Считается, что мюзикл — это порождение современной западной культуры, абсолютно светской и безразличной к вопросам веры. Но вот вышел мюзикл, получивший благословение Ватикана, и более того, именно по инициативе Ватикана созданный, причем это не единственный случай — опять же с подачи Ватикана сейчас идут репетиции мюзикла «Человек в поисках любви» по мотивам «Божественной комедии» Данте. Как это понимать? Это «католический постмодернизм»? Или наши представления о мюзикле неверны? Но если жанр мюзикла и сочетается с католической традицией, то как его воспринимает православное сознание?
От мюзикла к средневековым мистериям: назад в будущее?
В основе нового мюзикла «Мария из Назарета: история, которая продолжается» — рассказ о молодости Пресвятой Богородицы, Благовещении, замужней жизни, рождении Иисуса Христа и, наконец, о ее восхождении на Небеса и молитве за всех людей.
Чтобы не допустить ошибок в рассказе о жизни Божией Матери и наиболее полно передать атмосферу того времени, постановщики мюзикла советовались с крупными теологами современности, в частности, с отцом Стефано Де Фиоресом, одним из наиболее заметных мировых экспертов в мариологии*. «Мария из Назарета», «Человек в поисках любви»... создатели этих мюзиклов стремятся говорить со зрителем о таких сложных духовных проблемах, как смысл жизни, любовь, вера. «Зрелищность мюзикла вовлекает зрителя в разговор о христианских ценностях. Разве может быть более действенный способ достучаться до человеческих сердец, чем музыка и танец?» — считают постановщики.
Легкий развлекательный жанр и серьезные духовные вопросы... Не парадоксально ли такое сочетание? Не рискует ли Католическая Церковь, стремясь говорить о Христе и Евангелии на современном, доступном языке, исказить суть обсуждаемых проблем, вместе с водой выплеснуть и ребенка?
По мнению Карины ВАРТАНОВОЙ, искусствоведа, председателя Экспертного совета фестиваля «Музыкальное сердце театра», ключ к ответу следует искать в происхождении самого мюзикла:
«Большинство современных культурологических концепций, — говорит она, — сводится к тому, что мюзикл — дитя XIX века. Тем не менее, это не совсем справедливо: в XIX веке произошло лишь окончательное оформление этого канона (хотела бы подчеркнуть, мюзикл — это не жанр, скорее “микс” жанров), корни его происхождения лежат гораздо глубже — в средневековых мистериях.
Мистерия (в переводе с латинского — “таинство”) — это католическая церковная служба, которая на Западе, при открытом алтаре и при неустойчивости текста служебника допускала драматический элемент в значительно большей степени, нежели служба православная. Первоначально мистерии, состоящие из слов Священного Писания и церковных гимнов, разыгрывались исключительно церковными служителями, исключительно в церкви и на латинском языке. Постепенно мистерии секуляризуются: к клирикам примешиваются светские актеры, а сами мистерии из церкви выходят на городскую площадь...
Раньше всего мистерия развилась во Франции, там уже с древнейших времен праздник Воскресения Христова обставлялся церемониалом почти драматическим: алтарь изображал гроб Господень, клирики (то есть духовенство) — жен мироносиц, другие клирики — ангелов. Подобное представление происходило и в праздник Рождества Христова. Около 1000 года в рождественскую службу вошло чтение “слова”, в котором проповедник выводил ряд пророков и других лиц, предсказывавших Рождество и искупление; в то время как лектор читал “слово”, клирики, одетые соответственно лицам, слова которых читаются, дефилировали перед зрителями. Позднее это чтение было переложено в стихи, отдельные эпизоды развивались и осложнялась, и, наконец, обратились в драматические сцены и даже целые драмы, в которых элементы церковного пения, причудливо переплетались с народной музыкой, песнями и танцами. Начиная с X века, рождественские сценки и пасхальные “пассии” Христа широко распространяются в западном мире, участие в них принимают как простые горожане, так и знатные феодалы, с легкой руки которых народный язык практически полностью заменил латинские тексты».
Комментарий эксперта свидетельствует об историчности мюзикла, глубокой связи его канона со средневековой мистерией, но связь эта не ограничивается лишь культурологическим контекстом.
