И в 2002 году большинство из них приняли православие. Это был конец Евангелической православной церкви.
Это странное имя — Атанейшес
Из Флориды и Теннесси на один день пригласили двух священников, отца Федора и отца Стефана, которые должны были подготовить людей и совершить таинство миропомазания. Они выделили время для исповеди и за одну ночь приняли 30 человек. Наши прихожане тогда ничего толком не понимали, было много трогательных и забавных ситуаций. Например, сын отца Дэвида, увидев две очереди, отстоял в одной, исповедался у отца Федора, а потом отстоял во второй и покаялся отцу Стефану — он думал, что так и надо.
Утром все приняли православие, и началась новая, каноническая жизнь нашего прихода. Отец Дэвид теперь служит в миссионерском отделе, а я пришел на его место. Было это 11 лет назад.
С тех пор мы прошли большой путь. Поначалу многих вещей люди не принимали, многое казалось им лишним, необязательным. Но сейчас уже никто не задается, например, вопросом, а нужен ли нам пост.
Конечно, не все шло гладко. К примеру, когда священноначалие определило небесным покровителем нашего прихода святого Афанасия, прихожане очень расстроились. Для американцев это — странное имя: Атанейшес. Не все клирики могут его выговорить. Многие предпочли бы, чтобы это был святой Николай — все-таки мы находимся в Николасвилле. Но сейчас все уже привыкли и полюбили нашего святого.
Раньше у нас было маленькое помещение в старом торговом центре. Но несколько лет назад мы, наконец, построили храм. И мне кажется, это важно не только для нас, но и для всего города. Потому что жизнь прихода, безусловно, влияет на жизнь вокруг. Мы очень дружны с нашими соседями. В будни ко мне приходят самые разные люди — поговорить о своих проблемах. Просят помолиться с ними. Для меня — это время возможностей, шанс показать им Христа. Я зажигаю свечу, мы немного говорим о проблеме, с которой человек пришел, а потом вместе молимся. Иногда он потом возвращается, иногда нет.
Если у нас есть возможность помочь с едой, мы помогаем — не люблю отпускать людей голодными. Мы объединились с пасторами разных церквей, создали благотворительную организацию: у нас есть склад продуктов, и мы помогаем всем нуждающимся в нашем городе. А в своем приходе мы после воскресной литургии раздаем всем желающим хлеб и выпечку.
А еще я состою в районном школьном совете и иногда получаю от учителей просьбы: «Батюшка, у нас в школе есть проблемный ученик — помолитесь за него, пожалуйста». И мы молимся.
Сохранять открытость — это важно. В Америке для верующих всегда есть риск начать жить лишь своим кланом, словно бы в закрытом клубе. Я знаю такие случаи. Мой дядя был пастором. Он создал ферму, построил церковь и сотворил свой «идеальный мир», чтобы сохранить свою веру «чистой». Он был добрый, интересный человек, герой войны. Но в 60-х пришел к вере и стал фанатиком. Из-за этого мои двоюродные братья и сестры — и даже моя мама — ушли из церкви. И это тоже часть американской религиозной традиции.
«У нас даже атеисты — протестанты»
Америка, несмотря на все новомодные призывы к «толерантности», в целом страна религиозная. Но наша культура на 100% протестантская, и даже если американец становится православным, — даже в Русской православной церкви за границей, самой строгой в Америке! — его восприятие многих вещей остается отчасти... протестантским.
В чем это выражается? Нам важно все понимать. Мы любим все с приставкой «само» — самосознание, самообладание, самоопределение... Это наш менталитет, наша культура. В этом смысле у нас даже атеисты — протестанты.
Я думаю, поэтому и старчество у нас в принципе невозможно. Правда, был у нас один старец, румынский священник отец Роман — он скончался четыре года назад. У него была удивительная жизнь: он страдал в лагерях, многое пережил. Но он не был американцем. И он говорил, что американцы не готовы получить старчество — слишком уж мы своевольные.
Такова особенность нашего национального характера. Так началась наша история — «нет королю», «у нас свой путь». И если у вас люди порой слишком зависимы от мнения священника, то у нас бывает мало кому интересно, что священник думает. И я никому не говорю «надо». В Америке приходится направлять человека очень деликатно.
«Я влюбился в Церковь»
Сам я родился и вырос в протестантской семье. Точнее, моя мама — пятидесятница, а отец не очень верующий, но он никогда не был против христианства и даже оплатил мою учебу сначала в протестантской, а потом и в католической школе. К концу учебы я очень много знал о христианстве вообще и о христианстве в Америке, но не имел ни малейшего представления о православии.
Когда я поступил в университет во Флориде, моим соседом по комнате оказался иммигрант из Сирии. Однажды он позвал меня с собой в храм. Так я впервые попал в православную церковь, и, честно говоря, был немного удивлен и... напуган. Я на себе ощутил, что не во всех православных храмах в Америке хорошо поют. Потом была совсем неудачная проповедь. А висевшие повсюду иконы вызывали у меня мысль об идолопоклонничестве.
