Нельзя сказать, что содержание предыдущих пятнадцати глав Евангелия от Матфея было несущественным. Просто с 16-й главы все происходящее и сказанное предстает в свете особой значимости. Пожалуй, если бы не было первых 15 глав, читать ее было бы не под силу - так велико напряжение.
Глава начинается с того, что фарисеи и саддукеи «приступили» к Христу с требованием знамения с неба. Это они уже не в первый раз; это, можно сказать, их привычный демагогический ход: не будет знамения, значит лжемессия, а если будет - здесь уже полный простор: недоказательно, не во-время, наконец, силою князя бесовского. Ничего не напоминает? А напрасно: «Представьте документы, а мы их сочтем неубедительными. А эту запись мы постановили считать фальсификацией. А кто вам помогал собирать эти документы? А где ваша программа? Нет? Ах, вот эта? А мы ее отвергаем». И так до бесконечности. Есть такой термин: «бремя доказательств». Так почему-то это бремя все время приходится на долю кого-то одного...
Так вот, эта игра в одни ворота - древнее изобретение. А ответ Христа - образец мудрости и прямоты. Но стоит заметить, что внять этой мудрости могут только те, кто жаждет истины, а не преследует какие-то малопочтенные свои цели. Вот этот ответ:
«Вечером вы говорите: будет вёдро, потому что небо красно; и поутру: сегодня ненастье, потому что небо багрово. Лицемеры! различать лице неба вы умеете, а знамений времен не можете. Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет, и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка». Ответа Он не дожидался, потому что знал, что по форме он будет велеречив, а по смыслу ничтожен. И это Божественное не-ожидание ответа - лишнее доказательство того, что фарисеи и книжники при всей своей учености попросту глупы, потому что вздумали противостоять Богу: во-первых, это невозможно по существу, во-вторых, уничтожает самую основу их существования, поскольку кичатся они именно своей религиозностью, своей компетентностью в вопросах веры - а где эта компетентность?
И совершенно неожиданно здесь всплывает еще один нюанс. Нет более привередливых критиков, чем потребители, сами лишенные творческого начала. Ничто связанное с жизнью, правдой, стремлением к высшему и прекрасному не находит отзвука в душе потребителя, потому что она пуста, и поэтому на него никак не угодить. Сам-то он просто ничего не в состоянии сделать - и тем придирчивее относится к действиям и достижениям других.
Далее следует то, что должно преисполнить нас скорбью и трепетом. Ученики забыли взять хлеба. Христос же, скорее всего размышляя о недавнем разговоре, сказал им: «Смотрите, берегитесь закваски фарисейской и саддукейской». Думая о том, что же могут означать эти слова, они решили, что сказаны они были потому, что не было взято хлеба.
Если подумать, откуда могло явиться такое, прямо сказать, маловероятное понимание, то ответ один: гораздо легче вынести упрек в забывчивости, нежели грозное предупреждение о том, что никакие предыдущие заслуги не спасают от греха, не дают гарантии на дальнейшую праведность. До какого возраста следует опасаться грехов похоти? - Да даже и тогда, когда плоть уже совершенно немощна, потому что эти грехи рождаются в душе («ваша грешная душа соблазняет ваше безгрешное тело», говорил один умный человек). Точно так же нет у праведника гарантии от уклонения в ересь. Именно поэтому великие праведники всегда хранили трезвость духа - и оплакивали свои грехи, не бывшие когда-то, а настоящие. Именно здесь можно искать один из ключей к словам преподобного Силуана Афонского «держи ум во аде и не отчаивайся». Да, в языческой по существу поговорке «ничто человеческое мне не чуждо» можно увидеть и христианский смысл, и именно вот этот, а в текстах христианских это называется «нет человека, который будет жить и не согрешит».
А как же тогда жить? - в надежде на милость Божию, на то, что Он с радостью идет навстречу кающемуся и смывает с него грех. Снова и снова.
Ну, и совсем маленькое предостережение толкователям: избегайте толковать в свою пользу.
Апостолам даже не пришлось произносить эти слова заблуждения перед Христом, потому что Он «уразумел» - и сказал:
«Что помышляете в себе, маловерные, что хлеба не взяли? Еще ли не понимаете и не помните о пяти хлебах на пять тысяч человек, и сколько коробов вы набрали? ни о семи хлебах на четыре тысячи, и сколько корзин вы набрали? как не разумеете, что не о хлебе сказал Я вам: берегитесь закваски фарисейской и саддукейской?». И понимание пришло.