Средневековый испанский историк Рамон Мунтанер (1265-1336), современник Данте, сообщает о том, что участники мистерий, разыгрывая евангельские события, действительно верили в реальность происходящего, снова и снова «переживали» историю Христа и крестного распятия. Не случайно средневековая мистерия родилась из литургии — воспоминания и переживания земной жизни Христа, в которой настоящее, прошлое и будущее сливаются в едином литургическом времени.
Таким образом, сочетание сюжетов Священного писания и различных, в том числе и чисто эстрадных, музыкальных форм, которое мы видим в мюзиклах Ватикана, — вовсе не «ноу-хау» современной Католической Церкви, используемое для привлечения прихожан, но лишь «хорошо забытое старое», часть западной христианской культуры и католической миссии, родившаяся в эпоху становления первых монастырей и монашеских орденов. Ватикан лишь возвращается к истокам, берет на вооружение традиции, прошедшие проверку временем, и стремится адаптировать их в современном обществе, «достучаться» до зрителя XXI века... Не случайно в одном из интервью епископ Марко Фризино, автор музыки к мюзиклу «Человек в поисках любви», в ответ на вопрос журналиста: «Почему именно мюзикл?» замечает:
«Для того чтобы по-настоящему затронуть душу современного зрителя, „вечных“ историй уже недостаточно. Нужно искать такие формы подачи художественного материала, которые вошли в плоть и кровь человека, стали частью его генетической памяти...»
После публикации интервью многие обвинили епископа Фризино в стремлении во что бы то ни стало оправдать католических иерархов, «идущих на поводу у толпы» и использующих мюзикл для популяризации евангельских истин. Но, как видим, исторические предпосылки у него были.
Нам это не нужно?
Популярные на Западе мистерии на Русь пришли в Петровскую эпоху. Авторами христианских пьес по мотивам евангельских сюжетов с использованием как духовной, так и светской музыки в начале XVIII века, впервые выступило и православное духовенство —епископ Дмитрий Ростовский и митрополит Филофей (Лещинский), считавшие, что подобные начинания позволят Православной Церкви противостоять «мирскому лицедейству», а также будут способствовать «духовному раскрепощению» молодых семинаристов (участников постановок), необходимому для искусного чтения проповедей. Тем не менее, популярностью мистерии не пользовались и, несмотря на то, что некоторые из них были одобрены высшими церковными иерархами, частью православной, а затем и народной культуры (как это случилось в Европе) так и не стали. В чем причина столь сдержанного отношения?
Вопрос можно поставить и более широко — почему то, что для католической традиции является естественным и органичным, зачастую не принимается православным сознанием?
Это пытались понять такие известные православные мыслители, как С. Н. Булгаков, И. В. Ильин, А. Ф. Лосев.
В своих размышлениях философы так или иначе обращались к духовному, мистическому опыту Православия.
Известно, что отцы Восточной Церкви, как древние, так и позднейших времен, открыто выступали против изображений Спасителя и святых не только в художественных произведениях, но и запрещали своим ученикам во время молитвы представлять земные картины жизни Христа и апостолов...
«Держа в сознании образы, подвергаешься опасности — начать молиться мечте, впасть в искус и незаметно для самого себя погрузиться в человеческие эмоции, слишком человеческие для разговора с Богом. В подобной молитве нет непоправимого духовного зла, но нет и иного, выходящего за пределы человеческого, мирского, а, следовательно, теряется и ее смысл» — так, например, поясняет суть святоотеческой позиции диакон Андрей Кураев (исполняет функции иностранного агента) в своей книге «Вызов экуменизма».
Потому, видимо, и постановки Ватикана вызывают критику в нашей церковной среде. По мнению противников данных произведений, «невозможно заменить мистическое переживание Евангелия художественными приемами, передать смысл “Божественной комедии” в красивых ариях и умопомрачительных спецэффектах»...
«Истинно верующему человеку поющая Мария не нужна» — подобные мнения о мюзикле «Мария из Назарета» уже сегодня можно встретить на российских Интернет-форумах, посвященных обсуждению новостей мировой культуры.
