1917. Живая история — совместный проект журнала «Фома» и радио «Вера», посвященный столетию революционных событий.
В течение этого года мы будем говорить о событиях, которые имели место в России сто лет назад – в 1917 году. Попытаемся понять мотивации людей и разобраться в цепочке событий, которые привели, как писали раньше в учебниках, от Февраля к Октябрю.
Читать:
Историю очень интересно изучать через портреты людей, современников и участников событий, и мы уже говорили о Михаиле Родзянко, а сегодня в фокусе времени будет первый глава Временного правительства князь Георгий Евгеньевич Львов. Именно он, а не Керенский был первым. Это невероятно интересная и трагическая фигура, либерал, который оказался во главе Временного правительства, что наверное вполне было в духе того времени. Он фактически принял участие в смене режима в 1917 году, но у него так и не получилось создать что-то прочное взамен. Летом 1917 г. он вынужден был подать в отставку и передать руководство Временным правительством Керенскому, но об этом мы чуть позже поговорим, а пока хорошо бы разобраться, как так получилось, что высокообразованный, благороднейший и очень честный человек, настоящий патриот, хорошо, кстати, знавший народную жизнь и веривший в эту самую силу народа (на самом деле веривший, это не риторический оборот), почему такой человек не смог удержать страну на краю бездны и был ли у него шанс?
На связи с нами академик Российской Академии Наук, историк Юрий Пивоваров.
— Добрый вечер, Юрий Сергеевич!
— Добрый вечер!
— Марк Алданов, публицист, писал о том, что революция всегда начинается с титулованного аристократа. Вот правда ли то, что в России революция по сути началась с князя Львова? Или это не так?
—Ну, конечно, революция не началась с князя Львова, но он был действительно титулованный аристократ, он был Рюрикович, скажем в отличии от Романовых, которые не были Рюриковичами. Но князь Львов был из очень обедневшего рода, и поэтому надо об этом несколько слов сказать нашим слушателям.
Он родился в аристократическом семействе, но они были очень бедны. И когда уже он закончил гимназию, стал взрослым, он вместе со своим братом стал восстанавливать свои имения в Тульской губернии. Он был совершенно замечательный помещик. Я это говорю не просто так, а к тому, что он хорошо знал народную жизнь. Он был человеком практики. Не только там книжки читал и в университетах учился, но он был человеком-практиком, хорошо знал исконно русскую жизнь, и он предприниматель. Они, например, с братом хорошо наладили производство мармелада, (у них там сады были великолепные, кстати говоря), пастилы, они стали металлолом собирать и продавать, понимаете, т. е. это были люди с такой предпринимательской жилкой. Так же этот человек был необычайного мужества. Во время Русско-японской войны, отпросившись у императора Николая II (он по своему так сказать статусу имел к нему доступ, т.е. он мог делать ему подданейшие доклады), он отправился на фронт с санитарными отрядами. И там они участвовали в боях, он даже принимал на себя командование, когда были ранены или убиты строевые офицеры.
Он стал депутатом Первой государственной думы. Ему С. Ю. Витте, а потом и П. А. Столыпин предлагали войти в правительство, предлагали ему портфель министра земледелия. А тогда вот эта аграрная проблема была важнейшей. Мы знаем реформу Столыпина, и Витте там проработал. Но он не вошел. А такой звёздный его час, конечно, — Первая мировая война. Когда он стал во главе земских и городских союзов — огромных мощных организаций, которые помогали армии, занимались, ну там, столовой, лазаретами, прачечными, транспортом занимались, ну т. е. очень многое для этого делал, и он фактически стал первым человеком в общественной России, не бюрократической. И в петербургском правительстве даже ревновали — какую власть он получил, и какое влияние в обществе, а до этого он занимался переселенческой темой и столыпинской реформой. Многие крестьяне, поскольку не было земли в Европейской России, ехали в Сибирь, но там они оказывались в ужасных условиях. И тогда он занялся этой проблемой. Очень многое сделал. Ездил по миру, и очень много помог, чтобы вот этот процесс переселения на хорошие сибирские земли происходил более или менее в нормальных условиях. Т. е. это совершенно заслуженно.