Больше в храм с другом я не ходил. Но он много знал о своей религии и очень любил свою церковь, постоянными прихожанами которой были все члены его семьи. И я видел, что для него это — настоящая жизнь. Не обычай, не ритуал. Иногда мы всю ночь напролет говорили с ним о Боге и вере. В конце концов, он пригласил меня составить ему кампанию в паломничестве.
Мы поехали в греческий монастырь неподалеку от университета. И я был поражен! Там было чудесно: все монахи удивительно гостеприимные, добрые, радостные, вокруг такая красота! Позже я познакомился с православным священником украинского происхождения, настоятелем нашего храма в Джексонвилле. Он учился в том же университете, что и я, только 30 лет назад, и еще тогда мечтал создать там группу православных студентов. Я ходил к нему на богословские лекции.
А в 1998 году я поехал в Россию учить русский язык в МГУ и, вернувшись в Америку, решил принять православие. Мой сирийский друг стал моим крестным отцом.
Именно жизнь в России повлияла и на мое решение стать священником. В 2001 году я шесть месяцев провел в Санкт-Петербурге. Я приехал туда в январе. Это было трудное время — у меня практически не было друзей, и холодно, очень холодно. Только в храме я чувствовал себя живым. Я влюбился в Церковь.
Моим любимым местом стал Софийский собор в Пушкине. Я много читал о святых «американцах». Один из них, священномученик Иоанн Кочуров, убитый в Царском селе, 12 лет служил в Америке. Его расстреляли в первые же дни революции. Первый раз приехав в Софийский собор, я подошел к женщине в свечной лавке и спросил, кто бы мог мне рассказать об отце Иоанне. И она указала мне на стоящих в храме людей и сказала, что это его внуки. Мы познакомились и стали друзьями.
А уже перед отъездом из России я понял, что хочу быть священником. Я написал своему духовнику, и он благословил меня поступать в духовную семинарию.
Но когда я принял сан, мои родители лишили меня наследства. Правда, через пять лет опять внесли меня в завещание. Но первый год мама плакала и говорила, что я ее не люблю, что я «расстроил Бога». А папа боялся, что православие — это какой-то экзотический культ. Увидев меня в облачении, с кадилом, он спросил: «Сынок, ты стал коммунистом? Ты гомосексуалист? Ты куришь марихуану?» Но сейчас он симпатизирует православию. И даже пожертвовал деньги на строительство нашего храма. А мама теперь говорит, что рада тому, что я священник.
Просто в первые годы я совершил ошибку. Мне так хотелось рассказать родителям, что православие — это и есть истина! И я был совершенно бескомпромиссным. Что делать, молодость. Я, конечно, и сейчас хотел бы, чтобы они перешли в православие. Но я оставляю это Богу. Всему свое время.
«Нам нужна связь с Россией»
В Америке можно встретить священников, которые пришли к православию и думают, что все тут просто. Я так не считаю. Да, у нас есть догматика, каноны, соборы — это хороший фундамент. Но мы не можем жить, как жили христиане в России в XIX веке, к чему порой стремятся неофиты. Это не настоящая жизнь.
Нам, конечно, нужна связь с Россией. Надо жить вместе, в одной Церкви. Митрополит Тихон, предстоятель Православной церкви в Америке, ездил недавно на юбилей Святейшего Патриарха Кирилла, и они служили вместе. И это чудесно.
Да, у нас есть связи на уровне епископов, у нас хорошие отношения. Но я бы хотел, чтобы у нас были связи и на уровне приходов. Это было бы полезно и для вас, и для нас. Ведь православие — это не национальная церковь, это — Церковь.
И не случайно я именно в России почувствовал призвание быть священником. В Америке я этого не чувствовал — а в России моя душа раскрылась.
Да, православие — это любовь к литургии, к богослужению. Это очень красиво и очень повлияло на меня. Но православие не только обряд и история — это жизнь. Когда я познакомился с семьей Иоанна Кочурова, я понял, что святые — близко. Это не прошлое! Они тут, рядом. Нам, американцам, очень тяжело это принять, у нас непростые отношения со святыми. Только в России я смог понять это сердцем — до этого все было исключительно в голове, но ведь невозможно учить только словами.
Вот и своим прихожанам, которые никогда не были в России, я стараюсь исподволь это передать. Слава Богу, большинство из них молятся серьезно и регулярно — это, безусловно, первый и очень важный шаг. Но мы с другом все-таки хотим организовать им паломничество в Россию. Золотое кольцо, Москва, Питер... И, конечно, Псков — мое любимое место в России, где сердцем я чувствовал себя дома.
Подготовила Екатерина Хаффман