Еще цитата из книги диакона Андрея Кураева (исполняет функции иностранного агента): «Разница православия и католичества — это различное проведение границы между душевным и духовным: и в богословии, и в мистике, и в музыке многое из того, что Запад представляет как “духовно-благодатное”, Восток сдержанно оценивает как “душевное”, рукотворно-человеческое».
С такой позицией соглашается и Карина Вартанова: «Действительно, переворот в душе российского зрителя может совершить лишь произведение глубоко христианское по духу. Таких произведений сегодня очень мало. Кроме “Норд Оста”, из созданного за последнее время, к сожалению, ничего в голову не приходит».
Поначалу ее слова кажутся странными. Ведь «Норд Ост» — мюзикл, поставленный по мотивам романа Вениамина Каверина «Два капитана», христианским назвать трудно: лозунг «Бороться и искать — найти и не сдаваться» ассоциируется, скорее, с идеологией советского времени, нежели с евангельской проповедью. А сам роман воспринимается большинством современников как «настольная книга» наших бабушек и дедушек, воспитанных на коммунистических, а вовсе не православных ценностях...
Но, может быть, дело вовсе не в сюжетной канве? Может быть, прежде чем дать оценку произведению, нужно пропустить его через свою душу? Тогда и суть, заложенная автором, засияет новыми красками…
Поэтому мне кажется интересной идея Карины Вартановой о создании в России национальных мюзиклов, несущих православные ценности: «Произведение не должно непременно рассказывать о жизни Христа и библейских праведников, для того чтобы считаться христианским. Почему бы не поставить “Неточку Незванову” Достоевского или “Капитанскую дочку” Пушкина, народные мифы (“Сказание о граде Китеже”, “Повесть о Петре и Февронье Муромских”) или исторический цикл, рассказывающий о событиях Смутного времени? Вопрос не в том, какой из вариантов выбрать — важно, хватит ли у режиссера внутреннего чутья, творческой интуиции для того, чтобы почувствовать, где действительно есть миф: сюжет или исторический факт, воплотивший все то лучшее, что в нас есть: силу, веру, праведность... Создателям “Норд Оста” удалось пробудить в душе зрителя все лучшее, показать ему настоящую любовь, настоящую верность, настоящую дружбу и настоящую духовную силу.
Безусловно, мюзикл — это дитя западной культуры и использовать его для разговора со зрителем, воспитанным в православной традиции, не так просто, но искусство — это игра, эксперимент, здесь можно пробовать разные варианты, перенимать опыт других, в том числе и неправославных народов. Вспомните, ведь опера и балет изначально далеко не русские жанры... Но какую самобытность они приобрели! Можем ли мы сейчас представить мировую музыкальную культуру без Бородина, Римского-Корсакова? Все зависит от нашего с вами таланта, от умения найти альтернативу западному искусству, создать свой мюзикл для православных людей в православной стране...»
Позицию искусствоведа разделяет и известный композитор Эдуард АРТЕМЬЕВ :
«Неправильным, на мой взгляд, было бы очерчивать круг тем и жанров и говорить: “Стоит задача повысить духовность — обращаемся к героическому прошлому православной Руси” или “сердца очерствели — нужна история о настоящей любви”... Что касается сюжетов — материал можно брать где угодно. Главное — помочь человеку стать человеком, открыть его для самого себя, для жизни… Душа должна проснуться! Если говорить о музыке, на ум приходят, прежде всего, Чайковский, Глинка, Бах, Моцарт — эти великие имена, безусловно, будут всегда, тут даже и говорить не о чем. Но академического языка сегодня недостаточно, слишком изменилась жизнь вокруг. Музыка сама по себе, как мне кажется, эту проблему решить не сможет, важно освоить синтез искусств, смешение жанров. На мой взгляд, нужно создавать такие произведения, которые действительно поразят зрителя, заставят сопереживать, сочувствовать происходящему, а не просто наблюдать из мягкого кресла. Если удастся написать мюзикл, способный произвести в душе человека катарсис, хоть ненадолго вытащить его из своего футляра — я только „за“».
Распускаться ли всем цветам?