И естественно, к 1917 году, к той революции, которая произойдет в начале этого 1917 года, это был лидер в общественном мнении, в общем все были согласны, что он должен стать премьер-министром правительства. И когда царь Николай II от престола в ночь со 2-го на 3 мая отрекался, то ему Гучков и Шульгин — депутаты Госдумы, которые приехали с требованием отречься от престола, — они назвали ему имя Львова, и тогда Львов таким образом он стал премьер- министром. И был он премьер-министром или министром-председателем до 7 июля 1917 года в двух составах Временного правительства.
Сам же по своим убеждениям князь Георгий Евгеньевич был человеком не партийным, а общенациональным, общегражданским, миротворным. Хотя он и прошел вПервую госдуму по списку кадетов, он был такой крайне правый кадет. И вообще у него было довольно много славянофильских настроений. Т. е. такая вот апелляция к русской традиции. Некоторое преувеличенное, что ли, понимание русского национального характера, что вот он лучше всех и прочее и прочее. Т. е. это был человек в общем, конечно, не для революции, он был замечательный, практичный, как я уже говорил. Ему удавалось и на уровне своей деревни и на уровне общенациональном, но в такие моменты, когда идет революция, такие люди —они не могут стрелять в толпу, понимаете, он не мог жесткой рукой наводить порядок — это было не в его характере. Милюков — человек гораздо более крепкий в этом отношении, он о нем в своих мемуарах несколько презрительно отзывался, кстати, он хорошо к нему относился, но называл его «шляпа» (понятно, что означает по-русски).
В каком-то смысле конечно он был «шляпой», и вот Л. Н. Толстой в своем романе «Анна Каренина», там есть персонаж Левин или Лёвин (по-разному произносится) — это есть портрет князя Львова (по мнению ряда литературоведов прообразом Левина был сам Толстой? – прим. ред.) Разумеется, он не списан, хотя великий писатель и великий политик были знакомы друг с другом (А. М.: И были соседями даже.) — и были соседями, были помещиками, да, одной губернии, Тульской, где в те времена, когда они общались, Львов был как раз лидером движения земского самоуправления. Но если почитать «Анну Каренину» и сравнить Левина или Лёвина, то совершенно понятным становится и тип человека — князя Львова, но представить себе Левина и Лёвина в российском правительстве в момент смуты, революции, войны, жестойчаших потрясений, усталости масс, и так далее, трудно, понимаете. Конечно, он, если говорить честно, к этому совершенно не подходил, но это был… потрясающий человек, он кстати, был очень верующим. Когда у него умерла жена, он хотел вообще постричься в Оптиной пустыни.
Когда он перестал быть премьер-министром, он ненадолго заехал в Москву и уехал Оптину пустынь, потом он бежал в Сибирь, в Тюмень, думал, что большевики сюда не придут после большевистского переворота. Они его в тюрьму посадили, но он все-таки бежал в Омск и дождался, когда придут туда белые. И сказал, что он поедет к американскому президенту Вильсону просить, чтобы он помог белому движению. Он поехал в США. Он и до этого бывал в США и в Канаде. Он поехал в США к Вильсону, тот принял, очаровательно улыбался, но никакой помощи не дал. Тогда он поехал в Англию к Дэвиду Ллойд Джорджу, он тоже его принял, он был международной фигурой. Когда он стал премьер-министром, весь Запад ликовал, что вот, лучший русский человек возглавил русское правительство демократическое. Ллойд Джордж тоже ему сказал, что нет... и большевики твёрдо стоят у власти и побеждают вас и поэтому ничего не получится.
