Можно ли привести родителей к вере и как говорить с ними о Боге?

Письмо в редакцию

Я пришел в Церковь в одиночку, 3 года назад. Неофитский пыл, с которым я пытался привести к вере вслед за собой и своих родителей, слава Богу, стал утихать. Я понимаю, что лишь собственным примером, собственным свидетельством о Христе, собственными молитвами я могу что-то изменить. Так я и стараюсь жить. И вот родители уже не первый год воспринимают меня не как «фанатика», который постоянно зачем-то ходит в храм, читает молитвы, общается с духовным отцом. Нет, они видят во мне реальные положительные перемены: их сын-оболтус стал сыном заботящимся, любящим, помогающим, отбросил все дурные привычки и поступки…

Даже в разговоре с подругами мама говорит обо мне как о примере для подражания, гордится сыном. Она знает, что эти перемены произошли во мне только благодаря церковной жизни, что без Бога, без причащения Святых Христовых Таин, без помощи духовного отца я не изменился бы и на малую часть. Но даже этот очевидный результат не сподвигает родителей к тому, чтобы хоть немножко приблизиться к вере, измениться самим… Они не атеисты, они верят, что Бог есть, что Он деятельно участвует в жизни их сына… Но в отношении самих себя они отстраняются, они как будто не желают снять с себя непробиваемый, непроницаемый панцирь.

Я искренне не могу понять, почему они видят, что их сын стал лучше, но для них это не доказательство того, какой дорогой надо идти. Почему этого им мало? Почему хотя бы из любви и уважения к сыну не попытаться сделать хоть небольшой шажок навстречу к Богу? Родители — это ведь самое близкое и родное, и мне так хочется дать им то богатство, которое есть у меня, но они закрываются, отстраняются. Мне от этого очень больно. А может быть, мне все-таки нужно в каких-то случаях проявлять инициативу, говорить с родителями о Боге, приглашать их в храм?

Если да, то как делать это так, чтобы только не навредить, не сделать хуже?

Андрей, 28 лет

Отвечает протоиерей Андрей Лоргус, священник, психолог, антрополог, ректор Института христианской психологии

— Отец Андрей, что бы Вы ответили автору письма?

— В этом письме я вижу много искаженных представлений, связанных с неофитством молодого человека. Да, он чувствует, что стал мягче по отношению к родителям — и тем не менее многое еще остается. Он задает вопрос: «Почему им этого мало?» Выходит, он рассчитывал, что его личностные изменения станут для родителей свидетельством того, что надо идти в православие. Это, конечно же, миф. Какими бы святыми мы ни были, мы не можем этим «подкупить» членов нашей семьи. Каждый человек идет своим путем, и в этом его достоинство и наше уважение к нему.

Представление о том, что все увидят, какой я верующий и хороший, и тоже уверуют — ошибочное. Близкие зачастую начинают сопротивляться, когда их пытаются привести или даже принуждают пойти в Церковь. Особенно — когда это делает ребенок

«Почему хотя бы из любви и уважения к сыну не попытаться сделать небольшой шажок навстречу Богу?» — спрашивает автор письма. Но разве любовь и уважение могут быть средством движения к Богу? Конечно, нет. Молодой человек пока не понимает, что духовная вертикаль не совпадает с нашими земными отношениями. И если кто-то начинает свой путь к Богу, то делает это не ради ближнего, а ради себя.

А молодой человек здесь как бы торгуется: «родители — это ведь самое близкое и родное, и мне так хочется дать им то богатство, которое есть у меня». Это типичный признак неофита, его буквально разрывает от переполняющих его чувств, знаний, благодати, и он хочет всех спасти. «Мне это очень больно», — пишет он. И я понимаю, почему: он думает, что если поделится этой благодатью, то все сразу станут счастливыми. Это заблуждение. И молодому человеку еще предстоит пережить этот кризис и понять, что каждый человек — это любимая Богом личность, идущая своим путем. Подчеркиваю — своим.

Автор письма хочет, чтобы родители, хотя бы из любви и уважения к нему, пришли в храм. А я ответил бы молодому человеку, что, наоборот, любовь и уважение в данной ситуации должен проявлять он.