Проблема для православного сознания, тем не менее, остается. В традиционном мюзикле, какой бы сюжет ни
был в основе, торжествует кипучая радость, неизменный хэппи-энд не оставляет места православному радостепечалию». Добро всегда абсолютно, положительные герои положительны изначально и не нуждаются в духовном самосовершенствовании и перерождении — не то что в русской классике, будь то Пушкин, Достоевский или Толстой...
Подобный подход сдавливает совесть, теряется покаянный дар, без которого невозможно представить Православие — такой аргумент часто приводят критики идеи «православного мюзикла», для которых данное понятие не более чем оксюморон.
Комментирует Карина Вартанова: «Отчасти это опасение справедливо. Но ведь Евангелие — это Благая весть, весть о спасении, о бесконечной любви Бога к нам, грешным... Разве это не повод для кипучей радости? Конечно, и тут есть риск: можно успокоиться, уверовать в свою непогрешимость — и сорваться... Но еще раз хотела бы подчеркнуть — все зависит от таланта режиссера, способного создать такое произведение, где радость и оптимизм не мешают, но лишь направляют человека на путь покаяния, и от таланта зрителя — способен ли он услышать то, что ему говорят, пропустить через свою православную душу».
С мнением Карины Вартановой соглашается Эдуард Артемьев: «У каждого свой путь, на все воля Божья. Кого-то ведет вера, кто-то ищет сам, кто-то “забронзовеет” и заснет, посмотрев даже самый талантливый, глубоко духовный мюзикл... Поднимая тему о возможной опасности западных мюзиклов для православного сознания, Вы хотите по максимуму обезопасить зрителя, указать ему все подводные камни... Пускай они есть, но невозможно открыть искусство, в частности, музыку, лишив себя возможности с этими камнями справиться. Умозрительные, философские, пусть и небеспочвенные, рассуждения здесь ничего не решают. Произведение либо вступает в резонанс с душой, и с тобой происходит чудо (а чудо, в этом я убежден, не может быть не от Бога), либо оставляет равнодушным, как бы его не пиарили. Нравится нам это или нет, пространство культуры — это всегда tеrra incognito: единственным проводником здесь может быть Ваше сердце: даже если оно обманывается — в итоге оно все же скорее, чем “высокий ум”, почувствует правду».
Итак, по мнению наших экспертов, искусство — это своеобразная «русская рулетка», никогда не знаешь, к чему приведет тот или иной шаг: может спасти, а может и погубить, а потому никаких ограничений здесь быть не может. Иначе говоря — принцип: «пусть распускаются все цветы»...
Вместо эпилога
Свобода творчества не означает полного отказа от ориентиров. В рамках нашего разговора мы обсуждаем постановку «вечного», прошедшего сквозь века, отобранного для нас поколениями людей, живших до нас.
Для того чтобы классический сюжет засиял новыми красками, постановщик, безусловно, должен обладать внутренней смелостью, свободой нарушать законы художественного пространства, с которым работает.
Но законами этими можно пренебречь лишь при одном условии: при неукоснительном их соблюдении. Иными словами, он должен владеть логикой парадокса — той самой логикой, что, по Пушкину, идет рука об руку с гениальностью.
В этих произведениях все уже есть, их не надо пересочинять. По формуле Пушкина: «Занимательно следовать за мыслями великого человека». Поддавшись соблазну преобразовать повествование по собственному вкусу, сделать его занимательнее, художник рискует нарушить гармонию между формой и содержанием первоисточника, вместе с водой выплеснуть ребенка.
И в заключение позволю себе пространную цитату из книги Валентина Непомнящего о Пушкине «Поэзия и судьба». «...не интеллектуальное понимание, не практический активизм или сосредоточенный мистицизм, а личное, непосредственное переживание отношений с абсолютным… — переживание чрезвычайно напряженное, порой причудливо сочетающее в себе благоговение со своего рода фамильярностью, в проявлениях подчас бурное до катастрофичности, до смятений и взрывов, но в глубине хранящее покой и равномерность сосредоточенного сердечного созерцания». Мне кажется, это и к мюзиклу применимо.
