Третий год я помогаю украшать храм Новомучеников и Исповедников Российских, который стоит совсем рядом с моим офисом. Но в «украшательстве» я — лишь одно из звеньев, ведь храм к празднику всегда готовит целая команда. Впрочем, функция у меня ответственная: я «наряжаю» паникадило. Залезаю на высоченную шаткую лестницу и долго прикручиваю проволочками еловые ветки к элементам паникадила. Дело это мне поручили совсем не потому, что я профессиональный дизайнер: просто для того, чтобы выполнить эту «альпинистскую» работу, нужно иметь некоторую силу и не бояться высоты. Как художнику мне удалось проявить себя, когда мы наряжали храм к Троице. Вместе с настоятелем тогда мы разработали дизайн-проект украшения церкви — в духе минимализма. У каждой иконы — не громадные веники (по принципу «лишь бы всего побольше»), а элегантные березовые ветки; особенно красиво получилось в алтаре: туда попали самые достойные веточки, они будто выросли там сами… Для меня такое служение — маленькая радостная жертва. Я действительно очень рад, что чем-то могу помочь церкви.
Храм Новомучеников и Исповедников я знаю вовсе не потому, что у меня здесь рядом работа. Впервые я пришел сюда в общину трезвенников. Затем прошел оглашение, и это стало (после длительной паузы) моим новым вхождением в Церковь. Я крестился давно, в начале 90-х. Причем впервые познакомился с христианством через свидетелей Иеговы: ходил какое-то время на их собрания, Библию с ними вдоль и поперек прочел. Потом ушел от них, так и не крестившись.
Как-то мы с другом (тоже художником) путешествовали по Псковщине. Попали на остров Залита, где познакомились с отцом Николаем Гурьяновым. Я только потом узнал, что это был известный старец, к которому многие стремились за советом. Мы просто поговорили с ним, он подарил нам по молитвослову и посоветовал покреститься. А на меня и атмосфера этого острова, и харизма отца Николая подействовала особенным образом. Какое-то время я был под сильным впечатлением. Оттуда мы отправились в Святогорский Успенский монастырь, прожили там месяц, и там же меня крестили. Монастырь тогда только-только передали Церкви. В советские годы там был музей, принадлежащий комплексу «Пушкинские горы». Из разрозненных уцелевших фрагментов иконостасов, свезенных из разных мест, мы создали первый после перерыва иконостас в храме монастыря. Белоснежный и очень аскетичный. Возможно, не очень канонический, но очень «дизайнерский» и от сердца. Сейчас там, скорее всего, другой иконостас. Но мы сделали первый!
Потом я возвратился в Питер, и жизнь пошла своим чередом, со сложностями, как обычно. Но лишь три года назад, благодаря знакомству с общиной трезвенников при храме Новомучеников и Исповедников Российских и последующему оглашению там, я стал серьезно входить в Церковь. Участвовать в украшении храма меня позвала скульптор Надежда Зубарева, с которой мы вместе учились когда-то в Санкт-Петербургской государственной художественно-промышленной академии, а потом встретились в приходе.
Я работаю в области далекой от Церкви — в светском издании. Но не чувствую никакого противоречия между собственным мироощущением и миром вокруг себя. У нас разные люди, есть верующие, есть и атеисты. Иногда за чашкой кофе возникают религиозно-философские споры. Но все это проходит тихо, в интеллигентном духе. И даже по этим разговорам, размышляя о сказанном, я понимаю, что многого еще не знаю о Православии, ведь я только начал свое движение в этой области.
Помню, раньше на работе были какие-то «напряги», например, мне ужасно не нравилось, когда руководство настойчиво предлагало сделать, скажем, обложку, по их мнению, особенно «продажеспособную». Есть какие-то стереотипы весьма среднего уровня, что надо делать именно так, чтобы журнал продавался, и точка. Но я не люблю откровенную «попсу» (ни в художественных взглядах, ни в личных предпочтениях). И причина не в степени моей воцерковленности. Это дело вкуса и образования. Когда возникают противоречия, я, конечно, будучи человеком подчиненным, ради погашения конфликта сделаю, как настаивает начальство. Но потом уйду — так было с предпоследним моим местом работы.
Новой работой я доволен, мы делаем хорошие качественные журналы, мне интересно, и особых разногласий ни с кем не возникает. Жесткость и откровенность в журналистике меня волнуют меньше, чем профанирование вещей, к которым я отношусь особенно. Вот, например, делаю каталог ювелирной продукции: там в ряду дорогих, очень модных украшений из золота, платины, бриллиантов вдруг представлены нательные крестики и иконы, цены дорогущие, а дизайн хуже. Досадно становится: ну как вообще можно это ставить рядом? Святыню и просто украшение? И чем объяснить, что светские украшения более искусны?..
То, что происходит в приходе, простое общение между людьми: прихожанами, священниками — это, видимо, и есть то, что врачует меня от таких вот каталогов. Пошутим, пока я качаюсь где-то наверху между куполом и полом на зыбкой стремянке, тут поймем с полуслова, там переглянемся… и чувствуется, что вот это и есть настоящее, непридуманное, подлинное. Потому что в этих простых отношениях есть Бог.
фото Станислава Марченко