Кстати сказать, приходится встречать арифметические выкладки на тему: почему на пять тысяч человек хватило пяти хлебов, а на четыре потребовалось целых семь? Толкования этого нехитрого факта бывают довольно нелепыми, потому что здесь дело-то не в количестве: просто нужно было собрать все, что было, ничего не утаив, ничего не оставив в резерве. Такой вот акт преданности и доверия. Забегая вперед, можно припомнить случай, как в апостольской общине Ананий и Сепфора отдали на жизнь общины не все деньги, полученные за свой земельный участок. Они были наказаны свыше смертью даже не только за это, а и за то, что вдобавок солгали. Поскольку христианство - это отношения человека с Богом лицом к лицу, они должны быть предельно (или беспредельно, как хотите) искренними и цельными. И к этому имеет некоторое отношение тот принцип, согласно которому пропасть невозможно преодолеть в несколько шагов, - или ты перепрыгиваешь, или... сами понимаете.
Как быто ни было, ученики поняли, что речь идет о фарисейском учении. После чего история новозаветного благовествования разворачивается стремительно. Христос спрашивает: «За кого люди почитают Меня, Сына Человеческого?». Вспомним, что по законам семитских языков «сын человеческий» означает просто-напросто человека, и такое называние Мессии - очередной знак свободы выбора, поскольку в наименовании нет признака Божественности Иисуса. А свобода выбора возлагает на нас ответственность за этот самый выбор... В ответе учеников - довольно широкий разброс мнений: за Иоанна Крестителя, за Илию, за Иеремию «как одного из пророков». Можно отметить, насколько короткой памятью отличается «общественное мнение»: конечно, можно утверждать, что казненный Предтеча воскрес, но ведь совсем недавно Иисус и Иоанн существовали параллельно и даже встречались. Выслушав это, Христос спрашивает: «А вы за кого почитаете Меня?», - потому что настало время, когда Он будет разворачивать Свое учение в еще большей полноте, нежели в Нагорной проповеди и притчах. И вот он, очередной прорыв в истории спасения человечества - слова Петра: «Ты - Христос, Сын Бога Живаго». Это говорится впервые. Такое может быть сказано только в Боге, и ничего удивительного, что в дальнейшем Петр несмотря ни на что был благословлен пасти овец стада Христова: благодаря своей пламенной вере он был способен подняться после падения. И вот какие слова сказал ему Господь: «Блажен ты, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах; и Я говорю тебе: ты - Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то связано будет на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».
Наверное, не совсем лишним будет заметить, что «разрешишь» здесь означает «развяжешь», а вовсе не «позволишь», как можно подумать. Имя же «Петр» соотносится со словом, которое означает не минерал как таковой, а скорее скалу, поэтому понятно, что Господь утверждает Церковь на скале как на твердом основании.
Но в связи с этим, как представляется, нужно сделать печальную оговорку. Мы так привыкли повторять, что врата адовы не одолеют ее, что от этого несколько расслабились. И забыли, что в Откровении говорится про сдвинутые светильники. Действительно, единая святая соборная и апостольская Церковь пребывает до конца времен (а в Небесном Иерусалиме храма нет, потому что есть Бог въяве), но вот некоторые древние поместные церкви прекратили свое историческое существование.
Очень способствует раздумьям то, что Господь сразу же запретил ученикам открывать людям, что Он есть Мессия, Иисус Христос. Наверное, эта идея должна была хорошенько созреть в их душах, а вовсе не стать предметом сенсационных обсуждений. Чуть ниже мы читаем о том, что Спаситель начал открывать ученикам дальнейшее: что пойдет в Иерусалим, там пострадает, будет убит и воскреснет в третий день. И тут тот же Петр, упустив весть о славном Христовом Воскресении и испугавшись того ужасного, что будет перед этим, начал упрашивать: «Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!». И снова, в который раз уже, - нормальная человеческая реакция: насчет Воскресения еще непонятно, а вот любимого Учителя жалко; зачем Ему страдать! И вновь реализуется великий принцип: пути Господни - не наши пути. Вообще-то они могут стать нашими, если мы по ним пойдем - как пошла Дева Мария, но не нужно нам работать лоцманами, штурманами и советниками. Ответ Христа предельно жёсток: «Отойди от Меня, сатана! ты мне соблазн! потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое».