— На нашу почту регулярно приходят вопросы о том, как привести своих родителей к вере. «Ребенок», задающий этот вопрос, может быть и 18-летним, и 45-летним, может жить с родителями и остро чувствовать религиозный конфликт, а может жить отдельно и на расстоянии переживать, что у него с родителями нет единения в вере. В любом случае, для многих эта тема — очень больная. А в Вашей пастырской и психологической практике она часто возникает?

— Довольно часто. Привести близких в храм вслед за собой пытаются не только дети, но и родители, и мужья, и жены. И это естественно. Потому что семья — это единое целое и, само собой, всем хочется иметь в семье единство традиций, ритуалов, обрядов, правил, бытовой культуры, духовное единство.

Но так же естественно и то, что семья будет сопротивляться, когда кто-то один начнет воцерковляться и пытаться вести за собой других.
Надо понимать, что в каждой семье живет система ценностей, которая как духовное наследие передается потомкам из рода в род. По этому наследию люди себя идентифицируют: мы — семья. И везде эта система ценностей будет очень разная. Например: мы считаем себя православными, но на церковные службы мы не ходим. Или: да, мы готовим куличи на Пасху, но соблюдать пост у нас не принято. И человеку, выросшему в семье, важно ощущать, что он этой семье, а значит, и этой системе ценностей принадлежит.

И вдруг один из членов семьи стал стремительно воцерковляться, горячо верить и пытаться всех обратить к православию. Разумеется, этим он вышибает у семьи почву из-под ног. Своим новым образом жизни он как бы демонстрирует, что все те ценности и традиции, которые вы накопили, — ничто по сравнению с тем богатством, которое приобрел я в Церкви. Ведь только что пришедший к вере действует, как правило, с неофитским пылом, пытается соблюсти все именно так, как ему предписывают правила, без оглядки на то, что кому-то это может быть неприятно, неудобно, даже обидно — и близкие начинают из-за этого страдать. В наше время уже сложилась такая поговорка: когда в семье появляется один святой, все остальные становятся мучениками.

Особенно неприятно для старших членов семьи, когда переделывать всех пытается ребенок (пусть этому ребенку хоть 18, хоть 30, хоть 40 лет). Поэтому нет ничего удивительного в том, что семья пытается сопротивляться такому давлению. Ведь в семейном кругу мы все равно остаемся свободными личностями. И мы не совпадаем в наших духовных движениях.

При этом надо не забывать, что любовь к нашей семье измеряется нашей лояльностью. Нам ведь важно ощущать принадлежность к своей семье? Конечно! А потому мы должны быть лояльны по отношению ко всем правилам нашей семьи. Потому что, если мы перестаем их соблюдать и начинаем жить какими-то другими нормами, мы приходим в конфликт с родными. Это болезненно, это неприятно, и иногда это может ввести семью в тяжелый кризис.

Ребенок не может воспитывать и переделывать своих родителей. Это неуважительно и, безусловно, нарушает пятую заповедь.

— Но мы же говорим не просто о каких-то традициях, а о том, что человек обрел Бога. И для него действительно открылся новый, прекрасный мир. Разве плохо стремиться к тому, чтобы и родители тоже в этот мир заглянули? Да, говорят, что нельзя спасти того, кто не хочет спастись. Но, может быть, задача ребенка, пришедшего к вере, хотя бы попытаться пробудить в родителях это желание?

— В такой постановке вопроса (и я это знаю по собственному опыту) есть неуважение к родителям. Потому что мама или папа воспринимается как объект воспитания… Точно так же говорили коммунисты и комсомольцы, когда пытались сбить с духовного пути своих верующих родителей. У них было такое же рвение переделать, отучить от традиции православной и привить традицию коммунистическую. Сегодня все повторяется, только с точностью до наоборот. Это тот же самый фанатизм, свойственный неофитству.

И мой ответ здесь — как пастыря, как психолога, как человека, который и сам в свое время наступал на эти грабли: не должен ребенок переделывать, воспитывать своих родителей. Это неуважительно, неуместно и, безусловно, нарушает пятую заповедь.

Что совершенно точно ребенок может делать в отношении близких, автор письма уже написал: собственным примером свидетельствовать о Христе и горячо молиться о них Богу. Все остальное — в руках Господа. И конечно, не стоит забывать, что, помимо нашей молитвы за родителей, есть нечто более важное — бесконечная любовь Бога к каждому человеку, в том числе и к тому, кто пока к Нему не стремится.