На фото: Альма Манера, исполнительница роли Девы Марии в мюзикле «Мария из Назарета: история, которая продолжается»: «Роль Марии я воспринимаю как большую привилегию для себя и как опыт, который будет сопровождать меня всю жизнь».
Фото предоставлено постановщиками спектакля
Епископ Венский и Австрийский ИЛАРИОН (Алфеев)
Опасность профанирования здесь очень велика
Если произведение яркое, сильное, захватывает слушателя, заставляет его эмоционально сопереживать евангельским событиям, вызывает у людей слезы, пробуждает глубокие чувства, оно не может не заслуживать высокой оценки, неважно при этом, о каком жанре идет речь. Ведь часто бывает, что в музыке есть профессионализм, мастерство, а до сердца она не доходит. А бывает и так: произведение пишется на религиозный сюжет, а по содержанию оказывается светским, бездуховным. Я думаю, что от авторов произведений на религиозные сюжеты, если эти произведения не предназначены для храма и богослужения, нельзя требовать абсолютной и стопроцентной каноничности. Следование канону необходимо для иконописца, но не для свободного художника. В то же время, если свободный художник прикасается к священной теме, к тому, что для тысяч и миллионов людей является сакральным, он должен опасаться профанирования этой темы. Требуется особая духовная подготовка и глубокий внутренний трепет, без которого невозможно создать достойное произведение на евангельский сюжет, христианское по духу, не только по тематике. Но Церковь не должна стремиться к тому, чтобы полностью «приватизировать» Христа, объявить Его своей «собственностью». Образ Христа способен вдохновлять не только людей церковных, но и далеких от Церкви. И нельзя запрещать им размышлять о Христе, говорить и писать о Нем, если только ими не движет желание сознательно извратить христианство, нанести оскорбление Церкви и верующим.
Путь к вере христианской чаще всего начинается не с признания истинности церковных догматов, а с того, что человек открывает для себя живого Христа.
Сочинение Ллойд-Уэббера «Иисус Христос — суперзвезда» я впервые услышал, когда служил в армии, в магнитофонной записи. Произведение это на меня тогда произвело сильное впечатление, а совместное его прослушивание с другими солдатами давало хороший старт для беседы на духовные темы. И я знаю людей, которые впервые узнали о Христе через эту музыку, а потом уже прочитали Евангелие. Но, во-первых, я сомневаюсь в том, что опыт Ллойд-Уэббера можно повторить: то, что он создал тридцать лет назад, принадлежит той — уже ушедшей — эпохе, и вряд ли следует пытаться вновь возвращаться к этому. Во-вторых, я полагаю, что сам жанр мюзикла мало подходит к христианской тематике. Опасность профанирования сюжета здесь очень велика.
История жизни и смерти Христа обладает магнетической силой и служит источником вдохновения для миллионов людей потому, что Христос прожил жизнь каждого из нас, а каждый человек в той или иной степени — прежде всего, через страдания и скорби — может приобщиться к опыту Христа. Но история Иисуса была бы лишь одной из человеческих историй, если бы Он был простым человеком. Именно тот факт, что Сам Бог прожил человеческую жизнь и испил до дна чашу человеческого горя, что Сам Бог был распят на кресте, делает христианство единственным и неповторимым. Об этом, к сожалению, часто забывают создатели произведений на «евангельскую тематику», тем самым искажая истину…
Из 42 лет моей жизни 26 связаны со служением Православной Церкви, в свете литургического опыта я воспринимаю всю окружающую действительность. Естественно, этот опыт не мог не отразиться в моей музыке, в частности, в композиции «Страсти по Матфею» (премьера композиции для солистов, хора и оркестра состоялась в марте 2007 года. — прим. ред.) В ней я попытался передать переживания человека, участвующего в богослужениях Страстной седмицы. Но, прежде всего, для меня было важно, чтобы слушатели ощущали себя не сидящими на концерте, а участвующими в мистерии, в молитвенном сопереживании страданиям и смерти Христа. Чтобы люди почувствовали и осознали, что на кресте умирал Сам Бог — умирал
за всех людей и за каждого отдельного человека...
На заставке фрагмент фото с телеканала: Rai 1