Есть идея, что (поскольку сказано, что Спаситель говорил это, «обратившись», то есть повернувшись) сказал это Он не Петру, а непосредственно сатане, о котором в эпизоде искушения в пустыне было сказано, что отошел-де «до времени», - а тут это время вроде бы и пришло. Конечно, опять-таки по человеческому разумению, думать так было бы приятно. Но получается при этом, что уж больно проникновенно Христос говорит с князем мира сего, - в пустыне Он, кстати сказать, с ним говорил только словами Писания. Так что скорее всего это соображение остается в области гипотез. Но вот сосредоточимся лучше на слове «соблазн». Вот где настоящая скорбь!
Еще раз: воплотившись, Второе Лицо Святой Троицы, Бог Слово оставался полностью Богом - но и стал полностью человеком. Это значит, что Он страдал от холода и жары, от голода и жажды, нуждался в отдыхе... и воспринимал боль так, как и другие люди, то есть как страдание. Евангелие от Иоанна содержит некоторое свидетельство того, что Спаситель умер на кресте от болевого шока. Его крестные муки и страшная смерть входили в условия преодоления гибели человечества и Он их жаждал, но при мысли о них испытывал те же чувства, что и всякий человек при мысли о предстоящих страданиях. Здесь и речи быть не может ни о нечувствительности к боли, ни о болезненном ею наслаждении. Все дело в невероятном мужестве и самопожертвовании ради великой и благой цели. И тем не менее - «соблазн», то есть предлагаешь то, что может найти во Мне отклик: проявить слабость ради того, чтобы избежать страдания. И ведь не зря была молитва о чаше, то есть о том же самом избегании. Но и теперь, и тогда слабость была преодолена; в этом случае - суровой отповедью, в Гефсимании - усилием до кровавого пота.
И вновь в этой главе отражены великие слова Христа, которые должны стать для нас руководством в жизни:
«Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?». Совсем немного слов - а задание для всех и на всю жизнь. Но вот только что значит «отвергнись себя»? Далеко не просто заглянуть в себя и понять, что в тебе от Бога, а что - от собственных желаний. Кстати, довольно распространенное представление о том, что отвергнуть нужно семью, таланты, искусство, науку вовсе несправедливо по большей части просто потому, что и талант, и искусство, и наука служат Богу - если они настоящие. Знала я человека, который, уверовав, бросил аспирантуру - ну так и специальность у него была «политэкономия социализма», а нешто ж это наука? Так, коньюнктурное словоблудие. И литература бывает такая, что лучше бы ее не было, и точно так же с искусством. А еще бывают бездари, пробивающиеся, стиснув зубы и вопреки очевидности. Так им тоже лучше бы оставить свои бесплодные усилия. Но так нельзя же эти скорбные случаи обобщать до всеобщего правила; нельзя, чтобы великой балерине говорили: «Вот Манька бросила свой стриптиз, а ты чем лучше?» - Всем, строго говоря. Все мы равны в человеческих немощах, но не равны в Божественных дарах; это уж как Господь заблагорассудит.
И какое же сильно предупреждение звучит здесь на предмет самопальных «программ» спасения! Ну подумайте, можно ли перед ликом Христа рассуждать примерно в таком роде: «Господи, я вот кефира в пятницу не пью, а Ты меня за это спаси»? Вчитываться нужно в Евангелие, вдумываться, - и тогда отпадет панический вопрос «что делать?». А заодно - и непременно связанный с ним в национальном обиходе вопрос «кто виноват?».
И дальше все такое важное и грозное: «Ибо приидет Сын Человеческий во славе отца Своего с Ангелами и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем». Очень много внимания уделяется попыткам понять вторую фразу, меж тем как понять ее мы не в состоянии, потому что данных нет. Это так же, как на взвинченные вопрос о том, почему Бог не предотвращает войны, следует отвечать, что мы же не знаем, сколько войн Он предотвратил, потому что их не было. Вот и здесь мы не в состоянии ничего узнать о тех, кто не вкусил смерти, - просто потому что они же нам не докладываются. По преданию, не умер святой Иоанн Богослов, Апостол и Евангелист, любимый ученик Христа; во всяком случае свидетельств о его мученической кончине нет (только ссылка на Патмос) и могила не найдена. Но, собственно говоря, что нам в том? Наше дело - думать о собственной участи.
А вот о первой из этих двух фраз думать следует напряженно. А то вся сила в свисток уходит: так много стараний выяснить, когда же «это» случится (хотя предупредили же нас, что мы об этом знать не можем, что сроки - всецело в компетенции Отца), что уже нехватает времени и сил подумать: что что же такое в сущности будет. Так вот, будет то, что станет ясно всем и мгновенно (как молния от востока до запада), и мало никому не покажется.
На этом и следует сосредоточиться.