Родители очень внимательны к своим детям. Они очень заботливо вслушиваются в наши разговоры, они очень многое от нас перенимают.

Просто делают это не так явно, как нам хотелось бы. Поэтому все неофитские порывы, конечно же, надо каким-то образом вводить в разумные рамки.

— Это не так-то просто, и наверняка ошибок в отношениях с родителями не избежать…

— Если нет опытного пастыря, то не избежать. Опытный священник даст хорошие практические советы и поможет сдержать неофитский пыл. Хотя на моих глазах из-за неудержанного, неумеренного неофитства распались многие семьи, даже несмотря на то, что люди окормлялись у опытных духовников. Но по горячности своей не хотели ничего слушать, не хотели уступать. И просто-напросто давили на родных с такой силой, что семья в конце концов рушилась.

Я сам был первым верующим в семье и прошел через все кризисы — и супружеские, и родительские — и предмет нашего разговора знаю не понаслышке. Конечно, совсем скрыть свое неофитство невозможно, и ошибки неизбежно будут. Но духовный отец или наставник (разумеется, если прислушиваться к нему) какую-то часть ошибок сможет предотвратить. У меня такой пастырь был. И он всегда напоминал мне, что семья — важнее и что поступаться семейными ценностями нельзя.

— Семья важнее, чем что?

— Чем обряды, чем пост, чем службы. Да, ты хочешь пойти на всенощную, на литургию, а семья хочет поехать куда-то на выходные — поезжай с семьей. Береги семью, храни семью, заботься о ней, — вот что говорил мне мой духовный отец. И я прекрасно понимал, почему он так говорит. И да, я шел на компромисс.

Должны пройти годы, чтобы семья свыклась и приняла твое отношение к вере. И постепенно уклад семьи будет меняться, и для всех будет естественным то, что каждую субботу и воскресенье ты идешь на службу, что ты соблюдаешь пост и прочее. Все понимают, насколько для тебя это важно, и уважают твой выбор. А ты уважаешь их.

Все члены семьи должны относиться друг к другу с пониманием: родители — к тому, что ребенок ходит в храм, молится дома, постится, общается с духовником, а ребенок — к тому, что родителям тема веры не близка. Ключ к этому пониманию — любовь и взаимоуважение.

— Когда Вы говорите о давлении на родителей, Вы имеете в виду прямые призывы — пойти в храм, изменить свою жизнь? Или вообще любое упоминание этой темы будет восприниматься как давление, и ребенку лучше обходить ее стороной, не делиться с мамой и папой своими переживаниями, например, о прошедшей службе, о предстоящем Причастии?

— Если в семье нет строжайшего запрета высказываться на тему веры, если в ней с уважением относятся к интересам родных, то, безусловно, делиться своими переживаниями даже нужно! Ведь общение и эмоциональная поддержка — это важнейшие составляющие нашей семейной жизни. Мы приходим вечером домой и рассказываем: вот я сегодня был в церкви, там так здорово пели, там такая красота! Мы делимся чувствами, переживаниями, знаниями — и это один из важнейших каналов нашей связи. Но мы не навязываем свое мнение другим, а именно общаемся, а в общении подразумевается равенство.

Помню, когда я пришел в Церковь, у меня было очень много дискуссий с разными людьми в университете, с друзьями, с родителями. С мамой мы, конечно, никогда не спорили, мы просто общались на эти темы. А вот с отцом были самые настоящие напряженные споры. Мы приводили всю известную нам в силу нашего образования аргументацию, начиная от Адама. И это нормально, если в семье есть открытый диалог.

Семья, в которой есть коммуникация, эмоциональная взаимная поддержка и понимание, — такая семья живая. Но как только в ней начинается диктат ценностей или чего-то другого, она становится кризисной. И она начинает обороняться.

— На почту «Фомы» пришло письмо от молодой девушки: ее родители достаточно лояльно относятся к тому, что она воцерковлена, но чтение утреннего и вечернего правила, ее молитвы перед едой смущают их, а порой и раздражают. Им кажется, что ходить в храм — хорошо, но посещать все богослужения Страстной седмицы — это перебор, фанатизм. В этой связи как правильно выстраивать отношения? Как, с одной стороны, не смутить родителей, а с другой — не поступиться своими собственными желаниями в отношении духовной жизни?