И Львов остался в Париже, он создал там русское политическое совещание, куда вошли лидеры эмиграции с тем, чтобы их приняли как представителей России на Версальский мир, чтобы они защищали интересы России. Но Запад очень негативно к ним отнесся, никуда их не призвали. Львов, конечно, был в ужасном пессимизме, но дальше он продолжил благотворительную деятельность, которой он занимался, он помогал эмигрантам, он весь запас, весь бюджет, который ему удалось вывести, земских городских союзов, отдал людям, себе ни копейки не взял, он жил в маленькой комнатке, значит, занимался тем, что шил сапоги, сумки, портфельчики продавал. А летом он работал сезонным рабочим под Парижем, в богатых крестьянских семьях. Это Рюрикович. Понимаете? Т.е. совершенно идеальный какой-то человек. Дон Кихот. Я не знаю лучше и чище русского политика, чем он. И человек склада абсолютно практического, понимаете.
Я однажды для себя посмотрел. Вот такой-то месяц какого-нибудь 8-го года. Что делает он и что делает Ленин? Ленин пишет какие-то странные статьи, участвует в каких-то странных дискуссиях эмигрантских, занимается какими-то мелкими партийными разъездами. А этот работает и работает, работает и работает: то на земском поприще, то на переселенческом поприще, то еще на чем-то. Т. е. это был человек, как бы сегодня сказал, трудоголик.
Я, честно говоря, много знаю биографий политических деятелей, но мне трудно найти столь безупречную и чистую, и тем не менее, конечно, это не та была фигура, которая могла возглавить демократическое пост-самодержавное правительство. Дело в том что та ситуация, которая в России происходила с марта 1917 г. по октябрь 1917 г., — никто бы не удержал в руках, никакой самый крутой либерал не удержал в руках, а кто вообще к власти пришли — большевики, а почему именно они? Да потому что они были готовы на любое насилие, на любое преступление, да, т. е. если бы Львов продолжал играть в шахматы, то большевики просто взяли доску шахматную и били ею по голове. И, конечно, они просто не могли, это то же самое как потом демократические партии Германии сдались перед нацистами, потому что они-то думали, что будет парламентская дискуссия, обсуждения, а там начались газовые печи.
Так и у нас. А у нас начались бессудные расстрелы, гражданская война там, террор, и прочее и прочее. Я не знаю какое бы демократическое правительство могло бы удержаться в России в 1917 году. Это была катастрофа. Это просто сейчас об этом не принято говорить, но шли такие страшные подспудные процессы, что никто бы не удержал власть, и только большевики в течении нескольких лет — и то в тяжелейшей борьбе. Когда они выставили свою диктаторскую машину, только тогда они смогли покорить народы бывшей Российской империи, которые сопротивлялись их владычеству в течении Гражданской войны. Так что я бы не стал говорить, что Львов — это ошибка истории или ошибка тех людей, которые его рекомендовали. Он подходил для этого. Но он не подходил для того, чтобы стрелять в этих людей, он не мог во время июльских событий 17-го лично дать команду стрелять. Понимаете, уже Керенский мог. Хотя и Керенский оказался, кажется, слабаком, как его привыкли представлять, он не был никогда слабаком, разумеется, Керенский.
Мне кажется, когда мы говорим о Львове, вообще обо всех этих людям, мы должны говорить с глубокой признательностью, благодарностью, восхищением. Вот конец его жизни. Когда он, нищий, овладел всеми деньгами, отдавал людям, понимаете. А сам физически стариком просто ходил работать и умер, не дожив до 60-ти четырех лет. Львов — это редкое сочетание человека глубоко нравственного, глубоко воцерковленного человека с такими славянофильскими симпатичными идеями, хотя иногда и с перехлестом, и одновременно предпринимательская жилка и честность, Гамлета, Дон Кихота, кого угодно.
— Спасибо Вам большое за комментарий! На связи с нами был академик Российской академии наук, историк Юрий Пивоваров.