— Вопрос, который задала эта девушка, — это важно понимать — не про религию, а исключительно про семейные отношения. Про уважение в семье к личности и свободе каждого человека. Поэтому в подобных случаях с духовником, а может быть и с психологом, стоит обсуждать именно кризисные моменты в отношениях с родителями.

Ведь если мы уважаем друг друга, мы признаем, что другой может жить так, как он считает нужным. И если человек живет со своими ценностями, обрядами (повторюсь: и не навязывает их другим), если он молится и постится — что ж тут такого? Семейную любовь это никак не искажает. И иной образ жизни одного из членов семьи никогда не будет проблемой. Но если в семье есть претензия на единство и синхронию во всем — тогда могут возникнуть серьезные недопонимания, обиды, конфликты.

Поэтому мой ответ девушке: то, что вы делаете, в норме не должно отрицательно сказаться на вашей семье. Потому что человек может молиться в своей комнате, молиться перед едой так, как он считает нужным. Да, возможно, родителям это покажется нарочитым, провоцирующим (ведь неофитство всегда очень демонстративное, вызывающее). Но если есть любовь и взаимоуважение, любой родитель это потерпит.

— У многих родителей нередко возникает негативное отношение к духовнику своего ребенка. И как бы ребенок ни старался сгладить ситуацию, родители попросту ревнуют, ведь у него появился новый авторитет, который помогает ему правильно жить. Как не давать родителям повода для ревности?

— Трудно сказать. Это уже искусство жизни в семье. Действительно — искусство. Предписать какие-то рецепты невозможно, их нет, они рождаются из ситуации. Но если отношения основаны на любви и уважении, то всегда можно договориться и найти какой-то компромисс.

Но бывает и так, что, воспользовавшись конфликтом, связанным с наличием духовного отца, с воцерковлением, дети начинают бессознательно сводить счеты с родителями, и тогда их приход к вере просто совпадает с семейным кризисом, у которого другие корни. Поэтому вопрос о духовном отце — тоже не религиозного характера. Если назрел внутрисемейный конфликт, то религия будет лишь поводом к тому, чтобы зацепиться: «Ах, вот я теперь верующий, я им все докажу! Я докажу, что я самостоятельный, что я буду жить не как они, я покажу им, что такое нравственность, потому что их поступки безнравственны». Вот если такой мотив бессознательно существует у молодого человека, то это, конечно же, не имеет никакого отношения ни к христианству, ни к религии.

— Особенность нашего времени в том, что нередко родители приходят в храм вслед за своими детьми. И если так действительно произошло, как ребенку выстраивать дальнейшее общение? Стоит ли предложить свою помощь в каких-то вопросах, поддержать эмоционально? Или пусть родители идут своим путем?

— Мы сейчас говорим с позиции кого? Воспитателя? Но это неуважительная позиция по отношению к родителям. Не надо родителей воспитывать, их надо просто уважать. Мама сходила в храм — и слава Богу! Но сын или дочь не ставят ей оценку, не начинают давить на нее дальше, а просто с уважением относятся к ее решениям, к ее поступкам, к ее образу жизни. Этого достаточно. А как конкретно поступать — подскажет любовь. Никаких специальных методик не существует, да их и не должно быть.

Если вы действительно любите и уважаете родителей, вы не будете принуждать их и оказывать всяческое психологическое давление. Там, где уважение, там нет насилия и манипуляции

— А случались ли в Вашей практике истории, когда родители, по молитвам своих детей, крестились и приходили к вере в конце жизни?

— Конечно, случались. Но мне бы не хотелось о них рассказывать, потому что для меня, как для священника, подобные истории достаточно неоднозначные, непростые, и уж точно я не хотел бы говорить о них как о каком-то примере.

Объясню почему. Одним из самых замечательных крещений, которые я совершал, стало крещение молодого человека, который здравствует и поныне. Замечательный доктор, умница, любящий свою семью, свою жену, он крестился с верой, с радостью, с любовью, с пониманием каждого сделанного им шага. Ничего не хотел упускать, просил провести его через полную катехизацию, максимально подготовиться к этому таинству. Он пригласил на крестины жену, тещу, всех. Вот это было настоящее торжество!

А вот когда человек уже немощный и умирающий принимает крещение, лежа в постели… Да, это необходимо совершить, если это его воля. Но спрашивается, а где же этот человек был раньше, когда был здоров? Почему только сейчас он задумывается о таком важнейшем вопросе?

— Но это же так радостно, что хотя бы в конце жизни, но человек уверовал!

— Понимаете, если человек осознанно жил в неверии — то это его выбор, который мы, как христиане, обязаны уважать. Мы не можем принять такую позицию, она для нас смертельна. Но право выбора за этой личностью мы признаем. Вот если человек не сознательно был атеистом, просто потому, что ему было лень что-то менять или было все равно, — это другой разговор, и это, конечно, более досадный случай.

Но бывает, что человек и перед смертью сомневается и колеблется. А потом, уже в бреду, в полусознательном состоянии, на какие-то секунды пробуждается, и дети, пользуясь этой возможностью, убеждают его, что надо срочно покреститься, говорят: мы сейчас батюшку позовем, он тебя окрестит, причастит — и тогда спокойно умирай. И в таком состоянии человек кивнет головой, и все, «делайте, что хотите». Но это не крещение! К сожалению, я и сам совершал подобные таинства, но на сердце у меня до сих пор неспокойно. Потому что это был не свободный выбор, а уступка больного человека психологическому давлению здоровых.

Бывает, конечно, когда такой больной осознанно принимает крещение. У меня были такие случаи, когда человеку, находящемуся уже буквально в коматозном состоянии, вдруг хватает сил ясно и отчетливо сказать: «Я хочу покреститься». Насколько это ясное сознание, судить невозможно, но, по крайней мере, он повторяет слова молитвы, он приносит покаяние. Тогда да, тогда я готов подписаться под тем, что это было крещение по собственной воле. Но все равно остается вопрос: а где ты был, когда был здоров, когда мог осознанно и аргументированно отстаивать свою точку зрения? Значит, у тебя другие были интересы.

Понимаю, что родственникам-то хорошо: мама перед смертью крестилась, и теперь я запишу ее в синодик и вместе со всеми буду на родительскую ходить, записки подавать, свечку за нее ставить. Да, по-обывательски это мир и покой дочке или сыну. Но в таком ходе мыслей нет ничего про личность твоего родителя, про его «я», про его отношения с Богом. Здесь — только про себя.

— Подождите, но ведь это действительно счастье для ребенка, что хотя бы на смерт­ном одре его родитель принимает Крещение! Ведь он умирает уже не атеистом…

— Да, для сына или дочки это великая радость. А для того, кто предстал перед Господом, это такая же радость? Если человек в болезни перед смертью действительно искренне раскаивается и искренне приходит ко Христу, тогда все радуются — и на земле, и на Небе. Но если человек в болезни крестится и причащается потому, что, например, ужасно хочет исцелиться или надеется, что поскорее умрет и перестанет мучиться, или поддается давлению близких, то какая тут радость?

Когда человек перед смертью хочет креститься или исповедоваться и причаститься, я, как священник, никогда не могу отказать в этом. Но радоваться и приводить это в пример, считать это нормой христианской жизни не следует.

Снова и снова повторюсь, очень важно любить и уважать своих родителей. И если вы их действительно уважаете, то не будете принуждать их и оказывать на них психологическое давление. Там, где уважение, там нет насилия и манипуляции.

Вот вы сказали, что ребенок счастлив, если мама или папа перед смертью покрестились. Это все так. Ко мне иногда подходит кто-нибудь в церкви и говорит: вот, хочу помолиться за ваших родителей. А я отвечаю, что мой папа был некрещеным и умер без покаяния. И однажды в такой момент я поймал себя на том, что мне стыдно за это и неловко. И в голове нет-нет да и промелькнет: эх, надо бы с мамой этот шанс не упустить, надо во что бы то ни стало ее покрестить.

Видите, сколько здесь самовлюбленности? Крестить свою маму лишь ради того, чтобы потом, когда какая-нибудь сердобольная прихожанка спросит меня о ней, со «спокойной» душой ответить: да, она крещеная, вот ее святое имя. Я, безусловно, переживаю за свою маму и всей душой хочу, чтобы она приняла Святое Крещение, молюсь об этом. Но страшно, когда замечаешь, что порой хочешь этого — ради себя. А не ради нее. Должно быть все-таки по-другому

Беседовала Дарья Баринова
Аппликации Марии Сосниной